Путь хирурга (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 19

Сбившиеся, стоявшие полукругом, вдруг один за другим медленно опустились на колени. Они смотрели на меня с изумлением и благоговением.

Я же уложил Трофима и медленно поднялся, ощущая, что ноги уже едва держат меня. Шрам на груди болел невыносимо, будто огнем прожигая тело насквозь.

Я с трудом сделал несколько шагов к своим нарам и рухнул на лежак, совершенно обессилев.

За спиной слышался шепот благодарности, удивления, страха и почтения. Но сил слушать у меня уже не осталось. В сознании пульсировала одна мысль — сегодня я впервые не только сломал, но и спас чей-то ритм. Возможно, в этом и была настоящая сила… в умении не только убивать, но и возвращать к жизни.

Я проснулся от резкого металлического звука, режущего сознание, словно раскаленный нож.

С трудом приоткрыв глаза, увидел, что посреди барака уже стоят братья Ивлевы. Роман с явным удовольствием бил кинжалом по помятой металлической чашке, в которой приносил рис. Каждый удар отдавался в висках болезненным эхом.

— Подъем, падаль! — с ненавистью в голосе выкрикнул он. — Вас ждет перепись!

Я медленно сел на нарах, потерев виски. Боль в груди стала слабее за время сна, но до конца не прошла. Сбившиеся сидели молча, никто даже не шелохнулся, чтобы послушно выстроиться в ряд, как было принято раньше. Сейчас они лишь с мрачными лицами смотрели на Ивлевых, словно не признавая их прежней власти.

Роман, наконец, прекратил стучать, недовольно оглядев нас. Его лицо исказилось в презрительной надменной гримасе.

— На выход, упыри, — проскрежетал он. — Знаете, чего я вам желаю, твари? Чтобы как можно меньше из вас сюда вернулось обратно.

Его брат оскалился, явно поддерживая каждое слово. Я медленно поднялся, глядя на него тяжелым, холодным взглядом. Роман на миг встретился со мной глазами, но тут же отвел взгляд, злобно сплюнув на пол.

Сбившиеся поднимались, по одному, без привычной спешки. Из их движений как будто на ходу исчезала покорность.

Я вышел последним, чувствуя, как в спину мне упирается ненавидящий взгляд близнецов.

Яркие солнечные лучи больно ударили по глазам. На миг я замер, щурясь и привыкая. В свете дня пространство снаружи выглядело совершенно иначе.

Мы прошли во двор, где вчера я дрался с Демидовым. Посередине двора был выложен огромный круг из каменных плит. На каждой из них был высечен замысловатый символ — всего двенадцать, идеально расставленных по окружности.

Никакой случайности — двенадцать школ, двенадцать лучших выпускников… Все в этом месте подчинялось числу двенадцать.

Вокруг стояли ученики — десятки хмурых лиц, следящих за нами с любопытством.

Прямо перед кругом расположился совет Приюта — двенадцать лучших выпускников, возглавляемых самим Учителем Астаховым.

— Совет Приюта в полном составе, — прошептал Семен, вставший рядом. — Впервые такое вижу…

Учитель, облаченный в темный кафтан, стоял в центре, возвышаясь над остальными. Явно мнит себя стержнем, вокруг которого вращается этот странный мир.

Астахов сделал шаг вперед и поднял руку с посохом. Шепот учеников мгновенно стих, сменившись напряжённым молчаливым ожиданием.

— Мы начинаем перепись, — громогласно объявил Учитель.

Сегодняшний ритуал переписи был не просто проверкой, а ловушкой. И именно я должен был стать ее главной жертвой.

Тяжелый и низкий звук колокола поплыл над площадкой, властно требуя внимания. Резонансные волны, ударяясь о каменные стены, наполняли пространство ощущением тревоги и значимости момента.

Астахов медленно поднял указательный палец, останавливая начавшиеся перешептывания. Второй рукой он машинально пригладил свою длинную седую бороду, а затем неторопливо оглядел учеников. Гул затих, наступила тишина.

— Согласно древней традиции, — начал учитель звучным, низким голосом. — Все сбившиеся с Пути обязаны пройти сверку. Этот закон был дан нам предками, и он священен.

Холодный, бесстрастный взгляд прошелся по лицам стоящих перед ним сбившихся. Многие невольно отвели глаза, словно боясь, что Учитель одним лишь взглядом может прочитать их мысли.

— Лишь сверка способна выявить сбои вовремя и предотвратить разрушение, — продолжал он с интонацией проповедника. — Наш мир существует только потому, что силы всех двенадцати школ текут в едином резонансе, поддерживая равновесие потоков.

Я едва удержался от усмешки, слушая его слова. «В едином резонансе?» Это вообще как? Чтобы гниль порождать и прятать под видом порядка? Находчиво, что тут скажешь.

— Те же, кто сбился, рано или поздно должны сделать выбор, — голос Учителя сделался суровее. — Либо они вновь обретают свое место, вступая на начало Пути, либо…

Астахов выразительно замолчал, позволяя словам повиснуть в воздухе. Когда я подумал, что он вовсе не станет договаривать, старец медленно поднял голову к небу и указал на звезды, еще видневшиеся в утренней дымке.

— Либо они превращаются в звезды, становясь частью вечности.

Эти слова прозвучали почти торжественно. Вечности, значит… Красиво звучит, если не знать, что это значит одно — смерть.

Сбившиеся рядом со мной начали нервно переглядываться. Все прекрасно понимали, что спрятано за этой пафосной речью Астахова.

— И сегодня, — голос Учителя стал почти торжественным, — настал день вашей сверки. Каждый из вас будет приглашен в Резонатор. Докажите свою пригодность или навеки займите место среди звезд!

Учитель коротко кивнул членам совета, стоявшим позади него. Те, как один, ответили на кивок низким поклоном. Их лица не выражали эмоций, совсем никаких. А вот на лицах учеников отражалась гремучая смесь предвкушения, отвращения и страха.

— Все… кажись, нам конец, — хрипло зашептал Семен.

Он стоял по правую руку от меня и переминался с ноги на ногу. Несмотря на утреннюю прохладу, на его лбу бисеринками блестел пот. Лицо было бледным, а глаза расширились от ужаса. Глядя на него, можно было подумать, будто он уже стоит перед виселицей, и перед глазами у него покачивается петля.

— Почему — конец? — тихо спросил я, стараясь не привлекать внимания.

— Ты что, не понимаешь? — шевеля одними губами, проскрипел Семен. — Астахов, похоже, решил убрать всех нас разом… Сразу всех…. Он никогда так не говорил раньше… Никогда.

Примерно о том же самом шептались и остальные сбившиеся.

— Они заметили сбой… Они заметили… — донесся до меня испуганный голос Александра. — Никто из нас не пройдет через резонатор…

— Это смерть… — выдохнул Семен. — Страшная, черная… Мы как опухоль. Как ты вырезал ночью опухоль у Трофима.

Я бросил короткий взгляд на Учителя. Тот стоял спокойно, с легкой надменной улыбкой, словно заранее знал исход ритуала. Хотя почему «словно», он именно что знал!

— Может, и опухоль, — ответил я Семену. — Только вырезать нас будет сложнее, чем им кажется.

Он посмотрел на меня с плохо скрываемым отчаянием. Явно не верил, что сейчас возможно хоть какое-то чудо.

А я знал, что чуда не будет. Но просто так отдать им всех сбившихся на расправу я тоже не собирался.

Первым указали на Владислава. Худой мужичок с болезненно бледным от темноты барака лицом.

— Сбившийся, шагни в круг! — проскрежетал учитель, указывая пальцем на Владислава.

Тот вздрогнул, отшатнувшись, и сжался так, будто его только что ударили плетью.

— Нет… Не надо, прошу вас, нет… — шептал он, едва шевеля губами. — Пожалуйста, не надо…

Я чуть коснулся его плеча. Владислав вскинул испуганный взгляд, встретился со мной глазами.

— Помни, — шепнул я. — Ты взял имя. Владислав.

Он застыл, глаза сбившегося на секунду прояснились, страх как будто немного отступил.

— Да… я Владислав.

— Выведите его в круг! — рявкнул Астахов.

Мне даже гадать не пришлось по поводу того, кто взял на себя функции палачей. Двое близнецов Ивлевых шагнули к сбившемуся, цепко взяв его под руки.