Попав в Рим (ЛП) - Адамс Сара - Страница 28

— Они оба погибли, когда мне было десять. – Я сглатываю. — Они обожали природу, любили экстремальные походы в отпуск. Произошел несчастный случай, когда они отмечали годовщину в Колорадо. Буря началась внезапно…и…было много молний, ну, они не смогли спуститься с горы. После этого моя бабушка взяла опеку над мной и моими сестрами.

Амелия кладет руку на мою и сжимает.

— Мне так жаль. – Ее голос полон нежности. И то, как она смотрит на меня…Давно уже никто не смотрел на меня так. Будто она хотела бы позаботиться обо мне. Ее кожа мягкая, от ее геля для душа веет чем-то теплым и уютным, и поскольку я вдруг ловлю себя на желании прижаться к ней и провести губами по ее открытой шее, я встаю. Выдергиваю руку и ухожу на кухню, за диван. Вот. Столь необходимая преграда.

— Это было давно. Не стоит извиняться. – Где мой металлический мусорный бак? Я с радостью залезу в него и закрою крышку, потому что мне нравится быть Грубияном Оскаром. Там уютно, и я обустроил его по-своему. Он держит незнакомцев подальше, а еще лучше – держит подальше прекрасных певиц, которые будут относиться к моему сердцу как к шведскому столу.

Она колеблется.

— Хорошо. Ты уверен, что не хочешь…

— Не-а, – обрываю я, нахлобучивая кепку, зная, что она предложит поговорить еще. Поверьте, последнее, чего я хочу – это разговоры. О чем угодно. Вообще. Слова вызывают у меня дискомфорт. И зачем мне что-то рассказывать ей, если она исчезнет, прежде чем я опомнюсь?

Она тихо смеется – но не от веселья. Скорее, от недоумения.

— Я не знаю, что о тебе думать, Ной.

Я беру ключи.

— Просто не думай обо мне вообще, и все будет в порядке. – Мне хочется взглянуть на нее, поэтому я не делаю этого. — Я вернусь поздно. В холодильнике осталось овощное рагу. Не принимай больше снотворного. И, кстати. – Я останавливаюсь и поддаюсь искушению, в последний раз сегодня глядя в ее широкие, как у щенка, глаза. — Ты не получишь мой рецепт панкейков. Это секрет.

Ной

Припарковав грузовик, я иду к «The Pie Shop» и вижу, что мои сестры уже здесь. На улице темно, и через освещённые витрины отлично видно карточный стол посреди обычно пустого зала, закуски на прилавке и моих сестёр, собравшихся вокруг стола с напитками и смехом. Сегодня суббота – наш вечер для встреч и игры в «червы». Мы делаем это с тех пор, как я вернулся в город три года назад. И поскольку у нас у всех на выходных обычно нет никаких планов («компания холостяков – четверо»), мы редко пропускаем субботние посиделки.

Несмотря на то, что мы тут как на ладони, рабочий день уже закончился, и весь город знает – нам нельзя мешать. Потому что если жители Рима, штат Кентукки, и любят что-то по-настоящему, так это семейные традиции. Ни за что на свете они не станут им препятствовать.

Я открываю дверь и вхожу под приветственные крики и свист своих слишком восторженных младших сестёр.

— Вот и он! Казанова! – кричит Эмили, сложив руки рупором.

— Нет! Не Казанова…что-то более трагичное и задумчивое. Определённо Ромео, – говорит Мэдисон.

Я показываю им средний палец и иду к стойке, где ставлю ящик пива, купленный по дороге. Похоже, каждая из сестёр тоже принесла по ящику, так что я отношу этот в подсобку и кладу в холодильник на следующую неделю. Возвращаюсь, а они всё ещё спорят о моём прозвище. Им кажется, что это невероятно смешно.

Эмили развалилась на стуле, закинув ноги в полосатых носках на карточный стол, и ловит ртом желейные бобы в перерывах между спорами. Энни сидит, скрестив ноги, и, как обычно, читает книгу, не вмешиваясь. А Мэдисон устроилась на самом столе и красит ногти на ногах. Она всегда носит лак в сумочке – специально для таких моментов.

— Фу, – говорю я, забираю у неё кисточку, засовываю обратно в бутылочку и закручиваю крышку. — Теперь завтра вся пекарня будет вонять этой дрянью.

Она показывает мне язык, ведя себя больше как её ученики, чем как взрослая. Хотя, с другой стороны, работа учительницы всегда казалась мне странным выбором для неё. Она обожает готовить – даже ведёт кулинарные курсы раз в неделю зимой, – и я всегда думал, что она пойдёт в кулинарную школу. Но вместо этого она всех удивила, оставшись в Риме и пойдя по стопам Эмили, став учительницей в начальной школе. Иногда мне кажется, что Мэдисон слишком подстраивается под желания Эмили – вплоть до работы в той же школе, – хотя на самом деле ей больше подошло бы что-то более свободное. Более…исследовательское.

— Ты просто злишься, потому что мы придумали тебе прозвище, Ловелас, – говорит Мэдисон.

— Не называй меня Ловеласом.

Чёрт. Ошибка. Я же знаю, что нельзя говорить этим девчонкам что-то не делать – это только раззадорит их, и они будут ухмыляться ещё шире. Вот, смотрите – у них уже глаза горят. Досаждать мне – их призвание.

Даже тихая Энни закрывает книгу и включается в игру:

— А почему бы и нет, Ловелас?

Я стону и хватаю пиво со стойки. Ушёл бы, если бы не любил их так сильно. Сёстры хохочут, а Эмили убирает ноги со стола, чтобы удобнее было дразниться:

— Ой, Ловелас, тебе разве не нравится прозвище?

Мэдисон почти мурлычет:

— Да ладно, Ловелас, будь хорошим мальчиком, передай мне пачку чипсов, прежде чем садиться.

Ну просто кошмар…

К счастью, у меня на них столько компромата, что можно целый новый континент слепить. Смотрю на Эмили:

— Может, расскажу им про двадцать третье мая? – Её улыбка мгновенно исчезает. — М-м-м, так я и думал. – Поворачиваюсь к Мэдисон.

— А как насчёт имени парня, которого я видел у тебя дома утром после того, как Эмили и Энни уехали за тем фермерским столом в Алабаму?

Мэдисон молча «застёгивает» рот на замок.

Уже собираюсь перейти к шантажу Энни, но она поднимает руку:

— Хватит. Ты доказал свою точку. Мы заткнёмся.

— Спасибо, – говорю я, садясь за стол и воруя у Эмили одну из желейных бобов. — Так, можно уже начинать игру, пожалуйста?

Эмили начинает сдавать карты.

— Ладно. Но ты сегодня убиваешь весь кайф.

Её слова мгновенно возвращают меня к тому моменту на диване с Амелией. Я не могу перестать думать о ней и о том, что она сказала. «Иногда я счастлива. По крайней мере, раньше была. Наверное». Но сегодня я не хочу думать об Амелии, поэтому заставляю себя сосредоточиться на картах и сёстрах.

Мы играем несколько раундов в «Червы» и болтаем о всякой ерунде, пока они наконец не выдерживают. Все трое буквально дрожат от невысказанных вопросов. Их тела больше не могут терпеть, иначе они просто рухнут в обморок.

— Нууу, – начинает Эмили. Я подношу ко рту вторую банку пива и делаю долгий глоток, прищурившись на неё. — Как ты относишься к тому, что Амелия уезжает в понедельник, потому что ты не разрешаешь ей остаться у тебя?

— Амелия, значит? – спрашиваю я, стараясь звучать непринуждённо.

— Да, она нам всё рассказала, включая своё имя. Мы предложили ей остаться у нас, раз уж ты ведёшь себя как грубиян. Сказали, что она может спать на моей кровати, а я на диване, но она слишком добрая и отказалась, чтобы нас не стеснять.

Да. Амелия их уже заколдовала, как я и предполагал.

Я аккуратно ставлю пиво и стараюсь не выглядеть слишком заинтересованным в разговоре о ней.

— Очень мило с вашей стороны.

— М-м-м, – протягивает Мэдисон, выкладывая пятёрку треф. Её глаза сверкают с хитринкой, когда она поднимает их на меня. Ясно, что она пытается перехитрить меня не только в картах. — Тебя раздражает, что она открылась не только тебе?

Я выдерживаю её взгляд.

— Ни капли. Может хоть всему городу рассказать – мне всё равно.

Мне не всё равно. На самом деле, мне совсем не всё равно.

Они все ворчат, кряхтят и закатывают глаза, потому что больше всего на свете эти девчонки ненавидят, когда их оставляют в неведении. Я подкидываю им кость – ведь в моих глазах они навсегда останутся пяти, шести и восьмилетними малышками, умоляющими взять их с собой в приключения с Джеймсом.