Жена ярла (СИ) - Левина Кира - Страница 11

Это был Хальвдан.

Он прыгнул за ней.

Сознание возвращалось к ней медленно, пробиваясь сквозь толщу ледяного оцепенения. Первым пришло ощущение тяжести, будто все кости наполнили свинцом, после — глухая и ноющая боль в каждом мускуле, отдававшая в висках ровным и изматывающим гулом.

Лера лежала в своей постели, укутанная в грубые сухие шерстяные одеяла, пахнущие дымом и травами.

Память возвращалась обрывками.

Вой ветра, солёные брызги на губах, тёмные воды, затягивающие в объятия небытия... и та рука. Железная, неумолимая, вцепившаяся в её запястье и вырвавшая из ледяной пустоты обратно, к жизни, которая ей была не нужна.

Лера медленно повернула голову. В кресле у камина, откинувшись на спинку, сидел Хальвдан. Он не спал. Его взгляд, как всегда тяжёлый и испытующий, был прикован к ней. В камине трещали поленья, отбрасывая на его лицо тревожные пляшущие тени. Он казался уставшим до самого основания души.

Тишина в комнате была густой, звенящей, наполненной невысказанными словами и вопросами.

— Зачем?

Его голос прозвучал хрипло, сорвавшись на пол-октавы ниже обычного. В нём не было ярости или привычной повелительной твёрдости.

Лера отвела взгляд к стене, сжав пальцы в кулаки под одеялом.

Что она могла ему сказать? Что это тело было ей не своим? Что та жизнь, в которой она задыхалась, не была её жизнью? Слова казались бесполезным и абсурдными. Они застревали в горле комом страха и отчаяния.

— Я думал, ты сильнее, — в его голосе прозвучал не упрёк, а странная, несвойственная ему нота разочарования.

Хальвдан ждал ответа, и его молчание было настойчивее любого крика.

— Я не могу здесь быть, — сипло прошептала Лера в стену — Ты не понимаешь.

— Объясни, — его ответ был коротким, как удар топора. Прямым и требующим ответа.

Она сжала веки, почувствовав, как предательские слезы подступили к глазам. Объяснить? Сказать, что она из будущего? Что она чужая душа в теле его жены? Он сочтёт её безумной.

Внезапно он поднялся с кресла.

Его тень накрыла её с головой. Он подошёл к кровати, но не сел, стоя над ней.

— Щенки, — вдруг произнёс он.

Это слово прозвучало так нелепо и неуместно, что Лера ошарашенно округлила глаза.

Откуда Хальвдан узнал про них?

Она невольно повернула к нему лицо. Он смотрел на неё с тем же суровым выражением, но в его глазах читалось странное усилие, попытка найти хоть какую-то лазейку, чтобы вернуть её к реальности через что-то простое и осязаемое.

— Щенки? — хрипло переспросила Лера.

— Кроме тебя до них никому дела нет. Умрёшь ты — и они сдохнут с голода.

Эта абсурдная, неуклюжая забота о брошенных животных, исходящая от него, этого каменного великана, растрогала её до слёз и одновременно взбесила. Он пытался достучаться до "Астрид", до той, кем она не была. Он видел лишь испуганную девушку, дочь своего врага, ставшую ему женой, а не потерянную душу из другого времени.

И тогда слова вырвались сами. Тихо, но отчётливо.

— Я не могу быть здесь, потому что.. Я не та, кем кажусь. Там, на краю... ты звал другую.

Хальвдан замер.

Воздух в покоях застыл, став густым и тягучим. Лера видела, как напряглись мышцы его челюсти, как тень от углей замерла на его лице. Он не отшатнулся, не рассмеялся. Он просто смотрел, и его молчание было страшнее любого крика.

Наконец, он тяжело выдохнул, и в этом звуке не было гнева или насмешки. Лишь усталое разочарование.

— Лихорадка бредит тобой, — произнёс он глухо, отводя взгляд к очагу. — Тебе нужен покой.

Хальвдан наклонился чуть ближе. Его тень окончательно поглотила её.

— Ты моя жена, Астрид, дочь Сигурда. И этот замок теперь твой дом, а твой долг — жить.

Он сделал паузу. Его последние слова прозвучали как приговор, как заклинание, словно он пытался изгнать её безумие.

— Забудь о скалах.

Хальвдан развернулся и вышел, не оглядываясь. Из коридора тут же донёсся его приглушенный голос, отдающий приказ служанке о горячем питье и дополнительных шкурах.

Он не поверил. Ни единой искры сомнения, ни тени раздумья не мелькнуло в его глазах. Для него её слова были лишь бредом, порожденным отчаянием и холодом. Болезнью, которую нужно переждать.

Лера лежала и смотрела в потолок, ощутив, как ледяное спокойствие отчаяния сменилось новой, ещё более страшной волной одиночества.

Горечь подступила к горлу.

Его мир, высеченный из гранита и крови, не имел места для таких безумств, как переселение душ.

Её тайна была в безопасности.

Потому что она была невозможна.

Несколько дней слабость не отступала, цепляясь за кости ледяной изморозью. Но даже в полусне Лера слышала ритм замка, гул голосов, скрип колес, звон кузнечного молота. И этот ритм бесповоротно стал фоном её новой жизни.

Когда ей, наконец, разрешили покидать покои, она возобновила свои обходы, но теперь её шаги были твёрже, а взгляд цепче. В ней что-то изменилось. По капле к ней возвращалась воля. Твердая, как клинок, отточенный отчаянием.

Он вытащил её обратно. Он приказал жить. Что ж, она покажет ему, что значит жить по-настоящему. Не покорной пленницей, не испуганной тенью, а силой, с которой придется считаться. Если этот мир признавал только право сильного, она станет сильной. Не мускулами, так умом. Не мечом, так знанием. И пусть они все увидят, на что способна женщина, в чьей груди бьется сердце воина из другого времени.

Она будто сбросила невидимые цепи.

Лера открыто навещала конюшню, где в укромном углу под присмотром старого конюха подрастали её подопечные, и уже, не таясь, выхаживала подобранных щенков, чья безоговорочная преданность стала для неё тихим убежищем от суровых реалий замковой жизни. Однажды, разминая в миске тепловатое козье молоко с крошками хлеба, она заметила у амбара чумазую девочку лет пяти, которая, затаив дыхание, наблюдала за кормлением. Большие глаза ребёнка следовали за каждым движением её рук.

Лера не стала звать ребёнка, не сделала резких движений. Она медленно опустилась на корточки, поставив миску на землю, и мягко кивнула девочке. Та, завороженная, сделала несколько неуверенных шагов. Лера взяла крохотную ладонь ребенка в свою, помогла ей зачерпнуть немного размоченного хлеба и осторожно поднести к самому маленькому щенку. Малыш робко лизнул протянутую руку, и на лице девочки расцвела восторженная улыбка.

С такой же улыбкой поднявшись с колен, Лера почувствовала на себе тяжёлый, изучающий взгляд. С тренировочного поля, поверх голов своих воинов, на неё смотрел Хальвдан. Она не опустила глаз и не отпрянула в тень, встретив его взгляд спокойно, без страха и вызова, после развернулась и, кивнув старому конюху Эйнару, ушла прочь, оставив ярла с его мыслями и непривычным образом жены, которая нашла своё место в этом мире среди соломы, пота и верных собачьих сердец.

Однажды она застала Хальвдана в большом зале, когда он и несколько его хёрдов, самых доверенных воинов, стояли над грубым столом, на котором была рассыпана песчаная пыль и разложены камешки, ракушки и щепки.

— ...зайдём сюда, в узкую бухту, — говорил седой викинг по имени Торстейн, передвинув крупный камень, изображавший их драккар. — Сожмём их, как орех. Число на нашей стороне.

Лера замерла в тени галереи. Сердце вдруг заколотилось чаще.

Узкая бухта.

Она знала эту тактику. Знала по сагам и хроникам, которые иногда разбирала со студентами. Это была классическая ловушка, но не для врага, а для самих нападающих.

— Их корабли меньше и вертлявее, — раздался низкий голос Хальвдана. Он вглядывался в "карту", его брови была нахмурены. — Они не станут лоб в лоб. Они отступят глубже.

— Пусть отступают! — отмахнулся Торстейн. — Мы их там и раздавим!

— А если они разделятся? — тихо спросил Хальвдан, и в его тоне послышалась тревога, которую, похоже, не слышал никто, кроме Леры. — Одна часть заманит, а вторая...