Красная земля (СИ) - Волков Тим - Страница 22

Теперь все встало на свои места.

— Родион, Роман, — прошептал Иван, не отрывая глаз от надсмотрщика, который сейчас избивал того несчастного находчика нагайкой. — Я все понял. Они не глину роют. Они ищут клад. Золото. Старое кладбище… купцы, помещики…

Роман Романыч ахнул. Родион хрипло выругался.

— Но… сибирская язва… — прошептал Роман Романыч. — Они же все заразятся! Каждая кость, что они выкапывают…

— Они уже заражены, — мрачно констатировал Иван. — Смотри.

Он кивком указал на одного из копателей, который, пошатываясь, тащил носилки с глиной. Мужик тяжело кашлял, и его лицо было землистого, серого оттенка.

— Инкубационный период… Он может быть коротким. Особенно при легочной форме, если они вдыхают пыль со спорами. Михаил обрек их всех на смерть. И себя в придачу.

В этот момент из одной из времянок вышел Михаил. Он уже умылся, сменил окровавленную рубаху. Наган торчал у него за поясом.

Михаил резким жестом кивнул двум своим подручным. Те грубо подхватили Ивана под мышки и, не развязывая ног, поволокли через всю территорию лагеря.

— Поставьте его, — бросил Михаил, остановившись у одного из самых ветхих бараков.

Ивана грубо дернули, заставив встать на ноги. Он едва удержал равновесие. Михаил подошел вплотную.

— Значит так, слушай сюда, лекарь, — прошипел он, глядя в глаза Ивану. — Считай, тебе крупно повезло — ты еще живой. А мог бы в одной из таких могил уже лежать, — он кивнул на яму, — вместо со своими спутниками.

— Я так понимаю на то есть причина? — холодно спросил Иван Павлович.

— Верно понимаешь. У меня тут один человек захворал. Серьезно. Ты его вылечишь. Понял?

Иван ничего не ответил, мысленно готовясь к худшему.

— И смотри… — Михаил ткнул пальцем ему в грудь. — Если ему станет хуже или еще чего… твои друзья там… — он мотнул головой в сторону Родиона и остальных, — начнут помирать следом. Медленно. А потом и ты сам. Понял?

— Понял, — хрипло ответил Иван. — Но мне нужна защита. Маска. Хотя бы тряпка на лицо, смоченная в спирте или в хлорамине. И перчатки. Так положено.

Михаил, не знающий ничего о медицине, смерил его взглядом, полным ненависти и подозрения. Потом буркнул одному из бандитов:

— Притащи ему тряпку какую-нибудь и самогону.

Через минуту Ивану принесли вонючую, грязную тряпку и бутыль с мутной жидкостью. Он вылил на тряпку половину бутыли, повязал ее на лицо.

— Входи, — Михаил отворил скрипучую дверь в барак. — Шевелись! И без глупостей!

Внутри было темно, грязно и душно. Воздух был спертым, пропитанным запахом пота и мочи. В углу, на грязных нарах, лежал человек, совсем худой.

— Васька, братец! — радостно крикнул Михаил. — К тебе доктор привел! Сейчас он тебя подлечит. Держись!

Фигура на кровати зашевелилась. Иван подошел ближе, и его сердце сжалось. Мужчина, лет сорока, похожий на Михаила, но более хилый, был весь в поту. Его лихорадочно била дрожь. Но это было не самое страшное.

На его шее, чуть ниже уха, зияла та самая язва. Не такая огромная, как у Фомы, но уже чернеющая по центру, с багровым, отечным венчиком и мелкими пузырьками. Легочных симптомов пока не было, но общая интоксикация налицо. Сибирская язва. Карбункулезная форма. Тот же штамм. Тот же источник.

— Лечи! — рыкнул Михаил, оставаясь у входа.

Иван Павлович склонился над больным, делая вид, что осматривает его. Его мозг лихорадочно работал. Это был шанс. Единственный.

— Это та самая болезнь, Михаил, про которую я говорил, — тихо сказал он, не оборачиваясь. — Сибирская язва. Видишь? Он заразился, копая ямы. Как и другие заразились. Его можно попытаться спасти. Но мне нужны лекарства. Сыворотка. Специфическая сыворотка против сибирской язвы. Антибиотиков… то есть, особых порошков. У меня этого нет сейчас с собой.

Михаил молчал, его дыхание стало тяжелее.

— Мои спутники, — продолжал Иван, стараясь, чтобы голос звучал максимально убедительно и покорно. — Они знают, что нужно. Они могут доехать до города, до аптеки при земской управе… Я дам им список. Они все привезут.

— Нет, — отрезал Михаил, и в его глазах засветился холодный, звериный огонек. — Никуда они не поедут. Ты думаешь, я дурак? Они привезут не лекарства, а красногвардейцев или кто там теперь? Нет. Ты будешь лечить его тем, что есть. Травками своими. Водкой. Чем угодно. Если жить конечно хочешь.

— Но без сыворотки шансы ничтожны! — не удержался Иван. — Он умрет!

— Тогда умрешь и ты, — просто сказал Михаил. — Со своими друзьями. И искать лекарства будет некому. Так что давай, лекарь, шевелись. Придумывай. Я пришлю тебе того, кто будет помогать — воду кипятить, тряпки менять. Но помни — твоя жизнь теперь стоит ровно столько, сколько продержится мой брат. А лекарства… скажешь какие, а лучше напиши. Я своих людей отправлю в город. Или сам съезжу.

Он развернулся и вышел из барака, хлопнув дверью.

Иван Павлович остался один в полумраке, рядом с тихо стонущим больным.

— Эй, — тихо позвал лежащий, с трудом выговаривая слова. — Ты меня слышишь? Ты и в самом деле доктор?

— Доктор. Меня зовут Иван Павлович. Твой брат… Михаил, привел меня. Чтобы я тебя полечил.

На лице больного мелькнула слабая, жалкая надежда.

— Миша… прислал? — он сглотнул с трудом. — А то… я уж думал… все…

— Как тебя зовут?

— Василий… — выдохнул мужчина. — Василий… брат он мне, да… родной. Только… злой он уж больно. Жадный.

«Это мягко сказано», — подумал Иван.

— Я вижу, Василий. Скажи мне… ты давно так? Когда почувствовал себя плохо?

— Третьего дня… с утра. Голова раскалывалась, в глазах мутно, знобило. А эта… зараза, — он показал на шею, — еще раньше, маленькая была, как прыщик. Не болело даже. А теперь… горит все внутри.

Иван молча кивнул. Классическое начало. Инкубационный период закончился, болезнь входила в острую фазу. Без сыворотки и антибиотиков — смерть почти неминуема. Через день-два начнется сепсис, отек легких…

— Доктор… — Василий посмотрел на него мутными, но цепкими глазами. — Скажи прямо… как родному… Это опасно? Я… я выживу?

Вопрос повис в воздухе. Иван Павлович мог солгать, подать призрачную надежду. Но что-то в лице Василия, капля здравого смысла в его лихорадочном сознании, требовало правды.

Он вздохнул, опуская голову.

— Болезнь очень серьезная, Василий. Очень. Та, что у тебя на шее — лишь внешнее проявление. Яд уже по всему твоему телу. Без специальных лекарств… — он запнулся, — бороться очень трудно.

Василий закрыл глаза. По его щеке покатилась слеза, смешиваясь с потом.

— Так и знал, — прошептал он. — Земля тут плохая. Проклятая. Кости… столько костей мы повыкапывали… Миша обещал золото… а нашел только смерть. Для всех.

Он снова открыл глаза, и в них был уже не страх, а горькое, позднее прозрение.

— Сколько… сколько у меня осталось? День? Два?

— Я не знаю, Василий, — честно ответил Иван. — Организм у каждого свой. Я сделаю все, что могу. Буду бороться за тебя. Но ты тоже должен бороться. Понимаешь? Лекарства нужны.

Василий медленно кивнул, потом его снова затрясло в лихорадочном ознобе.

— Лекарства? — прошептал он уже почти беззвучно. — Попробую… попросить… Если он меня конечно услышит. Он ослеп. Золото его ослепило.

Василий надолго замолчал — его опять объяла лихорадка. Пришлось искать хоть какую-то тряпку и соорудить компресс на голову.

— Миша… он не всегда таким был, — вдруг прохрипел Василий, глядя в потолок, увитый паутиной. — После японской… после войны… вернулся другим. Озлобился. Звезд с неба не хватал, но дело свое — гончарное, кирпичное — знал. А потом… потом все рухнуло. Революция, беспредел… Завод встал.

Иван молча слушал, пытаясь понять человека, который держал его в заложниках.

— А потом, совсем недавно, в городе, в трактире… встретил он одного. Интеллигент такой, в очках, потертый, но видно — из благородных. Разговорились. Тот, видно, выпить был не прочь. И начал рассказывать… про здешнее кладбище. — Василий замолчал, сглотнув с трудом. — Говорил, что еще его дед, архивистом каким-то работая, узнал. Что тут, на старом погосте, еще до того, как с огневицей хоронить стали, целый склеп купеческий был. Купец Ефимов, золотых дел мастер. Богатый, скупой. И будто бы все богатство свое, золотые червонцы да изделия, в гроб со своей родней и с собой положил, по старой традиции. А склеп его со временем обвалился, сровнялся с землей. И забыли все.