Быть Богом: нерушимая радость. Оглядываясь назад: два автобиографических эссе - Хардинг Дуглас - Страница 3

То, что я нахожу вместо головы, – не точка, не полость с формой и размером головы, не огромная пустая дыра без краёв, но всё пространство, наполненное изобилием мира. Если я – вообще что-то, то я – всё, ведь довольно очевидно, что у меня нет вообще никаких границ. Если у меня есть, если я вмещаю эту отрезанную голову там в камере, или на фото в рамке, или в той второй ванной за зеркалом для бритья, если у меня есть, если я вмещаю эти четыре огромные конечности, исходящие из этого обезглавленного торса, то вместе с ними у меня есть или я вмещаю все меньшие головы, торсы и конечности (животные наряду с человеческими), которые приходят и уходят в этом моём великом пространстве. Многоголовые, многорукие и многоногие боги Востока, возможно, не слишком походят на Меня, но дают некоторое представление.

Я доверяю данным и основываюсь на том, как вещи выглядят. Мне достаточно лишь бросить взгляд, чтобы увидеть, что человек мал, а Я велик, и что он – не более чем кусочек Меня. И это идеально согласовывается с тем, что Я чувствую по отношению к нему: его важность переменна, но никогда не первостепенна, он один из многих, и должен ловить свой шанс вместе с ними. И ещё более точно это согласовывается с тем, что я чувствую по отношению к Себе – Я уникален, наивысшей важности, и Мне нет равных. Было бы ложной скромностью – хуже, было бы ложью – притворяться, что Я когда-либо ставил Себя на один уровень с кем-то ещё. Десятилетия интенсивных наставлений, почти каждую минуту каждого часа, с яслей до настоящего момента, даже не начали убеждать Меня, что Я – лишь часть Целого. Я знаю иное. В Моём сердце я всегда был убеждён, что Я бесконечен, абсолютен и всеобъемлющ, победитель мира. Кто-нибудь спросит: кто же я по-моему такой? Есть лишь один ответ, который звучит правдиво, удовлетворительно и окончательно: Я есть Он. Я необъятен; Я есть Всё.

Они были правы, конечно, в отношении Дугласа Хардинга. И теперь я, наконец, вижу этого маленького человека, где он есть и был всегда – там и никогда, никогда, ни на секунду – не здесь. Я не могу позволить себе думать о нём выше, чем о любом другом смертном. Невероятно, что я столько лет отказывался доверять явной очевидности и впихивал его в это Место, смешивая человеческое и божественное. Неудивительно, что я всегда думал о нём слишком много, и слишком мало – о Себе.

И желанный парадокс заключается в том, что когда Я вижу Свою Обширность здесь как полностью отличную от его малости там, она полностью обнимает и «спасает» её.

Был ли я рождён? Определённо, у меня нет опыта начала восприятия, начала бытия; и как я вообще могу честно и осмысленно говорить о времени, в котором я полностью отсутствовал? И какие у меня могут быть предки?

Родители похожи на своих отпрысков, но какой человек или животное когда-либо походил на эту безголовую Странность? Какие ещё экземпляры этого странного Вида когда-либо встречались? Какой врач выписывал свидетельство о рождении для такого неслыханного монстра – безголового младенца? От какой ещё более обширной Матери могло родиться это уже бескрайнее пространство, которое само по себе – матрица всех существ?

Умру ли Я когда-нибудь? Как Я могу воспринимать конец всякого восприятия, или сознавать окончательную бессознательность? Кроме того, умирает ведь тот, кто родился, а у Меня не было дня рождения. Каков уровень смертности у представителей Моего Вида, и был ли прецедент Моей смерти? Какой врач выпишет свидетельство о смерти пациенту, который всегда был безголов? Конечно, эти четыре конечности уже распадаются, и та знакомая голова по ту сторону зеркала продолжает стареть и вскоре исчезнет, чтобы не вернуться никогда, но здесь нечему угасать или претерпевать хоть какие-то перемены. Эта не-голова никогда не поседеет, не покроется морщинами и не станет ни на секунду старше, чем была. Никакие бедствия не затронут это Вместилище всех бедствий.

Мне говорили, что всё исчезает – все растения, животные, люди, расы, виды, планеты, звёзды, галактики. И Моё собственное наблюдение мира подтверждает этот вердикт: Я вижу смертность повсюду. Но Я вижу её со станции Бессмертия. Здесь находится Вселенский Архивариус Рождений и Смертей (от этой Галактики до Дугласа Хардинга и далее, неизменный фон, на котором все изменения становятся очевидными. Но если Я и выше всего угасания и изменения, то потому что Я также ниже их. Воистину, Я не то чтобы слишком возвышен, чтобы умереть, но скорее Я умираю каждый миг глубочайшей из смертей – смертью прямо вниз в бездонную пропасть не-существа, неописуемого Ничто, так что даже самое умирающее существо рядом со Мной (или, скорее, во Мне) – живее всех живых. Малейшей вспышки Моей собственной жизни было бы достаточно, чтобы убить всех, кто живёт во Мне, и Я больше не был бы Полон жизни.

Это не пафосные фразы успокоения и надежды, и не любопытные домыслы. Ничто не может быть более отчётливым, более непосредственным или более практичным и удобным, чем это ясное видение бессмертия здесь и сейчас. Я вижу – Я вижу, что Я есть – в этот самый момент – та чистая и сияющая Пустота, которая более очевидно свободна от рождения и смерти, чем пойманный ими в ловушку человек, которого она замещает.

Он говорит, что он там в зеркале. Очевидно, это не кто-то другой, кто бреется в ванной за этим зеркалом, но тот же самый человек, который бреется в этой ванной перед этим зеркалом. И он вполне прав. Можно увидеть в точности то, что он имеет в виду: есть действительно два очень похожих человека, один – по эту сторону зеркала, а другой – по другую, и они пристально смотрят друг на друга, пока бреются. Он раздвоен, находится в двух местах одновременно, и не находит в этом ничего странного или пугающего. Таково состояние человека – быть множественным и вне себя, и довольным, что не знает, где же он.

Я замечаю, что передо Мной тоже возникает какой-то человек, когда Я стою перед зеркалом, и это всегда один и тот же человек – всё время меняющийся и стареющий, но по-прежнему узнаваемый. И Я также нахожу это знакомое лицо занимательным, но по противоположной причине: не потому, что оно так похоже, а потому что оно так не похоже на Моё. Очевидно, ему требуется брить этот заросший подбородок, пока Я праздно жду здесь, наблюдая, как чисто Моё Лицо: на нём нет не только бороды, но и подбородка, щёк и любых других черт. На самом деле, это пространство вообще ничем не занято.

Пока я смотрю на этого седовласого пожилого левшу, пристально смотрящего бреющегося в той комнате, по этой комнате как будто проносится потоп, унося с собой всё человеческое, всё живое, всё существующее. В этой удивительной Ванной я воистину купаюсь: здесь я смываю с себя тело, ум, жизнь, движение, все изменения, смываю всё, что включает в себя массу человеческих, животных и материальных загрязнений, которые противостоят Мне там, в той комнате. И что ещё более замечательно, как интенсивно эта Чистота здесь жива для Себя, безупречна насквозь и не нуждается в том, чтобы выйти из Себя хоть на дюйм, чтобы видеть Себя. Я – только здесь. И поскольку Я знаю, где Я, Я знаю и кто Я. Это – воистину Родная Земля, Святая Земля, Небесные Врата, истинный Храм Божий.

Зеркало в таком случае используется не только в человеческих, но и в божественных целях: оно никогда не лжёт, но ясно показывает, где находится человек, а где – Бог, и что есть человек, а что – Бог. Моё зеркало показывает с максимальной живостью полнейшее различие между Дугласом Хардингом и Мной, не оставляя ни единого шанса на ошибку.

Человек презирает очевидное. Чтобы увидеть откровение зеркала, не требуется утончённый, духовный или отточенный ум, наоборот, такой ум только заблокирует видение. Всё, что нужно, – это детская, почти идиотская простота, чтобы увидеть то, что там можно увидеть, не думая об этом и доверяя этому полностью.