Жена ярла (СИ) - Левина Кира - Страница 10

Лера медленно провела подушечками пальцев по этим призрачным меткам.

Слова из сна прозвучали в памяти с пугающей ясностью: "Я должна была уйти..."

Но куда? Куда можно уйти, вспоров вены?

Охваченная леденящей душу догадкой, Лера, не дожидаясь утренней суеты, накинула плащ поверх тонкой сорочки и почти бегом, крадучись по спящим коридорам, пустилась в библиотеку.

Воздух в каменной темнице был неподвижным и спёртым, пах пылью веков, тленом пергамента и тайной. Она отбросила в сторону привычные свитки с батальными тактиками и сухими законами. Теперь её интересовало нечто иное, тёмное, забытое, сокрытое в самых старых, почерневших от времени фолиантах.

Она искала до тех пор, пока пальцы не покрылись серой пылью, а в глазах не поплыли от усталости круги. Перебирая хрупкие страницы и вглядываясь в замысловатые вязи рун и полустёртые чернила, она, наконец, нашла. Запись была скудной, обрывочной, написанной на архаичном диалекте, который знали лишь посвящённые.

"Худшифте".

"Смена кожи".

Ритуал отчаяния.

Древнее колдовство, позволяющее душе, исполненной великой воли и принёсшей великую жертву, сорваться с крючка собственной судьбы. Покинуть тело в надежде обрести новое, не тронутое болью. Это не было самоубийством. Это был побег. Побег ценой жертвенной крови, на самом острие между жизнью и смертью, когда душа, вырвавшись из оков плоти, могла, если боги не отвернутся, отыскать себе иной приют.

Астрид не пыталась умереть. Она пыталась совершить невозможное. Сбежать. Испариться. И, судя по тому, что здесь оказалась Лера, у неё получилось.

Для этого были нужны лишь жертва и воля.

Тревожные мысли посетили Леру в тот момент. Сможет ли..?

Теперь, зная, как вернуться, сможет ли она взять в руки нож и повторить этот кровавый языческий акт? Её рациональный ум, все инстинкты, сама плоть, помнившая боль из сна, восставали против этого, сжав горло тошнотой. Обряд требовал жертвенной крови. Требовал добровольного шага за грань.

Её взгляд, помутневший от внезапных слез, упал в узкую амбразуру окна, на тёмные, свинцовые воды фьорда, яростно бившиеся о подножие скал. Утёсы вздымались к небу черными зубами. Высота была головокружительной, а вода внизу — холодна, как сама смерть.

Падение с высоты...

Это ведь тоже жертва. Быстрая. Решительная. Не требующая от неё того немыслимого мужества, на которое когда-то отважилась Астрид. Не нужно водить лезвием по собственной коже, чувствовать, как плоть расступается, а жизнь истекает струйкой. Достаточно одного шага. Одного мига свободного падения.

Мысль сформировалась.

Жестокая и неумолимая.

Если "Худшифте" требовал жертвы и воли, то падение станет её жертвой. А её воля... её воля была сломлена вдребезги. Она не могла больше быть вечной изгнанницей, призраком в чужом теле, не могла дышать воздухом, которым должна была дышать другая, не могла носить на своей коже шрамы чужого отчаяния.

Решение созрело. Холодное и твёрдое, как скала.

Это случится этой ночью.

Решение, принятое в тишине библиотеки, не принесло покоя. Оно залегло на дне души тяжёлым и холодным булыжником, отдававшим ледяным звоном при каждом ударе сердца. Лера прожила этот день, как в густом тумане. Она глотала ставшую безвкусной пищу, бродила по двору, навестила щенков... но мир словно отдалился, отделившись от неё толстым и глухим стеклом.

Возвращаясь из конюшни, она почти столкнулась в дверях с Гуннхильд. Служанка несла стопку свежевыстиранного белья.

— Осторожнее, госпожа, — тихо сказала Гуннхильд, отступив в тень. Её глаза скользнули по лицу Леры, и в них мелькнула обычная для неё отстранённая учтивость. — Вы сегодня бледны. Прикажете принести мёду с тёплыми травами?

— Нет, — коротко ответила Лера, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Не надо.

— Как знаете, — Гуннхильд кивнула. — Вы выглядите очень уставшей. Иногда кажется, что весь мир давит, и нет нигде покоя. Но, говорят, утро вечера мудренее. Отдохнёте, и всё покажется не таким уж мрачным.

Она произнесла это с обычным своим бесстрастием, словно просто озвучивала общую житейскую мудрость, и проследовала дальше по коридору.

"Нет нигде покоя".

Это была правда, которую Лера носила в себе. А "утро", о котором говорила служанка, было для неё лишь иллюзией, ещё одним днём в чужой жизни, где ей отведена роль несчастной жены.

Когда сумерки, наконец, вползли в замок, а в коридорах затихли шаги, Лера поняла, что время пришло. Небо было безлунным, затянутым тяжёлым одеялом туч, из которых вот-вот должна была хлынуть буря.

Ночь станет её сообщницей.

Она накинула темный плащ, а пальцы на мгновение сомкнулись на рукояти кинжала, того самого, что вручил ей Хальвдан. Его дар защиты, символ хрупкого доверия, стал последней нитью, связывавшей е с этим местом. Она оставила его на грубом сундуке. Пусть знает. Она уходит по своей воле, не возлагая вины.

Коридор был пуст и погружён в спящий мрак. Она скользила по нему, как призрак, прижимаясь к холодным камням стен.

Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в висках. Каждый шаг по ледяному камню отзывался эхом в опустошенной душе. Она была лишь тенью, мелькающей между угасающих факелов, мимо дверей, за которыми текла чужая и неведомая ей жизнь.

Наконец, Лера отыскала узкую потерну, ведущую к забытому выходу к морю. Воздух здесь пах солью, рыбой и гниющими водорослями. Последний затхлый вздох этого мира.

Она выскользнула наружу.

Ветер, дикий и пронизывающий, ударил ей в лицо, сорвав капюшон и вцепившись в волосы ледяными когтями. Он выл, как души проклятых, и этот вой почти заглушал грохот прибоя внизу.

Лера подошла к самому краю. Черная бездна зияла под ней, пенилась и билась о скалы в бессильной ярости. Высота вызывала головокружение, но страха не было. Лишь холодный и безразличный покой. Конец пути. Освобождение. От чужого тела, от навязанной судьбы, от чужой боли, успевшей прорасти в её собственную душу.

Она сделала глубокий прощальный вдох, наполнив легкие солёным ветром. Закрыла глаза, готовая шагнуть в пустоту.

— АСТРИД!

Его голос, яростный, надсадный, прорезал вой ветра, словно удар раскалённого клинка. Она обернулась, и её сердце замерло. Из боковой двери у подножия башни вырвалась его высокая знакомая фигура. Хальвдан мчался к ней по мокрым камням, а его лицо было бледным пятном во тьме, искажённым гримасой, в которой она с изумлением прочла чистый ужас.

— Нет... — прошептала она.

Это слово было обращено не к нему, а к самой Судьбе, насмешливо отнимавшей у неё последнее право на достойный уход. Она не хотела, чтобы он видел. Не хотела, чтобы такой его образ стал её последним воспоминанием.

Зажмурив глаза, Лера отвернулась. От его крика. От его мира. От него.

И шагнула вниз.

Падение длилось вечность и мгновение одновременно. Ветер свистел в ушах безумным хором, яростно рвал плащ, волосы хлестали по лицу. Она не кричала. Летела в оглушительной тишине собственного сердца, разрывавшего грудь.

Удар о воду был оглушающим. Мир взорвался ледяной болью и хаосом. Холод, пронзивший её, был не просто холодом воды. Он был самой смертью, впившейся в плоть, сковавшей мышцы и выжимавшей последний воздух из лёгких. Темнота сомкнулась над головой, затянув её в беззвучную и ледяную пучину. Она не боролась. Позволила ей унести себя, чувствуя, как сознание начало расплываться, окрашиваясь в бархатный чёрный цвет.

И сквозь этот нарастающий туман, словно в последнем бредовом видении, она увидела тёмный силуэт, рассекающий воду над ней. Он был огромным, яростным, как сам бог моря, поднявшийся из глубин. Сильная рука вцепилась в ткань её плаща, а затем и в саму руку, с такой силой, что хрустнули кости. И резко, безжалостно, потащила к поверхности, навстречу отдалённо мерцающему свету.