Чужак. Черный титул (СИ) - Нормаер Константин - Страница 14

— А что насчет лемуров? Что это за животные такие? — поинтересовался я у монаха.

Тот грустно вздохнул:

— Так привыкли называть лишенные душ тела. Во времена Великой Римской империи лемурами называли злых духов. А сами римляне связывали их с тенями умерших, тех, кто был погребен ненадлежащим образом в обход церковных канонов. Также лемурами называли оживших мертвецов, которые были насильно умерщвлены себе подобными. Если на человека нападал зверь, проклятие не проявлялось, во всех остальных случаях возрождался мертвец, лишенный души. Так что, если подвести под этим черту: лемуры — человеческие тела, потерявшие божественную искру.

— И много было таких мертвецов?

— Да, хватало. Особенно в местах, где процветала смерть. Тогда церковь не знала способов борьбы с лемурством. Святые отцы лишь делили сущности по их святости: если ты ведешь праведную жизнь — будешь ларой, неопасным духом, а если грешник — станешь злобным лемуром.

— Но почему тогда епископ назвал лежащих в гробах монахов лемурами, а не ларами? — не понял я. — Он, что же, сомневается в святости своих воспитанников?

Морганте грустно улыбнулся:

— Быть настоятелем — тяжкий труд. По всей видимости, отец Поджи рассчитывал, что монахи оживут и смогут продолжить служение церкви. Ну а души он как-нибудь отмолит у Всевышнего. Тем более что лемур для нас, монахов, — всего лишь пустой сосуд.

— И ты считаешь, у него могло это получиться?

— В этом мире все возможно, особенно с Божьей помощью, — уклончиво ответил Морганте.

Мы приблизились к отцу Поджи, который застыл на коленях, окруженный бездыханными телами своих верных братьев.

— Да обрушаться тысячи проклятий на их головы! — просипел он, уткнувшись в каменный пол.

— Словами горю не поможешь, — произнес Морганте, заставив епископа вздрогнуть. — Как говорил святой Антоний, молитве может помочь лишь праведный поступок.

Отец Поджи медленно обернулся, внимательно посмотрел на карлика и тихо спросил:

— Чего вам от меня нужно?

— Мы хотим ознакомиться с архивом инквизиционных судов Вольтерры. Нам необходимо получить сведения о последних заключенных башни Приората.

— Башня Приората пустует уже добрую сотню лет.

— Тем лучше, это значительно сузит круг наших поисков.

Взгляд старика стал мутным, отрешенным. Он поднялся с колен, задумчиво понурил голову и направился к винтовой лестнице, под которой виднелась небольшая деревянная дверца.

Мы спускались в холодный сырой подвал, а путь нам освещала глиняная лампада, разбрасывающая на стены скромные частички света. Епископ шаркал ногами, стараясь спускаться боком, облокотившись на холодный камень, отчего сильно замедлял движение.

— Но почему именно заключенные? — внезапно поинтересовался у Морганте отец Поджи.

— Если наши подозрения окажутся правдой, то именно из-за одного человека в Вольтерре возник разлом, открывший портал в дьявольские чертоги.

— Наивные мысли, слепые помыслы, — прокряхтел епископ. Он сделал еще шаг, остановился и хихикнул: — Впрочем, кого я пытаюсь обмануть?.. Сам попал в паучьи сети, лишившись главного — преемственности дела всей моей жизни.

— А не проясните, в чем именно мы неправы? — тут же встрял я в разговор.

Старик покачал головой, продолжая тихо хихикать:

— Вот уж никогда бы не подумал, что буду держать ответ перед грязным mannaro. Хотя… кто я такой, чтобы судить о нынешних временах? Может, и впрямь этот мир спасет грешность, а не святость.

— Так что не так? — перефразировав вопрос, настойчиво повторил я.

— Все не так! — послышались резкие слова, словно ругательство. Кашлянув в кулак, епископ внезапно успокоился и продолжил вальяжно и неспешно объяснять: — Вы думаете, что ищете волка в овечьей шкуре. Демона, что скрывается в морозных подвалах, укрывшись человеческим обличием. А найдете овцу, которая решила стать волком!

— А можно выражаться яснее? — попросил я.

Но вместо согласия епископ цыкнул на меня и велел прикрыть рот и помолчать.

Мы остановились возле очередной двери. Отец Поджи долго крутил кольцо с огромными ржавыми ключами, потом выбрал один и вставил его в замочную скважину. Два поворота по часовой стрелке — и мы попали внутрь хранилища.

Здесь царила удивительная атмосфера, мы словно попали в другой мир. Холод исчез, а воздух стал сухим и удушающим, царапающим горло. Я переступил через порог и тут же махнул рукой. Прямо в лицо полетело несколько серых бабочек или мотыльков — никогда не разбирался в этих насекомых.

Епископ закашлял, а потом, ткнув пальцем в потолок, где обнаружились пузатые коконы, провозгласил:

— Это наши хранительницы siccis alis. Они создают идеальные условия для жизни великих церковных трудов. Представляете, в нашей сакристии даже не водятся мокрицы. А про крыс я вообще молчу. Хотя охотник на их братию у нас имеется. Правда, он всегда гуляет сам по себе.

— А как же опыление? — поразился Морганте.

Епископ только отмахнулся:

— Оно им вовсе не нужно. Вместо этого мотыльки питаются мелкими мушками и прочим. Только вот книги от них все равно надобно прятать. Иначе хранители, как саранча, кочерыжки не оставят от деревянного оклада.

Карлик вытянул руку, на которую приземлился мотылек с удивительным узором на крыльях — треугольник, который пересекали светлые изгибы линий. Внимательный взгляд задержался на насекомом, но недолго: хранитель мгновенно взмыл вверх и исчез в полумраке.

Мы вошли в небольшую каменную комнату с нишами и шкафами-армариумами. Епископ указал на открытые полки — там хранились клинописные таблички и манускрипты, а в закрытых отделениях стояли деревянные сундуки с замками.

— Стало быть, заключенный… из башни Приората… — тяжело вздохнув, повторил отец Поджи. — Посмотрим, посмотрим…

Мы с Морганте покорно замерли в стороне, ожидая, пока старик отыщет нужную нам обитуарию. Щурясь, епископ зажег еще несколько свечей. Немного помедлил. Было заметно, как его терзает один из многочисленных старческих недугов.

Время в подземелье текло вяло, под стать движениям зевающего старика, что корпел над пожелтевшими страницами. Свои поиски епископ сопровождал колкими замечаниями и воспоминаниями:

— Жоржи Сибьера, духовник. Что-то не припомню такого… так оно понятно: прослужил всего несколько лет… чахотка… стало быть, маловато молился, бедолага. Так, кто тут у нас следующий?.. Анжел Склола… А вот этого помню… шельмец, сколько же ты умыкнул из местной казны… да и к молодкам частенько захаживал… пока не взбугрилось все в штанах во славу Господа… ну так туда тебе и дорога…

Старик начал меня забавлять. Острый на язык, он давал каждому из усопших отменную характеристику.

— Так какое, вы там говорите, число было высечено над камерой?

Морганте приблизился к деревянной стойке и вывел на пыльной поверхности три пары одинаковых символов — СССХХХIII.

Отец Поджи бросил на римские цифры беглый взгляд — глаза его наполнились грустью.

— Три тройки, — произнес он. — А я что говорил: овца в волчьей шкуре. Вам, надеюсь, известно, что означают три тройки среди тех, кто подчиняется Святому Престолу, и среди всех причастных к борьбе с дьявольским отребьем?

Я пожал плечами, а Морганте сделался каменным и тихо — так, чтобы его слова не покинули пределов этих стен, обратившись опасным эхом, — ответил:

— Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое. Три тройки — это символ младшего брата Дьявола.

— Истину говоришь, сын мой. Подели шестьсот шестьдесят шестьпополам и получишь не менее страшное число, от которого у праведных католиков возникает дрожь в коленях. А обрати их к нулям — и тебе откроются врата ада, — улыбнулся епископ.

— Как по мне, все это дурацкие предрассудки, — высказал я свою авторитетную точку зрения.

Епископ посмотрел на меня с неким осуждением, а может быть, сочувствием. Не знаю, трудно понять, что именно крылось в старческом взгляде. Зато Морганте, напротив, задумчиво кивнул и изрек: