Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий - Страница 5

Честно говоря, я даже не знал, хочу ли заезжать в новые хоромы. Потому как привык уже к своим нынешним. Столько всего своими руками сделал, чтобы улучшить, расширить и углубить в прямом смысле слова, так сказать. Жалко бросать нажитое непосильным трудом и начинать заново на новом месте.

Мысли о том, что буквально за стенкой нового дома живет Оксана, я старательно отгонял. Хватило недавней почти оговорки, чтобы я подальше засунул все свои фантазии.

Получив ключи от нового дома, я заскочил по дороге в школу поглядеть на свое жилище. Участок оказался хорошим. Приличных размеров двор с землей под огород, добротные хозпостройки, туалет из новой доски. Сам дом на две комнаты, с предбанником и русской печкой, с подполом, холодными сенями, кладовкой.

Я даже приметил закуток, в котором смогу организовать ванную с импровизированным душем. Надо будет только прикупить широкий железный таз, небольшую лейку, не очень толстый цепок и крюк. Кажется, мысль о переезде начала меня увлекать. Но это все потом, когда избавлюсь от приставучей Лизаветы.

Чувствовалось, дом строили с душой, чтобы с молодой специалист надолго задержался, желательно, насовсем.

Комнаты шли паровозиком, были просторные и светлые за счет многочисленных окон. В дальней стояла кровать с матрасом, двумя подушками, одеялом и даже стопкой постельного белья: две простынки, две наволочки, два пододеяльника.

В первом помещении имелся стол и шкаф, пару стульев, в углу разместился небольшой столик, на котором стояла плита на две конфорки. Удивительно, но печка явно покупная, не самодельная, как у меня. Тут же находился небольшой ассортимент посуды. Буквально ложка, чашка, вилка с ножом, две тарелки, одна кастрюлька и чайник. Ничего лишнего, но для молодого специалиста на первое время самое то. Потом уже сам обживется домашними вещами. Не знаю, это так принято, или с «приданным» мне повезло, из-за того, что поначалу заселили в дом с покойницей.

Я хмыкнул, припомнив свой первый день в Жеребцово и приключения с живым трупом в лице Степаниды Михайловны. Оглядевшись, прикинул, что нужно принести, чтобы Лиза самостоятельно и с относительным комфортом могла находиться в доме без посторонней помощи.

Что делать с ночами, я еще не придумал. Мелькнула мыслишка договориться с одной из соседок, чтобы поночевала с Бариновой. Но я отложил эту идею на потом. Собственно, травма не смертельная, может и одна в доме пару ночей переночевать.

С этой мыслью я покинул новое жилище, оседлал мотоцикл и помчал к Николаю Васильевичу, возвращать железного коня.

«Хорошая лошадка, — загоняя мотоцикл во двор, подумалось мне. — Надобно себе такую приобрести».

— Спасибо, Николай Васильевич, — заприметив хозяина, копошащегося на заднем дворе, крикнул я. — Вернул в целости и сохранности.

— Добро! — махнул рукой сосед, и продолжил заниматься своими делами.

Я даже обрадовался, времени на поболтать не было.

По времени в мастерские я вполне успевал и даже с запасом, потому не торопясь выдвинулся в сторону школы. Если суббота она вроде как рабоче-отдыхательная, в том смысле, что первый выходной, надо и в доме прибраться, в клуб сходить. То воскресенье на селе — день домашний, спокойный. Народ потихоньку привыкал в пятидневке.

Попал я в прошлое удачно. Только-только ввели пятидневную рабочую неделю. До марта шестьдесят седьмого года чего только не случалось в трудовом законодательстве.

В сельскую библиотеку я постоянно ходил просвещаться в свободное от работы и бытовых задач время. Читал журналы, газетные подшивки, узнавал заново и вспоминал советское житье-бытье.

До тридцать первого года в молодом советском государстве вовсе не существовало привычных рабочих дней недели. Нет, названия, конечно, остались, вот только вместо привычного слуху понедельника наступал «первый день пятидневки», затем «второй день пятидневки» и так до конца недели.

Советских людей поделили на пять рабочих групп, и трудились граждане каждый по своему графику. Так сказать, пахала страна триста шестьдесят пять дней в году, но при этом у пятой часть населения каждый день был выходной. А праздничных денечков и вовсе насчитывалось опять-таки пять штук: первые два майских дня, седьмое и восьмое ноября и двадцать второе января.

В таком рабочем режиме страна трудилась до начала сороковых. Потом отменили, потому как прокатилась по государству волна семейных неурядиц. У большинства женатых пар не совпадали графики выходных, да и экономическая составляющая не вышла показательной. Вот и перевели трудовой народ на шестидневку. Причем неделя рабочая начиналась не с привычного понедельника, а с воскресенья. Ну а в марте этого года нормальную пятидневную рабочую неделю с двумя законными выходными — субботой и воскресеньем.

Как говорится — это я удачно попал, даже путаться не пришлось.

Меня встретил непривычно пустой школьный двор с подпаленной скамейкой. С минуту я постоял, вспоминая сюрприз от семиклассников, прикинул, чем закончилась история. Нехорошо вышло с инспектором, непонятно чем теперь эта история обернется для школы. Думаю, в понедельник меня ожидает серьезный разговор как минимум с завучем.

Впрочем, в умении Юрий Ильича разбираться с трудностями я не сомневался. Ну а негатив в свой адрес уж как-нибудь переживу. Тут главное, чтобы нам не запретили устраивать хорошие интересные мероприятия, чтобы не загнали снова в рамки «можно», «нельзя», «рекомендовано». Хотя любое «рекомендовано» можно под себя выкрутить.

Я усмехнулся и не торопясь зашагал в сторону мастерских. Дверь в святая святых товарища Бороды оказалась приоткрыты, значит, Степан Григорьевич уже там. Подойдя ближе, услышал странные звуки и два голоса.

«Интересно, кто это к завхозу в гости припожаловал?» — мелькнула мысль. Следом за словами, которые я не разобрал, послышался характерный звук. Так стукаются друг о друга наполненные граненые стаканы. Еще веселее. Директор и завхоз стресс снимают? Да ну, не может быть.

Я коротко стукнул, не желая пугать хозяина и его гостя, дождался разрешения: «Заходи, кто там такой есть», — и вошел в мастерскую.

— О, Ляксандрыч! А мы тут вот! — радостно приветствовал меня Митрич, потрясая обрезком фанеры.

— Доброго дня, товарищи, — сдержанно поздоровался я, наметанным глазом определяя, что завхоз с дядей Васей не просто трудятся над проектом, но аккуратно спрыскивают рабочие задачи. Судя по аромату, добротным домашним самогоном из запасов Василий Дмитриевича.

— Ты чего такой смурной, Егор Александрович? — деловито поинтересовался Степан Григорьевич, возвращая на место тарелку с солеными огурцами, нарезанным салом и черным хлебом.

Митрич крякнул неодобрительно, покосился на меня чуть виновато, но все-таки достал и выложил на стол газетку с пирожками от теть Маши.

— Пироги-то чего прятал? — удивился Борода.

— А я почем знал, кто идет? — проворчал Митрич.

— Кроме Егора некому. Выходной, — обнадеживающе отметил Степан Григорьевич. — Ты, Егор Александрович, не серчай, — чуть смущенно заговорил завхоз. — Оно ведь как: покумекать собрались, поразмышлять с хорошим человеком. А какая беседа без горючего?

— Никакая, — кивнул Митрич.

— То-то и оно, — подтвердил Борода. — Ты, Егор Александрыч, давай, проходи, не стесняйся.

— Да я пойду тогда, наверное… — хмуро буркнул в ответ. — Работы не будет…

— Ишь ты, не будет, — хмыкнул Митрич. — Ты, Ляксандрыч, молодой еще, неопытный. Все будет, и работа, и все… Что как обмозгуем и за дело. Или ты чегой-то решил, что мы до чертиков напьемся? Обижаешь!

Дядь Вася нахмурился, и, кажется, на самом деле обиделся, ну или сделал вид.

— И в мыслях не было, — заверил я. — Тогда вы мозгуйте, а я пока по схеме пройдусь, покумекаю тоже, — хмыкнул я.

— Ты вот чего, Егор Александрыч… — крякнул завхоз. — Ты давай-ка, садись и рассказывай.

— Чего рассказывать-то? — удивился я.

— Как оно, житье-бытье? Как обустроился? Все ли хорошо? — пытливо глядя на меня, издалека начал Степна Григорьевич. — Ну-ка… держи…