Весло Харона - Алейников Дмитрий Александрович - Страница 5

— Как поживаешь, Боренька?

— Здравствуйте, Семен Васильевич. Спасибо, хорошо. — Боря замер, ожидая, что скажет тесть.

— Хорошо — это хорошо. Регулярно, наверное, поживаешь?

Ладони у Бориса вспотели. Он вытер правую о брюки и переложил в нее трубку.

— Чего молчишь?

Боря пожал плечами и закрыл глаза.

— Эй, зятек!

— Да-да, Семен Васильевич. Я слушаю.

— А-а, а то я подумал, что заснул ты. — Елейно-нежные нотки вдруг исчезли, и в следующем вопросе прозвучал рык льва, огорченного поведением газелей на подведомственном царю зверей участке саванны. — А знаешь, на что я сейчас смотрю?

Семен Васильевич был человеком незлым. Чтобы распечь подчиненного, ему требовалось сначала распалить себя, что он сейчас и делал.

Боря решился на контрудар:

— Догадываюсь.

— Вот как? — Семен Васильевич в гневе не учел такой вариант. — И что же это, по-твоему?

— По-моему, это фотографии. Штук пять, я думаю.

Семен Васильевич ответил не сразу, но когда заговорил, голос его звучал спокойно:

— Интересно ты живешь. Но это твои дела. А вот по поводу фотографий… Лялька знает?

— Насколько я понимаю, нет.

— А кто снимал?

— Понятия не имею.

— Бабки просили, а ты пожадничал?

— Нет. Записка была. Это просто подлянка. Месть чья-то.

— Месть?

— Видимо, да.

Семен Васильевич задумался еще на минуту.

— Значит, так, зятек. Могу я тебе башку проломить. Могу «висяк» какой-нибудь на тебя списать. Могу просто магазин отобрать…

От такого многообразия вариантов Борису захотелось превратиться в таракана и слинять в какую-нибудь щель.

— Но Лялька не поймет. Тем более что она еще не в курсе, какой ты есть муженек. Только просто так я тебе этого тоже не спущу, не надейся. Я подумаю, что с тобой делать, и что-нибудь обязательно придумаю, не изволь беспокоиться. Ты меня знаешь.

— Знаю, Семен Васильевич, — откликнулся Борис, сообразив, что страшный приговор отменили.

В дверь кабинета постучали, но Беленков не обратил на это внимания.

— Но! Если я услышу хоть шорох о том, что ты…

— Я понял, Семен Васильевич. Ни-ни. — Борис не особенно пекся сейчас о своем авторитете, тем более что оба собеседника прекрасно знали, чего стоят по отдельности.

— И еще. Если Лялька узнает сама или твой мститель поможет, то… Могу даже сразу назвать номер камеры, где устрою тебе для разминки каникулы. Назвать?

— Не стоит, Семен Васильевич. Я все понял.

Кто-то снаружи нетерпеливо подергал ручку двери, и Борис бросил на крутящийся шарик полный ненависти взгляд.

— Ну, посмотрим, что ты понял, козел. И помни, дерьмо… — Тесть снова начал заводиться, чего нельзя было допустить.

— Я все помню, Семен Васильевич. Повторяю, как молитву, утром и вечером.

В дверь заколотили. Послышались голос секретарши и незнакомый басок, что-то недовольно бубнивший.

— Ну, смотри… — Тесть бросил трубку.

На дверь обрушился целый град ударов.

— Какого хрена?! — заорал Борис, отшвырнув трубку. — Кто там еще?

Он быстро подошел к двери, повернул ключ и распахнул ее. В тесной приемной толпились люди. Кто-то был в форме, кто-то в штатском. Кто они, Борис понял сразу, но один из них счел своим долгом соблюсти формальности, сообщив Беленкову, что его посетила-таки налоговая полиция.

— Безмерно рад, — пробурчал Борис, пропуская людей в кабинет. — Именно сейчас и именно вас мне и не хватало, — добавил он беззлобно, тут же получив в ответ колючий взгляд человека в форме.

За Женькой Зыковым по прозвищу Жук ходила дурная слава садиста, хотя таковым он на самом деле не был. Он, конечно, старался присутствовать на всех разборках и стрелках, следил с интересом за беседой своих молодчиков с каким-нибудь должником или проштрафившимся коммерсантом, но делал это исключительно из деловых соображений. Вид крови или чьего-то круглого живота со следом от только что снятого утюга вызывал у него совершенно нормальное человеческое отвращение.

Но приходилось следить за порядком, чтобы все было по понятиям, ибо Жук был правильным, то есть придерживался старых воровских законов. Боевики же его не видели особого смысла и, главное, выгоды в соблюдении архаичных ритуалов. Только присутствие Жука могло удержать их от беспредела: прав, не прав — пришьют, ограбят и свалят в кабак, а там между собой перегрызутся из-за добычи.

Так что приходилось Жуку поспевать везде, где требовалось его вмешательство. Приходилось, скрепя сердце, наблюдать, как лупцуют несговорчивых хачиков, как шмонают зарвавшегося барыгу, как учат уму-разуму местную желторотую шпану. Нет, Женька не получал никакого удовольствия от этих мероприятий. А то, что он неотрывно следил за процессом, время от времени давая своим людям указания или советы, объяснялось исключительно страстью Жука к справедливости. По воровским, разумеется, представлениям.

Узнав от стукача, что некто Яша Коломиец, еще полгода назад поставленный на счетчик и с тех пор успешно скрывавшийся от братвы, замечен в подмосковном Солнечногорске, Жук не раздумывая засобирался в небольшое путешествие за город. Вопрос серьезный, и пускать решение проблемы на самотек, поручив нанесение визита рядовым дуболомам, нельзя.

Накинув легкий пиджак, Жук повесил на ремень трубку сотового телефона, которая тут же запищала.

Жук поднес трубку к уху. Он всегда молчал, дожидаясь, пока звонивший заговорит первым.

— Э! — раздалось в трубке.

Короткого «фирменного» возгласа оказалось достаточно, чтобы опознать Макса Андросова, на протяжении последних десяти лет бывшего одним из лучших друзей Жука. Сколько было вместе выпито, сколько съедено, сколько потрачено денег на девиц!

— Привет! Давай ляпни что-нибудь по-быстрому, а то я тут еду на стрелку. — Подобная нарочитая фамильярность была нормальной формой общения между старыми друзьями.

— Тут базар есть. У Белого засада, просит срочно помощи.

Борис Беленков был неизменным третьим в их разудалой компании и не отставал ни по одному из упомянутых показателей.

— А чего он сам-то не звонит?

— Да он весь в засадах. К нему еще налоговая приперлась. Он тебе звонил, а ты, видать, дрых.

— Слышь, — Жук взглянул на часы, — я правда отваливаю уже. Это терпит?

— Не знаю. Но Белый на измене. Его, короче, сняли, а потом ему и тестю фотки прислали.

— В каком смысле сняли?

— Ну, с телкой какой-то. Секретаршей или что-то в этом роде.

— А! Ну, это понятно. И чего теперь?

— Теперь — дрова. Нужно срочно вычислить фотографа, иначе этот Буденный сотрет Белого в порошок.

— А снимали откуда?

— Да похоже, что с технического этажа напротив.

— Ясно. Слушай, но что можно сделать-то? Брать всех Бориных девок и по очереди совать их пальцы в мясорубку?

— Да ты подъезжай, а тут уже покумекаем.

— Ладно, сейчас сгоняю на стрелку…

— Слышь, ты кончай воду варить. Приезжай давай!

— Да дело у меня!

— У тебя всю жизнь дела были, есть и будут. Давай не гони, приезжай. Я, в натуре, все бросил, а ты, блин, сидишь шлангуешь!

— Ладно, сейчас попробую переиграть. Если получится, то подъеду. Все, капут связи.

Конечно, никто бы не съел его с кашей, отправься он сначала в Солнечногорск, но…

А может, в самом деле послать кого-нибудь? Никто ведь из бригадиров лично на такие дела не ездит. Не пора ли остепениться? Но если остепеняться, то кого послать? Вопрос не шутейный. Дело не только в ответственности операции, но и в том, что, назначив кого-то из ребят старшим, он автоматически поднимает его, повышая его статус в бригаде.

Объективно у Жука был всего один кандидат — браток по прозвищу Дятел, единственный человек, кто тратил некоторое время на то, чтобы подумать, прежде чем начать что-то делать. Его уважали, так что проблем с вопросами субординации возникнуть не должно. Все бы ничего, но следовало учесть соображение политического плана. Дятел был единственным реальным претендентом на место Жука. Негласная, так сказать, оппозиция. Подняв Дятла, Жук автоматически признал бы его авторитет. Это могли истолковать как уступку сильному сопернику. С другой стороны, продвинув Дятла вверх, можно на какое-то время забыть о борьбе за власть: притязания самолюбивого Дятла будут временно удовлетворены. Потом-то он, конечно, как та старуха, захочет быть «столбовою дворянкой»…