Проданная драконом, купленная Смертью (СИ) - Юраш Кристина - Страница 19

И, скорее всего, проиграет одну из них.

Сердце сжалось так, что стало трудно дышать.

— А можно я поприсутствую? — прошептала я, не отводя взгляда от бледного лица Марины.

Доктор посмотрел на меня долгим и пристальным взглядом.

— Если он этого захочет, — вздохнул доктор Эгертон. — И да… Только без глупостей. Хорошо? Я не хочу потерять тебя! Я понимаю, что он к тебе благоволит. Но… в любой момент это может закончиться. Ты же понимаешь, о чем я? Поэтому не вмешивайся. Никаких «пусть живёт!» и «вы не имеете права!». Это не спектакль. Это — закон. Обещаешь?

Я кивнула.

Но про себя подумала:

«Обещать — не значит выполнить. Если он заберёт её… я снова скажу “нет”».

Потому что справедливость не должна умирать первой.

Даже если за это придётся платить жизнью.

Я стояла у плиты, заваривая чай. Сегодня это был не просто напиток, а целый ритуал, чтобы успокоиться перед предстоящей партией. Я нервничала так, что у меня тряслись руки.

Разве можно выиграть у Смерти?

И что-то внутри подсказывало, что это практически невозможно.

Вербена. Корица. Щепотка сахара — не для сладости, а для надежды.

Потому что в этом доме надежда — редкий товар, как чистое сердце или честное слово в особняке Арбанвилей.

Интересно, меня уже похоронили или нет? Как мой муж объяснил «замену» супруги газетам? Доктор газет не выписывал. Поэтому мне оставалось только гадать.

Сейчас злость немного поутихла, словно буря. Но обида никуда не делась.

Я понимала, что шансов отомстить бывшему мужу и Мелинде у меня нет. Я не стала богатой, да и, видимо, никогда не стану. Но я не жалею. Я знаю, что в моих руках жизни людей.

“Да ладно раскисать! Может, бывшему мужу срочно понадобится клизма!” — усмехнулась я, глядя в окно. — “Вот тогда ты отыграешься на нем сполна!”

“Ах-ха, как смешно, прекрати!” — мрачно вздохнула я, понимая, что не проеду мимо мужа на роскошной карете. Не пройду посреди бала в шикарном платье, вызвав тонны зависти.

Максимум, что я могу — это под покровом ночи написать на стене поместья: «Герцог — козел!». Но слуги смоют это утром. И он даже не увидит моих художеств.

“Шоб тебе икнулось хотя бы!” — сглотнула я, вспоминая ледяные глаза и презрительный взгляд.

Я как была пылью, так ею и осталась. В понимании богатого, влиятельного дракона я просто пыль на его дорогих сапогах.

А ведь когда-то я верила, что он защитит меня от любого зла.

Помню, как в первый год брака я споткнулась на лестнице, и он подхватил меня на руки, будто я — хрустальный бокал, а не жена. «Береги себя, — сказал он, глядя в глаза. — Ты слишком ценна, чтобы падать».

Как же я тогда сияла…

А теперь я знаю: ценность — не в том, чтобы не падать.

А в том, чтобы подниматься.

И тащить за собой других.

За окном сгущались осенние сумерки.

А в груди появились предчувствие и тревога. Две партии! Две! Каковы шансы, что доктор выиграет обе? Каковы шансы, что малыш не останется сиротой? Каковы шансы, что мать не будет плакать от душевной боли, обнимая пустой живот.

Я вымыла руки, вытерла их о фартук — тот самый, что когда-то носила Элла.

Потом расставила кружки на подносе. Фарфор — старый, потрескавшийся, но тёплый от чая мне нравился куда больше роскошного сервиза в доме бывшего мужа.

Он напоминал мне душу доктора — израненную, старую, но живую.

Да, пусть я как была пылью, так и осталась ей. Но я могу быть счастливой пылью, не так ли?

А счастье оно в мелочах.

В старых кружках, в теплом чае, в дождике за окном и в улыбке на бледном лице.

Я вздохнула глубоко-глубоко и закрыла глаза, вспоминая каждый жест, каждый взгляд. Я ведь играю с огнем. Я бросаю вызов самому опасному существу в этом мире. Смерти. И это почему-то так приятно.

Ладно. Скоро полночь.

Поднос дрожал в руках.

Не от страха.

От ожидания того, что может случится.

Я решила отнести чай заранее, поэтому шла по коридору тихо, как тень, как пылинка, что не смеет нарушить покой вечности. И вдруг в нос ударил запах.

Розы.

Пепел.

Озон после грозы.

«Он уже здесь», — прошептало сердце.

Я замерла у двери кабинета, понимая, что не слышала, как Смерть вошел. Не было ни шагов, ни разговоров на лестнице. Он просто пришел тихо, бесшумно, как приходит смерть к спящим.

Сердце заколотилось — не как у испуганной птицы, а как у женщины, которая знает: за этой дверью не просто Смерть. За дверью мужчина, от взгляда которого в груди становится тесно.

Я осторожно толкнула дверь плечом.

И увидела его.

Смерть сидел в кресле, будто на троне. Величественный и прекрасный.

Чёрный плащ, как ночь, упавшая на землю, красивыми складками ложился на старый ковёр.

Белые волосы красиво легли на широкие плечи.

Глаза тёмные, но стоило мне войти, как в них вспыхнули серебристые искры.

— А, вот и наша Нонна, — сказал доктор, наливая чай. — Как раз вовремя.

— Доброй ночи, — поздоровалась я, краем глаза следя за каждым движением гостя. Я заметила, как его рука скользнула по столу, словно он рисовал на столешнице какой-то узор.

Я подошла, поставила поднос на стол.

Пальцы коснулись края кружки — и вдруг дрогнули.

Потому что рядом — он.

Смерть не шевелился. Не дышал. Просто был.

Но воздух вокруг него пульсировал, как сердце, что бьётся в грудной клетке мира.

— Вот ваш чай, — прошептала я, не глядя на него.

— Благодарю, — тихим голосом ответил Смерть, а мне показалось, что это слово скользнуло по моему телу, как шёлк рукава, который стекает вниз, обнажая плечо.

Я подняла глаза.

И в этот момент — всё исчезло.

Кабинет. Доктор. Шахматы.

Остались только мы.

Он смотрел на меня, и я чувствовала его взгляд. Словно кто-то плавно снимает с меня шёлковое платье.

— Разрешите остаться? — спросила я, обращаясь к доктору, но глядя на Смерть. — Я… хотела бы посмотреть за игрой. Я просто очень люблю шахматы.

Доктор прокашлялся, размешивая чай в кружке.

— Если мой друг не против… то я не возражаю, — ответил он, делая глоток.

Доктор Эгертон нервничал. Это было видно по тому, как позвякивает ложка в его кружке.

Смерть не ответил сразу.

Просто смотрел на меня, словно решая, достойна ли я или нет.

А потом кивнул.

Легко. Почти незаметно.

Я отошла к стене, прислонилась к шкафу с зельями. В комнате кроме двух старинных кресел не было ни стульев, ни столика. А садиться на ковёр было просто верхом неприличия. Поэтому пришлось стоять.