Красная земля (СИ) - Волков Тим - Страница 21

— Это моя земля, — прорычал артельщик. — И чужаков я тут не потерплю!

Иван Павлович поднял руки, показывая, что безоружен.

— Михаил, спокойно! Мы не причиним тебе зла! Ты не понимаешь! Речь не о твоей глине! Речь о жизни и смерти! Здесь, в этой земле… — он сделал шаг вперед, и четыре обреза тут же нацелились на него. — Здесь сибирская язва! Ты слышал о такой? Чума здешних мест! Споры находятся в костях, в земле! Если ты будешь брать тут глину, ты убьешь всех, кто купит твой кирпич! Ты станешь чумным извозчиком! Да и сам можешь заразиться.

Доктор заметил, как один из людей артельщика — здоровенный, с кривым носом и бритой головой амбал — чуть дернулся, заметнее напрягся. Он сделал шаг назад, опустив ствол вниз. Лицо его исказилось, губы нервно дернулись.

— Миха… — шепнул он. И кашлянув, отвел взгляд. — Миха, слышал что он сказал? Про болезнь то… у нас же…

— Умолкни!

— Миха… — почти звериная покорность хозяину была в глазах амбала, но даже сквозь это проглядывалась тревога.

— Заткнись! — Отмахнулся тот.

И вновь яростно зыркнул на пришедших. Иван Павлович вдруг отчетливо понял, что в этот самый момент артельщик решает как поступить с непрошенными гостями — отпустить или убить? И судя по тому, что рука его крепче сжала наган, выбор был сделан в пользу последнего варианта.

Еще можно было — по крайне мере так казалось доктору, — достучаться до разума Михаила, убедить его в опасности всего, что тут происходит.

Но ситуация разрешилась совсем не так, как хотел Иван Павлович.

Родион, все это время стоявший позади доктора и сильно нервничающий, вдруг издал яростный вопль. И бросился на Михаила. Все произошло так быстро, что доктор не успел ничего понять.

Родион прыгнул на артельщика, сбивая его с ног. Наган выстрелил в воздух — оглушительно громко, разрывая тишину.

Помощники Михаила опешили на секунду, но лишь на секунду. Двое кинулись оттаскивать Родиона, который молча, с тупой яростью молотил Михаила кулаками. Остальные подняли обрезы.

— Бей их! — заорал, вырываясь из-под Родиона, Михаил. Его лицо было залито кровью из разбитого носа.

Роман Романыч застыл в ступоре, но увидев, как один из бандитов целится из обреза в спину Родиону, инстинктивно замахнулся лопатой. Удар пришелся плашмя по спине, бандит взвыл от боли и ярости и развернулся к нему.

Иван Павлович бросился между ними, пытаясь хоть как-то остановить бойню.

— Прекратите!

Его голос потонул в криках, ругательствах и скрежете. Кто-то сильно толкнул его в спину, он упал на колени, в грязь. Поднял голову и увидел, как Родион, с окровавленным лицом, все еще борется с тремя мужиками. Роман Романыч, с разбитым пенсне, отбивался лопатой от четвертого. Завязалась крепкая драка.

Иван попытался встать, чтобы помочь им, сделать что-то, но сзади подошел Михаил. Артельщик дышал хрипло, вытирая кровь с лица. В его глазах стояла слепая, неконтролируемая ярость.

— Я тебя предупреждал, сволочь ученая! — прохрипел он.

Иван увидел, как на него надвигается что-то черное, неровное. Камень! Доктор успел лишь инстинктивно отдернуть голову.

Удар пришелся скользящий, но сокрушительной силы. Что-то хрустнуло с внутренним, оглушительным грохотом. Искры и черные пятна поплыли перед глазами. Звуки — крики, выстрелы, хрип — ушли куда-то далеко, под воду.

Доктор почувствовал, как холодная глина бьет ему в лицо. Последнее, что он увидел перед тем, как сознание поплыло в черную пустоту, — это сапоги Михаила, подходящие к его голове, и связанные руки Романа Романыча, беспомощно дергающиеся за спиной.

А потом наступила абсолютная, беззвучная темнота.

Сознание вернулось к Ивану Павловичу волной тошнотворной, пульсирующей боли. Боль билась в висках и затылке, словно запертая в клетке дикая птица, тупым гулом отдаваясь во всем теле.

Доктор попытался пошевелиться, но тело не слушалось. Руки были грубо отведены за спину и стянуты веревками, которые впивались в запястья. Ноги тоже скручены.

Живой… и то слава богу!

Он лежал на боку на холодной, влажной земле. Пахло глиной, дымом и потом.

Медленно, преодолевая боль, доктор открыл глаза.

Его взгляд сфокусировался на грязном сапоге в двух шагах от лица. Доктор поднял глаза выше. Стражник. Тощий, болезненного вида мужик с обрезом, перекинутым через плечо, безучастно смотрел куда-то в сторону.

Иван повел головой, скрипя позвонками, и окинул взглядом место своего заточения.

Они находились внутри той огороженной территории, кирпичной артели. Высокий, кривой забор из горбыля окружал территорию, отгораживая ее от реки и кладбища. В центре площадки стояла круглая печь для обжига — козловая, массивная, сложенная из огнеупорного кирпича. Но устье было холодным и темным, решетка заросла бурьяном. Судя по всему, ей давно не пользовались по прямому назначению.

Вокруг печи, словно кротовины, зияли десятки ям. Глубоких, хаотичных. Из некоторых были навалены кучи свежей, красной глины. Возле других копошились люди. Человек десять. Изможденные, грязные, с пустыми глазами. Они молча, с тупой покорностью, копали землю лопатами и кирками, выбирая глину и складывая ее в грубые самодельные носилки.

«Не артель, а каторга какая-то», — невольно подумал Иван Павлович.

По периметру, в тени забора, стояли несколько ветхих, покосившихся бараков-времянок с провалившимися крышами. Оттуда доносился тихий стон умирающего человека.

Рядом с Иваном, спиной к спине, сидели его спутники. Родион дышал тяжело и хрипло. Из разбитой брови у него сочилась кровь, запекшаяся на щеке. Роман Романыч был без пенсне, его близорукие глаза беспомощно щурились, а на щеке краснел свежий синяк. Оба были скручены так же, как и он.

— Живы? — прошептал Иван, едва шевеля разбитыми губами.

Родион лишь крякнул в ответ. Роман Романыч обреченно кивнул.

— Что… что это? — студент сглотнул. — Они же… они же не кирпич тут делают…

— Не кирпичи, — кивнул доктор.

— А что?

Иван Павлович не ответил — и сам не знал ответа на этот вопрос.

Как же болела голова! Хотелось верить, что не сотрясение.

— Может, глину добывают? — продолжал рассуждать Роман Романович. — А зачем такая секретность? Чай не золотой, тут по всему оврагу этой глины — всем хватит!

Иван Павлович наблюдал за каторжным трудом копателей. Внезапно его взгляд зацепился за одного из рабочих, копавшего на краю самой глубокой ямы, почти у самого забора. Мужик, сгорбленный и изможденный, замер на мгновение, потом резко наклонился, что-то подбирая из грязи. Он оглянулся по сторонам, с животной опаской, и быстрым движением сунул находку за пазуху.

Но было поздно. Надсмотрщик, здоровенный детина с нагайкой, уже заметил это. Он не спеша подошел к яме.

— Ну-ка, выкладывай, червяк! — прогремел его голос.

Рабочий медленно, трясущимися руками, виновато достал из-за пазухи несколько комьев глины. Надсмотрщик выхватил их, отряхнул грязь. На его ладони тускло блеснуло. Несколько монет. Старинных, золотых.

Иван Павлович замер. Его мозг, привыкший анализировать симптомы и складывать их в диагноз, теперь проанализировал совсем другие факты.

Холодная печь, которой явно не пользуются. Ямы, множество ям, выкопанных хаотично, не для добычи глины, а словно в поисках чего-то. Нелюдимость Михаила и его ярость при появлении посторонних.

И вот теперь — золотые монеты из земли.

Пазлы с громким, почти физически слышным щелчком сложились в единую, ужасающую картину.

Это была не артель. И даже не просто каторга.

Это были гигантские, незаконные раскопки. Михаил — не артельщик. Он черный копатель, грабитель могил. Он и его банда искали здесь старинные купеческие или помещичьи склепы и могилы. Артель была лишь прикрытием, чтобы объяснить посторонним глазам земляные работы и скопление людей. А холодная печь… Она, может, и использовалась когда-то, но сейчас была просто бутафорией, элементом маскировки.