Красная земля (СИ) - Волков Тим - Страница 17

— Иван Павлович, я поняла, — кивнула Аглая. Конечно же она напугалась, но вида старалась не подавать. — Я буду осторожна.

— Хорошо. Тогда размести больного. А я пока возьму анализы — нужно подтвердить диагноз, чтобы…

А если диагноз подтвердится, то предстоит очень многое. И на второй план уходит уже многое, почти все. Остается только одно — выжить самому и спасти жителей села.

Иван Павлович запер дверь лаборатории на щеколду. В руках он сжимал предметное стекло с образцом. Небольшой кусочек струпа с язвы Фомы Егорыча и капля серозной жидкости, нанесенная на него платиновой петлей, раскаленной докрасна в пламени горелки. Процедура забора была похожа на саперную работу — одно неверное движение, чих, порез — и смертоносные споры получат свободу.

Доктор глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в пальцах. Это была не трусость. Скорее играл в крови адреналин.

«Спокойно, коллега, — мысленно сказал он сам себе. — Все как на практикуме. Фиксация над пламенем. Остывает. Метод Грама. Карболовый фуксин…»

Его руки, помнящие движения из другого времени, действовали почти автоматически. Он зафиксировал мазок, залил его карболовым раствором фуксина, подогрел стекло над горелкой до легкого парения. Минута ожидания. Сполоснул водой, обработал кислотой, снова сполоснул. Контрастировал метиленовым синим. Промыл, высушил на воздухе аккуратными промокающими движениями чистой салфеткой.

Самое страшное было позади. Теперь образец был обезврежен, бактерии — убиты и окрашены. Осталось только взглянуть.

Он установил стекло на предметный столик, закрепил зажимами. Настроил освещение с помощью вогнутого зеркальца, ловя отблеск керосинового пламени. Наклонился к окуляру.

Сердце бешено заколотилось в груди. Как же хотелось верить, что это не сибирская язва…

Но…

Сначала было лишь месиво клеток, обрывки тканей, безликие пятна. Иван Павлович медленно, дрожащей рукой подкрутил винт грубой наводки. Изображение плыло, искажалось, а затем… вдруг сложилось в четкую, ужасающую картину.

Они были там.

Толстые, прямые, словно обрубки палочек. Расположенные короткими цепочками по две-три клетки. Но главное — не это. Главным были их капсулы. Ярко-розовые, малиновые, отчетливо видимые благодаря окраске по Романовскому-Гимзе, которую он с грехом пополам воспроизвел. Эти капсулы, как саваны, окутывали каждую бактерию, делая их похожими на крошечные, неподвижные гробики.

Bacillus anthracis. Капсульная форма. Тот самый признак, который отличает ее от всех сходных сапрофитных почвенных бацилл. Они не двигались, они просто были. Молчаливые, грозные, идеальные машины смерти, ждущие своего часа.

Иван Павлович оторвался от окуляра. В ушах стоял звон.

Итак, самое страшное подтверждено. Клиническая картина плюс микроскопия. Двух этих показателей более чем достаточно.

Доктор медленно поднялся со стула, отодвинув микроскоп. Теперь все по-настоящему. Теперь не подозрение, а война. Объявленная. И у него не было права ее проиграть.

Так, что же делать?

Ага, собраться с мыслями. Откинуть все эмоции. Действовать слажено и четко.

Первым делом — стекло с мазком. Его нужно прокипятить в отдельном сосуде не менее часа. Потом — в огонь. Все, что соприкасалось с пробой, — в огонь или в кипяток.

Он вышел из лаборатории, стараясь, чтобы его шаги были твердыми и уверенными. Аглая ждала его в коридоре, замершая у двери, с вопросом в огромных глазах.

Иван Павлович встретился с ней взглядом и медленно, тяжело кивнул.

— Подтвердилось, Аглая. Все подтвердилось. Теперь делаем все, как договаривались. Ни на йоту не отступаем. Наш долг — сделать так, чтобы эта язва осталась единственной.

Иван Павлович переоделся, затянул потуже шнуровки на самодельной марлевой повязке, смоченной в хлорамине, поправил очки и надел поверх них защитные щитки — единственное, что хоть как-то могло спасти слизистые от брызг. Плотный прорезиненный халат, густо намыленные под перчатками руки — его доспехи.

Он глубоко вдохнул, отворил дверь и шагнул внутрь.

Воздух в палате был спертым, пахло карболкой. Старик лежал, уставясь в потолок, его дыхание было чуть учащенным, но лицо оставалось странно безучастным — классический признак начинающейся интоксикации.

— Ну как, Егор Кузьмич, силы есть? — спросил Иван, останавливаясь на почтительном расстоянии от койки.

— Дышать тяжковато, барин… И в голове мутно, — просипел старик, не поворачивая головы.

— Это от болезни. Пройдет.

— Доктор, мне бы домой… Предупредить жену, что задержусь у тебя тут.

— Мы предупредим. Слушай, Егор Кузьмич, мне нужно знать очень важную вещь. С кем ты виделся, с кем говорил после того, как рука болеть начала? Кто к тебе в дом заходил? Может, ты к кому ходил? Вспоминай.

Егор Кузьмич поморщился, вглядываясь в потолок, словно ища там ответы.

— Да кто ж ко мне, старому, ходит-то… Изба на отшибе. Ну, как рука разболелась, намедни, это… соседка, Матрена, заходила. Молока принесла. Руку-то я уж тряпкой обмотал, не видела она ничего. Ну и сам на базар когда ходил, тоже пару человек видел.

— Говорили с тобой? Близко подходили?

— Говорили, а как же без этого? Просто молчать что ли? Тем более такая находка — череп… многие спрашивали. Рассказывал.

— Еще кто? На улице, у ворот? Рыбаки?

— Рыбаки… А, да. Вчера, с утра, пока на воду еще собирался, Степка-подпасок мимо бежал, коров гнал. Крикнул мне: «Дед, чего хворый?». А я ему с порога: «Да руку прищемил». Он на волах своих крикнул что-то, да и побежал дальше. Не подходил.

Иван мысленно отметил:

«Контакт отдаленный, низкий риск. Но скот… О, Боже. Скот»

— Егор Кузьмич, ты с коровами-то после того, как рука заболела, не возился? В хлеву не был?

— Нет, нет… Своего хозяйства нету, одна коза, да и ту я к соседям на выпас отдал, еще до того, как рука прихватила. С Матреной, она же и доит ее.

Кусок пазла встал на место с леденящим щелчком. Коза. Которая сейчас в стаде. Которую доит Матрена, уже контактировавшая с Фомой. Потом молоко… Дети, другие односельчане. Кишечная форма может быть. Молниеносная и смертельная.

— Ладно, Егор Кузьмич, спасибо. Теперь лежи, не ворочайся. Постарайся уснуть.

Он вышел из палаты, стараясь двигаться плавно, чтобы не поднимать пыль. Дверь закрыл за собой на щеколду.

В коридоре его ждала Аглая, читающая в его глазах все без слов.

— Матрена, соседка, — коротко бросил Иван, срывая с себя халат и отправляя его в чан с кипятком. — Контакт был. Она же доит его козу, которая сейчас в общем стаде. И Степан-подпасок, мимолетно. Нужно найти их. Сейчас же. Но не пугать.

Он посмотрел в окно. Сентябрьский вечер быстро сгущался над деревней.

— Иди к старосте. Объясни, что по врачебному делу нужно найти этих людей срочно, но тихо, без паники. Чтобы пришли они сюда, но никому не говорили зачем. Скажи… скажи, что прививку от тифа будем делать. Или витамины. Что угодно. Нужен осмотр.

Аглая кивнула, ее лицо было серьезным и сосредоточенным.

— А… а если они уже заразились? — тихо спросила она.

— Тогда мы увидим симптомы очень скоро. И будем действовать по обстоятельствам. А пока — максимальная изоляция и наблюдение. Иди. И помни про дистанцию.

Он остался один в опустевшем коридоре, глядя на загорающиеся в избах огоньки. Люди, готовящие ужин, доящие коров, укладывающие детей спать. И они даже не подозревают, что в эту самую секунду к их порогу уже может подбираться незримый, беспощадный враг, пробужденный из многовекового сна. Война уже шла. И он был единственным генералом в этой войне.

Иван Павлович заперся в своем кабинете, отодвинув чашку с остывшим чаем. Перед ним лежал чистый лист бумаги, но мысли путались, набегая друг на друга, каждая — острая и неотложная. Нужно подготовить план. Потому что вряд ли Чарушин сможет хоть что-то предложить сам. Напротив, попросить помощи у доктора. И тут нужно учесть все.