Красная земля (СИ) - Волков Тим - Страница 20

Вечером звеньевые и явились с докладам…

— Бабка Фекла Игнатиха корову в город вела… — первым докладывал Василий. — Мы сказали — нельзя. Она на нас — с вичиной! Мы тогда ей про штраф… ну, на несознательных… Записали ее — испугалась. Корову назад в село увела. Ругалась, правда… Больше никто не проходил. Видать, про наш патруль прознали.

— На станции мы объявление повесили — про карантин, как вы сказали, — Мишка Зотов шмыгну носом. — Все про язву эту расписали. Так с поезда толпа собралась… читали. Потом все в вагон дружно — прыг! Испуга-ались… И еще это, машина была! А в ней — художник, — мальчишка почесал затылок. — Ну, тот, что картины привозил. Бородатый такой, в толстовке…

— А, господин Кулигин, — припомнил доктор. — Лев Фролыч. И что хотел?

— Хотел проехать и какие-то картины забрать. Говорит, на вернисаж какой-то…

— На верниса-аж?

— А мы ему — карантин! Ехать нельзя! А он — уговаривать, даже деньги предлагал! Эти, как их… — Мишка прищурился и пошевелил пальцами. — Два рулона! Один — двадцатками, второй — сороковниками… Ну, как же их?

— «Керенки»! — рассмеялся Гладилин. — Не так-то и много предлагал… Однако, интересно, что за вернисаж такой? Так вы его тоже прогнали?

— Он сам уехал. Как мы номер машины записывать стали… Так шофер развернулся и… Только и видели!

— Молодцы!

С улицы вдруг кто-то забарабанил в окно:

— Господа скауты! Господа! Я уж тут замерз, как не знаю, кто.

Доктор подошел к окну, увидев несколько сутулого пожилого мужчину с седой бородой и усами. Пальто, галстук, котелок… объемистый саквояж и тросточка.

— А вы кто, милейший?

— Ой, это ж наш пленный! — всплеснула руками Анютка Понина. — Мы его на дороге с коляской перехватили. Ну, дрожки… Вы ж, Иван Павлович, наказали, чтоб животных — ни-ни! А он сказал что ветеринар, из города…

— Кто? Ветеринар?

— Но мы велели дрожки на станцию отогнать, под присмотр… А уж потом самого повели к вам. Пешком!

Иван Палыч лишь руками развел:

— Ну-у, Анюта…

Ветеринара звали Афанасий Арнольдович Терпищев, и служил он еще во времен Александра Третьего Миротворца. Извинившись за ребят-скаутов, доктор тот час же отвел его в больничку, для консультации. Там же попили и чай.

— Говорите, сибирская язва? Ну, что ж, ну что ж, поглядим… Видели мы и язву, и ящур, и еще кое-что, не к ночи будь помянуто. С козой этой, инфицированной, значит вес уже… Хорошо, хорошо… Коровок еще на выпас гоняют? Ну, стадо…

— Так да, пожалуй…

Ветеринар потер руки:

— Вот, с него и начнем.

Со стадом, слава Богу, вышло без эксцессов. Ничего опасного Афанасий Арнольдович там не обнаружил, хотя проверял все весьма тщательно, и даже облачился в специальный костюм.

Со стадом пронесло… правда, скауты, собиравшие по всему селу слухи, вовремя доложили о прихворнувшей телке у бабки Феклы Игнатьевой, внук которой — тот самый дезертир Никита Симюнюк, и баламутил больше всех воду, подстрекая односельчан чуть ли не к бунту.

— А коровенка-то — инфицированная! — осмотрев животное, вынес вердикт Терпищев. — Будем уничтожать.

— Не да-ам! — встав на пути из хлева, бабка Игнатьиха бросилась на колени. — Не дам, ироды! Ой, да что же такое делается-то, люди, а? Последнюю коровушку со двора сводят. Не да-а-ам!

— Бабуля, поймите — смертельная опасность!

— Никита-а! Никитушка, внучек, помоги!

Дыша вчерашним перегаром, на крыльце возник Симонюк, босой, в расхристанной на груди рубахе. В руках он держал винтовку с примкнутым граненым штыком. Видать, упер с фронта. Так, на всякий случай. И, судя по грозному виду парня, сейчас такой случай как раз и настал!

— А ну, не замай! Не замай, кому говорю?

Иван Палыч устало махнул рукой:

— Да и черт с вами. Погибайте! Вообще-то, вам компенсация положена…

— Компенсация? — Симонюк оживился и опустил винтовку. — Сам с вами пойду. Лично пристрелю буренку… Чтоб не мучилась!

— Никитушко-о-о-! — зашлась в истерике бабка.

Стоявшие у забора соседи хмуро наблюдали за всем разворачивавшимся на их глазах действом. Наблюдали и перешептывались.

Ветеринар приехал на несколько дней, и доктор разместил его в гостинице, благо свободные номера нынче имелись в избытке — карантин, чужих на селе не было! Вечером, за чаем, Афанасий Арнольдович рассказывал разные случаи из своей длительной практики и сетовал на недостаток просвещения местных селян.

— Бирюки, любезнейший Иван Палыч! Самые настоящие бирюки, да-с. Ну, а что вы хотите — никто ж их не просвещает! Так сказать, санитарный агитации никакой нет…

Агитации…

Улыбнувшись, Иван Палыч — Артем! — вдруг припомнил, как когда-то во время практик их, студентов-медиков, припахивали выпускать разного рода санитарные листки санбюллетени.

А что, наверное, было бы неплохо учудить такое и в Зарном?

С утра доктор первым делом заглянул в школу. Товарищ Артем все так же учительствовал, совмещая свою школьную деятельность с политической. Косясь на «изумительные» мазилки-картины, Иван Палыч прошелся по коридору и осторожно постучал в дверь:

— И вот Спартак, собрав своих гладиаторов… А, Иван Палыч? Кого? Анюта, Пронина — выйди…

Идею любознательная девчонка просекла сразу. Закивала:

— Да, да! Мы и краски найдем, и кисточки и перья! Мишка Зотов знаете, как рисовать умеет?

Нашлось применение и гектографу. Тому самому, для которого Анютка покупала глицерин с желатином…

Через пару-тройку дней санитарные листки висели в селе буквально на каждых воротах! Правда, грамотой, увы, владели немногие.

С городом общались телеграммами. Когда телеграфный аппарат работал, что сильно зависело от подачи на станцию электричества, для выработки которого приспособили старый маневровый паровоз, похожий на забавный самовар на колесах.

Анна Львовна прислал ответную телеграмму, полную надежды и тревоги за своего жениха. Намечали ведь по осени свадьбу… А тут!

Зато из города приехали добровольцы! Еще не эпидемиологический отряд, а просто молодые рабочие и студенты. Соответственным образом экипированные — прорезиненные макинтоши-накидки, бахилы и даже противогазы! Плюс ко всему, нашлись охочие люди и в Зарном — трое крепких парней, не боявшиеся ни Бога, ни черта.

Это было подспорье, и еще какое! Можно было приступать к перезахоронению останков со старого кладбища.

Вскоре выдался и подходящий денек, солнечный и тихий. Золотели березки и липы. Окрашенные глубоким багрянцем клены обступили тропику с обеих сторон, словно верные стражи.

С собой взяли все необходимое — лопаты, носилки, карболку и мешки с негашеной известью. Подводу с лошадью оставили неподалеку, у старого дуба…

— Самое главное дело, — подбадривал по пути доктор. — Сладим его — и никакие разливы нам больше не страшны! Не будет заразы. Да еще вакцина…

Идущий впереди парень из местных — звали его Родион — вдруг остановился и, наклонившись, поднял что-то с земли:

— Ого! Гляньте, Иван Палыч! Монетка! Старинная… черная вся…

Иван Палыч внимательно осмотрел находку:

— Да нет, Родион, не черная. Похоже, настоящее серебро.

— Серебро? Откуда оно здесь?

Вот именно — знать бы…

— Господин доктор, тут дальше забор! — доложил командир добровольцев, бывший студент-медик — высокий несколько сутулый парень в старомодном пенсе. Все звали его Роман Романыч. — Забор! И коровьи черепа на кольях! Интересно, кто тут живет — Баба-Яга или Леший?

— Сейчас узнаешь, какой леший!

Из зарослей ивы и краснотала наперерез отряду, словно тени, выскользнули дюжие парни во главе с бородатым артельщиком Михаилом. Всем видом своим они больше напоминали вовсе не добропорядочных работников кирпичного заводика, а каких-то бандитов с большой дороги! В руке старшего покачивался наган, все остальные были вооружены обрезами.

— Я ж тебя предупреждал, доктор. Не суйся! — сквозь зубы процедил Михаил.

Маленькие, свирепые, как у кабана, глаза Михаила метались от Ивана к его спутникам.