Шеф с системой. Гамбит повара (СИ) - "Afael" - Страница 17

— Федот, вы основу подготовили для хлеба? — спросил я.

— Конечно, — степенно кивнул тот. — Вчера я закваску сделал, утром замесил тесто и сформировал. Нести?

— Конечно, неси! — радостно кивнул я.

Он тут же принес поднос с уже поднявшимися будущими буханками: — Вот. Уже и ставить можно. Как раз к мясу и готово будет.

Пока рагу медленно томилось, а хлеб выпекался в печи, кухня наполнилась таким густым, многослойным ароматом, что он, казалось, стал осязаемым. Это был запах настоящего дома, изобилия и праздника.

И вот финал. В центре стола был водружен огромный котел, из которого валил густой пар, несший по залу умопомрачительный дух томленого мяса. Рядом, на деревянном блюде, громоздилась гора пышного, дышащего жаром белого хлеба. Его золотистая, потрескивающая под пальцами корочка обещала неземное блаженство. Поварята смотрели на это, и их глаза, еще вчера полные лишь страха, теперь светились голодным, чистым восторгом.

Я повернулся к мальчишкам, которые смотрели на эту еду, как на видение.

— Ешьте, — сказал я, приглашая их к столу. — Все. Досыта.

Наступила тишина. Они не могли поверить. Смотрели то на меня, то на еду, то друг на друга. Первым, как и тогда, шагнул вперед Матвей. Он взял миску, зачерпнул полную порцию рагу, отломил огромный кусок хлеба и сел на скамью. Он обмакнул кусок хлеб в густую подливу и отправил в рот.

Это стало сигналом. Остальные, один за другим, ринулись к котлу, накладывая рагу в свои миски. Они ели настоящую, горячую, сытную еду, приготовленную не из отбросов, а из лучших продуктов.

Еду, приготовленную с уважением специально для них.

Я стоял и смотрел на них, и в этот момент чувствовал не триумф победителя, а удовлетворение. Я выполнял свою клятву.

И Система, казалось, оценила это.

[Вы впервые применили массовое блюдо высокого качества для поднятия морального духа союзников!]

[Получен уникальный временный эффект «Лидерство (слабое)»!]

[За проявленное милосердие и укрепление лояльности вы получаете +150 ед. опыта.]

Когда последняя миска была выскребена дочиста, а по кухне разносилось лишь удовлетворенное, сытое сопение, я дал им несколько минут, чтобы насладиться этим забытым чувством. Затем хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

Поварята, отяжелевшие от еды и все еще находящиеся в легком шоке, медленно повернули головы в мою сторону. В их глазах больше не было страха. В них было любопытство и ожидание.

— Это была хорошая еда, — сказал я, и они согласно закивали. — И с этого дня вы будете есть так всегда, но чтобы это стало возможным, нам нужен порядок.

Я обвел их всех взглядом и позвал:

— Матвей, подойди.

Мальчик, который сидел на скамье, тут же вскочил и подошел ко мне. Он все еще был робок, но в его осанке уже появилась тень уверенности.

— С этого дня, — объявил я громко, чтобы слышал каждый, — Матвей становится моим личным учеником и помощником. Он будет отвечать за учет продуктов в кладовой и за передачу моих распоряжений. Он — мои глаза и уши. Тот, кто проявит к нему неуважение, будет иметь дело со мной.

По толпе мальчишек пронесся удивленный шепот. Я только что взял самого забитого из них и возвысил до невероятного статуса. Показал им, что в моем новом мире ценится не грубая сила, а ум и верность. Это был мой первый урок.

Затем я повернулся к старшему повару.

— Федот.

Мужчина, который держался в стороне от всех, медленно поднял на меня свои усталые глаза. Он ожидал чего угодно.

Я подошел к нему и заоворил с ним как с коллегой, как с профессионалом, чье мастерство уважал.

— Федот, я знаю, ты ненавидишь беспорядок и воровство не меньше моего. Я видел, как ты работаешь. Видел как ты ратовал за чистоту и старался все сделать правильно. Даже в тех условиях, при которых правильно что-то сделать уже подвиг.

На его лице промелькнуло удивление. Он не думал, что кто-то замечал эти мелочи.

— Я не смогу быть здесь постоянно, — продолжил я. — Моя главная работа — с княжичем. Мне нужен человек, который будет следить за порядком на этой кухне, пока меня нет. Человек, который знает это ремесло, которому я смогу доверять. Я назначаю тебя старшим поваром.

Я смотрел на него и видел, как меняется его лицо. Маска застарелой усталости и цинизма, которую он носил годами, треснула. Он, который уже давно потерял всякую надежду и просто делал свою работу, чтобы выжить, услышал не приказ нового начальника, а признание. Признание его профессионализма, его честности, его многолетнего, никому до этого ненужного труда.

В его выцветших, усталых глазах блеснула влага. Он неловко кашлянул, пытаясь скрыть свои чувства.

— Я… — начал он, и его голос, обычно грубый и ворчливый, дрогнул. — Я не подведу, советник.

— Я знаю, Федот, — кивнул я. — Я знаю.

Я отвернулся, давая ему время прийти в себя. Моя новая команда была сформирована. У меня был верный ученик и опытный, надежный исполнитель. Революция обрела своих лидеров.

Когда последние назначения были сделаны, и новая иерархия на кухне обрела свои очертания. Они стояли передо мной — сытые, уставшие от уборки, но с новым, незнакомым блеском в глазах.

— С этого дня, — сказал я, и мой голос, полный уверенности, заставил их выпрямиться, — на этой кухне действует один закон.

Я обвел их взглядом, задерживаясь на каждом.

— Тот, кто готовит, ест первым. И он ест то же самое, что и воины. Баланда отменяется. Навсегда.

Наступила тишина. Такая глубокая, что я услышал, как в очаге с треском лопнуло полено. Они не могли поверить своим ушам. Баланда, этот серый, безвкусный символ их рабства, их унижения, — отменяется? Навсегда? Я видел, как самый маленький из них, тот самый, которого Прохор ударил в мой первый день, недоверчиво потер глаза, словно боясь, что это сон.

Я снова посмотрел на них, на их чистые руки, а потом на их грязную, засаленную одежду, на въевшуюся в кожу копоть.

— Какой толк в чистой кухне, если повара грязные? Правильно? — я обвел взглядом начавших переглядываться мальчишек. — Федот.

— Да, советник? — отозвался повар.

— Собери всех. Возьмете с собой чистое белье со склада и веди их в баню. Я хочу, чтобы к вечернему ужину вы все были отмыты до скрипа. Старую одежду — сжечь.

На кухне воцарилась ошеломленная тишина. Баня? Для них? Поварятам, которых считали немногим лучше скота, разрешалось мыться в общей бане пару, тройку раз в месяц, в лучшем случае. Я до сих пор не понимал как при таком отношении к гигиене вся крепость до сих пор не вымерла от диареи. Не иначе Демьян худо-бедно справлялся.

— Но, советник… — начал было Федот. — Нас… нас не пустят…

— Пустят, — отрезал я. Затем подошел к Бориславу, который все это время молча стоял у двери. — Проводи их, пожалуйста. Скажи банщику, что Степан Игнатьевич разрешил и чтобы мыла, и веников не жалел. Повар на кухне должен быть чистым. От чистоты рук напрямую зависит боеспособность гарнизона. И одежду им нужно новую.

На лице Борислава впервые за все время промелькнуло нечто похожее на одобрение. Он коротко кивнул.

— Будет сделано.

— Спасибо, — благодарно кивнул ему. — Ну а я пошел к Степану Игнатьевичу. То, в каких условиях они живут, просто никуда не годится.

Не теряя ни минуты, я направился в канцелярию. Управляющий принял меня сразу, оторвавшись от изучения какой-то карты.

— Ты снова у меня, Алексей, — сказал он, и в его голосе не было раздражения, лишь деловое любопытство. — Что на этот раз?

— Я прошу выделить для поваров общей кухни новое жилое помещение, господин управляющий.

Степан Игнатьевич поднял бровь.

— Их казарма тебя не устраивает?

— Абсолютно, — твердо ответил я. — Повар, который кормит всю крепость, должен быть отдохнувшим и, что еще важнее, здоровым. Матрасы, набитые гнилой соломой, сырость и скученность — это рассадник болезней. Один больной повар может отравить половину гарнизона быстрее любого вражеского лазутчика. Чтобы обеспечить боеспособность дружины, мы должны в первую очередь обеспечить здоровье тех, кто ее кормит.