Красная земля (СИ) - Волков Тим - Страница 16

Много всего можно отнести к этому корню — если полагать что он связан с повышенной температурой.

Доктор поднялся, прошелся по тесной комнате, чувствуя, как беспокойство нарастает.

Иван Павлович снова взял листик. Неровные буквы дрожали в отблесках лампы.

— От болезни лютоя… смертная… — медленно произнес он. — Выходит, не просто суеверие. Значит, знали, что опасно.

Он снова сел за стол, схватил карандаш и на клочке бумаги начал выписывать варианты:

«огневица = лихорадка»

«огневица = горячка»

«огневица = язва?»

Но каждая из версий казалась ему шаткой. Если бы речь шла о тифе — местные священники и крестьяне называли бы его иначе. Если о чуме — уж точно бы остались в памяти слова о «чумном кладбище».

Он вспомнил, как старики в деревнях говорили про «огневицу» — детскую болезнь, будто бы от сглаза, с жаром и сыпью. Но в старинных книгах это порой соседствовало с описанием скарлатины или кори. И всё же — табличка явно предупреждала о смертельной опасности.

— «Не касайся земли сей…» — повторил он и ощутил холодок по коже. — Болезнь, под которую отдельное кладбище…

Его размышления прервал стук в дверь.

— Аглая! Иван Павлович! Вы тута?

— Кто там? — Аглая уже шла к двери.

— Я, Егор Кузьмич… — послышался сиплый голос за дверью. — Я бы не беспокоил вас, да жена…

Аглая открыла дверь.

— Что случилось?

— Да тут… да ерунда… Аглая, ты мне бумажку напиши пожалуйста, что все хорошо? А то жена послала, беспокоится. А я говорю чего беспокоится? Все нормально. А она…

— Егор Кузьмич, что случилось? — вышел Иван Павлович.

Сразу же отметил некоторую бледность лица рыбака.

— Да вот… — старик протянул руку, и доктор заметил, как на тыльной стороне ладони темнел странный след. Красное пятно с пузырьком посередине, будто ожог, но вокруг кожа отекла, словно распухла. — Сегодня с утра заметил, думал, царапина да пустяк. А нынче зудит, горит, будто уголь под кожей.

Иван Павлович наклонился ближе, разглядывая поражённое место. Пятно действительно выглядело необычно. Ни на нарыв, ни на обычную инфекцию не похоже.

— С утра говорите появилось?

— Ага. Да ерунда! А жена пилит и пилит. Говорит ты рукой этой череп тот проклятый трогал — вот проклятие к тебе и переметнулось. Боится. Вот к вам отправила. Иван Павлович, вы бы мне бумажку написали бы…

Доктор ответить, что бумажку сейчас точно ему никакую не выпишет, так как рана его ему не нравится. Но не успел сказать и слова, как всполошилась Аглая.

— Батюшки святы! — воскликнула она, увидев руку рыбака. — Да это ж она… огневица!

Иван Павлович резко обернулся:

— Постой! Что ты сказала?

— Огневица! — повторила Аглая, крестясь. — У нас в деревне старики помнят… так называли болезнь страшную. Чёрный струп на руке, жар в теле, смерть лютая. Моего деда так унесло ещё в детстве…

Старик-рыбак вздрогнул, сжал шапку в пальцах.

— Не пугай человека, Аглая, — строго сказал доктор, кивнув на побелевшего Егора Кузьмича. — Болезнь надо определить верно. А ты, Егор Кузьмич, не волнуйся, сейчас будем смотреть, как помочь. Ты подожди тут маленько.

Доктор ответ Аглаю чуть в сторону. Спросил:

— Огневица? Аглая, ты знаешь что это за болезнь такая?

— Знаю, — кивнула та, удивленно посмотрев на доктора. — А вы разве…

— Что за болезнь? Как она называется нормально?

Аглая пожала плечами. Ответила:

— Так известно как — сибирская язва…

— Ты уверена? — только и смог вымолвить доктор.

Но уже и сам все понял — по первичному осмотру рыбака. Это язва… Кожа вокруг очага отечная, багрово-синюшная, но при этом — и это был ключевой признак — сам дефект почти не болел. В центре язвы чернел струп, похожий на уголь — антракс. И мелкие, как бусы, пузырьки по периферии. Инкубационный период тоже совпадает. У сибирской язвы он обычно короткий: чаще всего от нескольких часов до 2–3 дней. Классика. Полная клиническая картина.

— Да, — кивнула Аглая. — Огневица — это сибирская язва. Бабушка так называла. Да и остальные.

— Ну что, доктор? В самом деле язва эта, сибирская? — одними губами пролепетал старик, выпучив от страха глаза.

— Егор Кузьмич, дело серьезное, — тихо сказал Иван Павлович. — Вам надо будет у меня остаться. Ненадолго. Отдельную комнату отведу.

— Да что ты, барин! Да у меня скотина не доена, сети рыболовные еще проверить нужно…

— Это не обсуждается, — отрезал доктор. В его голосе впервые зазвучала сталь.

Егор Кузьмич понял, что спорить бесполезно. А еще понял, что ситуация и в самом деле серьёзная.

— Иван Павлович? Что прикажете? — спросила Аглая. — Кладем в стационар?

Он посмотрел на нее, и его сердце сжалось. Беременность. Иммунитет ослаблен. Плацентарный барьер для сибирской язвы — не преграда. Последствия для нее и ребенка могут быть фатальными. Так рисковать…

— Аглая, слушай меня очень внимательно, — начал он. — Я за то, чтобы ты сейчас пошла домой и не выходила. Позвать лучше Глафиру…

— Нет, Иван Павлович, я сама, — настала очередь Аглаи придать своему голосу стали.

— Но…

— Иван Павлович, я главный врач в этой больнице. И его лечить должна я.

— Ладно, — тяжело вздохнул доктор, понимая, что спорить бесполезно. — Но сделаешь, что скажу.

Она кивнула.

— Во-первых, ты сейчас же идешь и надеваешь самый плотный халат, перчатки, маску. У нас есть запасные. Марлевую маску в четыре слоя, смоченную в растворе хлорамина. Лицо и волосы не должны быть открыты. После этого идешь в палату номер три — изолированную. Сними оттуда все лишнее, постели чистое белье. Фому Егорыча туда проведем.

— Хорошо, — кивнула она, уже поворачиваясь.

— Стой. Это самое простое. Дальше — главное и самое опасное. Мне нужно подтвердить диагноз. Я возьму у него пробу с язвы и кусочек струпа. После этого мне нужна твоя помощь. Но ты не будешь подходить к нему ближе, чем на два шага. Договорились? Ты подашь мне инструменты, пробирки, все что нужно. Понимаешь? Никакого прямого контакта.

— Понимаю.

— После процедуры все, что было в контакте с пациентом, — кипятить в отдельном баке час. А лучше два. Халаты, перчатки — тоже в кипяток. Помещение, где он находится, мы будем обрабатывать хлорамином дважды в день. Нет, лучше трижды. Посуда — только одноразовая, потом сжигается.

— Одноразовая? — удивленно переспросила Аглая.

Доктор выругался про себя.

— Выдели ему одну железную чашку и приборы. После каждого приема пищи — кипяти ее. Чем больше, тем лучше.

— Еду ему будешь ставить у порога. И… — он запнулся, подбирая слова. — Аглая, это не просто предосторожность. Это вопрос жизни и смерти. Особенно для тебя. И для твоего ребенка. Споры этой заразы невероятно живучи. Они могут быть на одежде, на полу, везде. Малейшая оплошность — и мы все здесь можем заразиться. Ты должна быть очень осторожна. Обещай мне.

— Я все поняла, Иван Павлович. Я буду осторожна. Обещаю. Только… Откуда? Откуда у него эта напасть? Он же рыбак, на скотине не работает, с овцами не вожжется…

— Кладбище, то самое, старое. Оно оказалось не простым — туда хоронили всех, кто умер от сибирской язвы. А споры этой заразы, этой бациллы… Они все это время спали. Десятилетиями. А иногда и веками. Представь себе семя, покрытое каменной скорлупой. Его можно некоторое кипятить, морозить, сушить — оно не умрет. Проснется только тогда, когда попадет в благодатную среду.

Аглая невольно перекрестилась.

— Взял зараженный череп, с того кладбища, — продолжил доктор. — Вот и всё. Этого оказалось достаточно.

Иван Павлович посмотрел на бледное лицо Аглаи.

— Понимаешь? Он даже не порезался. Просто прикоснулся. Споры, которые дремали в костях, в земле, что была на том черепе, возможно, десятки лет… Они попали в маленькую ранку на его руке, царапину, которую он и не заметил. Или просто прилипли к коже, а потом он эту самую руку к лицу поднес, или еду ел… Для пробуждения им нужен только живой организм. Они прорастают, как семена, и начинают убивать.