Подменная дочь (СИ) - Лей Лора - Страница 4

Пока осознавала реальность, девчушки засуетились вокруг моей (???) тушки, усаживая поудобнее и по ложечке выпаивая противное горькое теплое нечто, видимо, лекарство. Хоть и было неприятно, но питье промочило спекшуюся гортань, и я попыталась задать вопрос, однако неудачно: вместо слов изо рта раздалось хриплое «Хрхх», и я закашлялась.

В этот момент в комнате появилось еще одно лицо, заставившее мои мозги вскипеть от ужаса. Вошедший был одет в серо-голубое ханьфу, на голове красовалась шапка, напоминавшая головные уборы династии Тан, а в руках он держал деревянный саквояж или что-то похожее.

«Доктор, — сразу поняла я. — Точно как в кино! Если сейчас начнет проверять пульс через платочек…Это уже не смешно! Это страшно! Мечты сбываются, говорите? Но это не мои мечты!!!»

Мужчина тем временем изобразил поклон с вытянутыми перед грудью и совмещенными полукругом руками и подошел ко мне.

— Вторая барышня, Вы пришли в себя, это хорошо. Позвольте проверить Ваш пульс.

Ничего не понимая, я, как во сне, протянула ему руку, на которую одна из девочек накинула шелковый платочек, и доктор положил на мое запястье пальцы, чуть придавив кожу. Некоторое время он внимательно прислушивался к биению пульса и позже довольно констатировал:

— Что ж, госпожа, Вы на пути к выздоровлению. Пульс хороший, продолжайте принимать лекарство, больше спите, еда Вам сейчас нужна легкая и питательная. Я зайду через пару дней. А пока доложу Вашим родителям об улучшении Вашего состояния.

Я тупо выслушала рекомендации, молча кивнула и откинулась на подушку. Доктор снова поклонился и исчез. Девчушки последовали за ним, пятясь и кланяясь. «Все страньше и страньше…Надо подумать…Полежать в тишине и подумать…»

Последняя мысль была отметена появлением женщины лет сорока, чуть полноватой и очень красивой, одетой опять же в исторический костюм, состоящий из винно-красной блузы с богатой вышивкой на широких рукавах и полочках, широкой складчатой юбки цвета кофе с молоком и с украшенной несколькими шпильками прической в виде сложного узла из черных, с легкой проседью, волос.

— Дорогая Ю-эр, ты так напугала свою мать! Девочка, зачем ты подвергла свою жизнь такой опасности? А если бы с тобой случилось ужасное? Как бы я жила дальше? — женщина присела рядом и взяла меня за руку. В её глазах стояли слезы.

«А она переживает и, похоже, искренне».

— Девочка моя, прости, что тебе пришлось пережить все это, но пойми и нас с отцом! Ты все равно останешься нашей дорогой дочерью, просто мы не можем поступить иначе! Премьер Лян требует… И Юнь-эр тоже моя дочь…и твое поведение в последнее время…

Женщина говорила и говорила, а я все больше погружалась в кошмар наяву. Именно кошмар и именно наяву: я — не я, и хата не моя, но я здесь и это — реальность! Мне хотелось заорать от полноты нахлынувших чувств, но из горла вырывался только невнятный хрип. И еще сильнее захотелось остаться одной и спокойно обдумать свое положение.

Заметив мои эмоции, отражавшиеся, видимо, на морде лица, женщина (мать тела? моя мать?) замолчала, похлопала меня по руке, попросила не волноваться и выздоравливать, наказала служанкам (?) заботиться о молодой госпоже, обещала прийти позже с сестрой Чен Юнь и, наконец, ушла.

Я выдохнула и закрыла глаза. «Спокойствие, только спокойствие, Юля, ты сможешь, ты справишься. В любой непонятной ситуации ляг и поспи. Вот и постарайся».

Наверное, мозг нуждался в перезагрузке, потому что я провалилась в дрему, где и узнала остальную часть неизвестной мне ранее драмы семьи Гу, а также свое теперешнее невероятное участие в ней.

Вообще, вся моя жизнь — сплошь очевидное-невероятное.

Я родилась в конце семидесятых в интернациональной китайско-русской семье, более того, мои дед с бабкой по отцу были диссидентами, не вернувшимися на родину после обучения в СССР и проявившими тем самым политическую несознательность… Супруги Чжан остались в чужой стране, пережили подозрения, прочие трудности, но смогли ассимилироваться, родили моего отца и дядю и благополучно дожили до глубокой старости в кругу дружной семьи. Короче, им повезло.

Мой отец женился на русской девушке Вере, получил образование и работал учителем русского языка, как и моя мать, в Уссурийске, а позже наша семья переехала во Владивосток, где я и прожила первую половину своей жизни, выучилась, испытала любовь, предательство, успех и разочарование.

Учеба нам с братьями (их у меня двое — старший и младший) давалась легко. Может, гены смешанных кровей сказывались, но и старший брат, и я закончили школу с серебряными медалями, что облегчило поступление в вузы: я пошла на лингвиста, он — на программиста, оба — во Владивостокский госунивер.

Младший позже закончил его же, но выбрал телевидение и радиовещание и вступил в мир кино. Иначе и быть не могло, поскольку внешностью родители одарили моих братьев щедро: высокие голубоглазые брюнеты со смуглой кожей заставляли замирать девичьи сердца.

Как мамина кровь смогла перебить вековую азиатскую кареглазость и приземистость, я не понимала, но братьями гордилась и завидовала, потому как мне достались параметры китайской родни: низкий рост, узкие глаза, короткие ноги.

Одно расстройство, с которым со временем я смогла смириться и перевести в достоинство. Рост превратила в миниатюрность, корректируемую каблуками и короткими юбками, глаза умело подводила, увеличивая размер, всю жизнь занималась спортом, накачивая, прости господи, задницу. Зато светлая кожа и грудь третьего номера компенсировала остальные недостатки (по моему мнению).

Интернациональность семьи помогала в профессии, но мешала в личной жизни. Мне хорошо давались языки: дома все говорили как по-русски, так и по-китайски, в школе и универе я учила английский и японский, потом добавила корейский и тайский.

Параллельно с языками погружалась и в культуру родных: дед с бабкой гоняли нас в детстве не только на огородные работы, но и на занятия каллиграфией, шахматами Го и даже — одно время — бабушка учила меня вышивать и играть на пипе, чудесным образом сохранившейся со времен её юности.

Дед требовал ежедневных упражнений цигун, что дисциплинировало ум и тело, а еще он любил мастерить по дереву, реставрировать старую мебель, плести циновки и корзины и готовить традиционные китайские блюда. Во все эти занятия неизменно увлекались внуки, так что каникулы в деревне под Уссурийском мы любили и ценили, несмотря на строгость предков.

Русские деды тоже были умелыми огородниками, даже устраивали соревнования со сватами, кто больше вырастит на участках, благо, жили через два дома друг от друга. Дед Николай был заядлым рыболовом и охотником, гнал самогон и настаивал его на травах, раз в неделю топил баню, и два пожилых мужчины парились до умопомрачения, а потом пили до такого же состояния и по очереди пели национальные песни. Такие концерты становились бесплатным развлечением для соседей, особенно если к ним присоединялись женщины: бабушка Чжан брала пипу, а бабушка Люся — гармонь. Это было просто улетно!

Так что мое детство было интересным, веселым и познавательным. Юность тоже не подкачала: студенческие спектакли, «картошка», влюбленность…Тогда я впервые осознала свою инаковость.

Дело в том, что для русских парней я была слишком мелкой, узкоглазой, плоскозадой (что уж там) и серьезной, а для азиатов, наоборот, слишком нестандартной, хоть и симпатичной (белокожей) и большегрудой, однако раскрепощенной и самостоятельной, отрицающей превосходство мужчин. Да, такой вот парадокс.

Неудачная влюбленность на последнем курсе разбила мне сердце, но сделала ярым апологетом моногамии: на компромиссы я могла пойти в делах, но не в отношении «внешней комнаты», тем более, что браки обеих семейных ветвей были крепкие и долгие.

Во время учебы мне предложили поработать гидом — знание нескольких языков помогло. Я была рада попрактиковаться, да и деньги лишними не бывают. После окончания универа осталась в турагенстве на постоянной основе, позже получила предложение переехать в Пекин, в филиал международной компании по туризму, охватывающем всю Юго-Восточную Азию. Потом меня перевели в Нанкин, где я и жила до своей…смерти, получается?