Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 6

— Видите, — показывал я мужикам, — эта полоска из свинца уже растаяла, а вот эта, из меди с оловом, ещё держится. Значит, жар примерно такой, как нам нужно.

Мужики с уважением кивали, хотя вряд ли до конца понимали всю суть процесса. Но это и не требовалось — главное, чтобы они запомнили последовательность действий и могли повторить их самостоятельно.

Печь гудела, пожирая дрова, которые подбрасывали непрерывно. Жар был такой, что приходилось отходить на несколько шагов, чтобы перевести дух.

Объяснил, что после такого обжига фарфор станет пористым и матовым — «бисквитом». Ночь прошла в ожидании. Мужики по очереди дежурили у печи, поддерживая огонь. К утру жар стал спадать, и мы позволили печи остыть естественным образом, чтобы изделия не потрескались от резкой смены температуры.

На следующий день занялись глазурированием. Бисквит покрывали глазурью, которую мы приготовили из смеси полевого шпата, кварца и известняка. Смешали с остальными компонентами — полевой шпат чуть меньше половины, кварц — треть и известняк — четверть. Добавили немного воды, чтобы получилась жидкая кашица, в которую можно было окунать наши изделия.

— Глядите, как надо, — показывал я. — Берёшь чашку и окунаешь в глазурь целиком, потом вынимаешь и даёшь лишнему стечь.

Мужики внимательно следили за каждым моим движением, а потом приступили к делу сами. Конечно, не всё получалось с первого раза — кто-то слишком густо наносил глазурь, кто-то, наоборот, слишком жидко. Но постепенно дело наладилось, и к полудню все наши изделия были покрыты ровным слоем глазури, который при высыхании становился белёсым и глянцевым.

Обжигали повторно при 1300–1400 градусов — тогда частицы спекались, и фарфор становился твердым, прозрачным и звонким. Для достижения такой высокой температуры пришлось запускать вентилятор и жечь уголь.

Температуру на этот раз определяли по цвету пламени — я знал, что при достижении этой температуры пламя приобретает ярко-белый цвет с голубоватым оттенком. Такая же температура нужна для плавки стекла.

— Ну-ка, Семён, перекинь скорость вентилятору, — командовал я, внимательно следя за печью. — Видишь, как пламя меняет цвет? Вот когда станет совсем белым, как молоко, тогда будет самый жар.

Семён, весь в поту, но с горящими от азарта глазами, перекинул ремни на вентиляторе на меньший, чтоб усилить обдув. Жар был такой, что даже в нескольких шагах от печи становилось трудно дышать.

Я сказал, чтоб мужики поддерживали огонь до самого утра, а потом дали печи медленно остыть. Это был самый критический момент — если охладить изделия слишком быстро, они могли потрескаться от термического шока.

Получившиеся изделия, когда на следующий день достали из печи, вызвали всеобщий восторг. Блюдца и чашки, хоть и не идеально ровные, но приобрели тот самый характерный фарфоровый блеск. Белоснежные, с лёгким голубоватым оттенком, они звенели, если по ним постукивали пальцем.

— Гляди-ка, Прохор, как у тебя чашка-то вышла! — восхищался Семён. — Краше, чем у боярина на столе!

Прохор смущённо улыбался, но было видно, что он горд своей работой. Да и как не гордиться — сделать своими руками то, что раньше казалось недоступной роскошью!

А когда я сказал, что перед глазурированием ещё можно и расписать, и тогда рисунок останется под блестящим покрытием — мужики аж ахнули, мол, да такое в городе с руками заберут на ярмарке.

— А чем рисовать-то, Егор Андреевич? — спросил любопытный Фёдор. — Краски ж обычные не подойдут, сгорят при таком жаре.

— Верно мыслишь, Фёдор, — одобрил я. — Нужны особые краски, которые выдержат жар печи. Их делают из металлов — кобальт даёт синий цвет, медь — зелёный, железо — красный. Смешиваешь порошок металла с глазурью, рисуешь кисточкой по бисквиту, а потом уже покрываешь сверху прозрачной глазурью и обжигаешь.

Мужики бережно разбирали чашки и блюдца, рассматривая их на свет, постукивая по ним, чтобы услышать характерный звон. На лицах читалось неподдельное восхищение и гордость за проделанную работу.

— А ведь и впрямь выходит, что мы теперь не хуже китайцев фарфор делаем, — задумчиво произнёс Фома, который тоже пришел посмотреть на результат. — Вот боярин у нас какой, а⁈

Ну что, братцы, — сказал я, оглядывая довольные лица мужиков, когда мы пришли в деревню, — по такому случаю можно и отметить. — Анфиса, собери-ка на стол, да позови всех, кто работал с нами. Будем наш первый фарфор обмывать!

И уже через час мы сидели за большим столом во дворе и пили чай из новых фарфоровых чашек.

На следующий день выдалась ясная погода. Солнце, приятно грело, обещая теплый день. Я стоял на крыльце, попивая травяной отвар и наблюдая, как просыпается деревня.

Крикнув Петьку с Ильёй, которые возились с телегой неподалеку, я жестом пригласил их подойти. Они приблизились, с любопытством глядя на меня — видно было, что ждут какого-то нового поручения или идеи.

— Есть у меня одна задумка, — начал я, отставляя кружку. Нужны будут ваши умелые руки.

Мужики переглянулись, явно заинтригованные.

— Всё, что скажете, Егор Андреевич, — отозвался Петька, поправляя рубаху. — Какая работа требуется?

— Хочу вам показать, как делать одинаковые чашки, — объяснил я. — Чтоб все как одна были, ровные, красивые.

Это их заинтересовало. Петька даже подался вперед:

— А как это, Егор Андреевич? С формой какой, что ли?

— Именно, — кивнул я. — С формой. Пойдемте в сарай, там и покажу. — Для начала, — начал я, доставая заготовленные материалы, — нам понадобится липа. Самый мягкий материал для резьбы.

Мы взяли липовый брусок, и я показал, что нужно делать. Петька быстро подхватил идею. Вооружившись ножами и стамесками, мы принялись вырезать из липы деревянную чашечку, стараясь сделать её идеально ровной, с тонкими стенками.

Работали быстро и дружно. Петька грубо обтесал форму, Илья аккуратно выбрал внутреннюю часть, я же следил за тем, чтобы стенки получались ровными и одинаковой толщины по всей окружности. Стружка летела во все стороны, запах свежего дерева наполнил сарай.

— Вот так, осторожнее, — направлял я движения Ильи, когда тот слишком усердно взялся за внутреннюю часть. — Не спеши, дерево никуда не убежит.

Где-то за пару часов кропотливой работы у нас получилась вполне себе хорошая деревянная чашечка. Не слишком большая, но достаточная для чая или сбитня. Петька с гордостью вертел её в руках, разглядывая результат нашего труда.

— Добро, — сказал я, — теперь переходим к следующему этапу.

Далее взяли глину, предварительно размоченную и хорошенько вымешанную, чтобы не было комков. Я показал, как нужно облепить этой глиной нашу деревянную чашечку, сделав некий комок, в котором была та самая чашечка.

Я сделал форму более квадратной для удобства последующего разделения на части. Мужики с интересом наблюдали за моими действиями, явно не понимая, к чему всё идёт.

Когда глина чуть подсохла, но ещё была слегка вязкой, я достал подготовленную заранее проволоку. Ещё накануне с помощью зубила сделал на ней засечки, чтоб получилась своего рода проволочная пила. Петька с Ильёй с любопытством разглядывали этот инструмент, никогда прежде не видя ничего подобного.

— Смотрите внимательно, — сказал я, беря глиняную форму. — Сейчас я аккуратно распилю её на две половинки.

Мужики затаили дыхание, когда я начал осторожно разрезать форму проволокой. Она легко входила в подсохшую, но ещё мягкую глину, разделяя комок ровно посередине. Через несколько минут у меня в руках было две половинки глиняной формы с отпечатком чашки внутри каждой.

— Вот и наша форма, — объявил я с некоторой гордостью. — Теперь нужно её хорошенько просушить и обжечь.

Мы пошли на лесопилку и поставили обе половинки получившейся формы в печь, чтоб те высохли и затвердели. Жар печи быстро превратил мягкую глину в твёрдую форму для будущих чашек.

Через пару часов форма была готова — крепкая, с чётким отпечатком чашки внутри. Петька с Ильёй рассматривали её с нескрываемым восхищением, начиная понимать мой замысел.