Умоляй меня (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 72

— Я бы посмеялся, но, по-моему, я слышу, как тебя одолевают иллюзии. Ты самый склонный к манипуляциям человек, которого я когда-либо встречал.

— По крайней мере, я не самоотверженный придурок.

— Я понятия не имею, что это значит.

Раздраженный, брат встает с кресла и направляется к двери. Он высовывает голову, кричит секретарю, чтобы она принесла кофе со льдом, хлопает дверью, затем возвращается к своему столу, излучая ядовитую энергию, и свирепо смотрит на меня.

— У тебя такой стояк из-за того, что ты пренебрегаешь своими собственными потребностями, это патология.

Это задевает, но я не показываю этого. Вместо этого я прибегаю к сарказму.

— Извини. Но когда ты стал дипломированным терапевтом?

— Не строй из себя чертового мученика! — гремит Каллум. — Ты не виноват в том, что с тобой случилось! Ты не обязан всю оставшуюся жизнь наказывать себя за то, что с тобой сделали плохие люди!

Ошеломленный этой вспышкой, я откидываюсь на спинку кресла и смотрю на него, а мое сердце бьется под ребрами, как умирающая рыба.

Каллум бросает взгляд на окна, тяжело выдыхает и бормочет: — Черт.

У меня так сдавило грудь, что я не могу говорить. Я едва могу дышать. Мы никогда не говорили о похищении. Я даже не был уверен, что он знал, что это было похищение.

Как я уже говорил Софии, все в моей семье всегда вели себя так, будто я уехал навестить родственников.

Жестокие, безжалостные родственники, которые испортили мне жизнь.

Мы не смотрим друг на друга. Часы на стене громко тикают. Тишина невыносима. Наконец, Каллум прочищает горло.

— Я прошу прощения. Это вышло за рамки приличия.

Я снова ошеломлен, потому что ни разу за всю свою жизнь не слышал, чтобы Каллум извинялся перед кем-либо. За что бы то ни было. Я не думал, что он способен на это.

Он огрызается: — Слушай, не сиди здесь, как гребаный мудак, и не осуждай меня. Скажи что-нибудь.

Его раздраженный тон заставляет меня улыбнуться.

— Я тебя не осуждаю.

— А следовало бы.

— Почему?

Мускул на его челюсти напрягается. Каллум несколько раз скрежещет зубами, затем неохотно признает: — Я был дерьмовым старшим братом.

Я удивленно моргаю.

— Честно говоря, если ты будешь продолжать в том же духе, я могу потерять сознание от шока.

— О, заткнись, ты, гребаный мудак.

— Нет, я серьезно. Я даже не знаю, кто ты сейчас.

— Если ты перестанешь быть таким несносным, маленький засранец, я продолжу.

Мы еще долго смотрим друг на друга, пока ему это не надоедает, и он закатывает глаза.

— Господи, ты придурок. Я понятия не имею, что в тебе нашла эта женщина.

— Боже, спасибо. Ты тоже настоящая находка. Подожди, я придурок или мудак? Я в замешательстве. Кстати, твоя жена еще не узнала, что ты член международной организации обманутых мачо, которые думают, что спасут мир?

Каллум замолкает. Невероятно неподвижный, как статуя, высеченная из камня. Я не уверен, что он вообще дышит.

На удивление приятно заставить его замолчать.

— Да, я знаю о «Тринадцати». Я знаю и о том, что Коул «подрабатывает», помогая женщинам, пострадавшим от домашнего насилия. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться об этом, когда все в семье считают меня тугодумом.

— Мама так не считает, — отвечает Каллум, слабо улыбаясь.

Я спокойно говорю: — Пошел ты.

Он некоторое время смотрит на меня, затем качает головой.

— Послушай. Хочешь мой совет?

— Ни в коем случае, черт возьми.

— Но ты все равно его получишь. Вот он: если у тебя действительно есть чувства к этой женщине, не будь как баба.

— Позволь мне вмешаться и напомнить тебе, что женщины не бывают слабыми. Как раз наоборот. Например, как ты думаешь, насколько хорошо ты бы справился, если бы тебе пришлось вытолкнуть настоящего человека из своего члена?

— Заткнись на хрен и послушай меня, болтун. Я хочу сказать, что не делай этого наполовину. Не будь тем чудаком, который околачивается в кустах возле ее дома, тысячу раз просматривает ее истории в Instagram и полирует каждое воспоминание о каждой секунде, проведенной вместе, как гребаный бриллиант. Не будь эмо-вампиром, страдающим от любви. Ни одной женщине такое не нужно, ясно? Не отказывайся от нее. Борись за нее. Потому что, если ты не готов бороться за нее, значит, ты ее не заслуживаешь.

Выражение его лица мрачнеет.

— Чего ты точно не делаешь, но я стараюсь тебя поддержать.

— То есть я правильно понимаю, что ты не поможешь мне разобраться с TriCast.

Каллум закрывает глаза и выдыхает.

— Убирайся из моего кабинета.

— Послушай, если бы TriCast угрожала тебе, я знаю, мы бы уже устроили им бомбардировку в стиле «шок и трепет», чтобы похоронить их. Все, о чем я прошу, – это половина этих усилий.

Он злобно смотрит на меня.

— Ладно, четверть.

— Ты хочешь быть для нее настоящим мужчиной, Картер? Тогда решай свои собственные гребаные проблемы. Ты создал ситуацию, ты ее и исправляй. Тогда мы сможем поговорить о TriCast. А пока иди поищи песочницу, чтобы поиграть в ней.

Это все равно, что разговаривать с кирпичной стеной. Только у стены больше сочувствия.

Понимая, что если я не добился своего сейчас, то не добьюсь никогда, я встаю и направляюсь к двери, в моей голове хаотичный вихрь мыслей. Когда я поворачиваю ручку, Каллум зовет меня по имени.

Я оглядываюсь на него через плечо.

Его голос звучит необычно мягко, когда он говорит: — Мама не единственная, кто не считает тебя тугодумом. — После паузы он добавляет: — Тэйтер Тотс ты тоже очень нравишься.

— Эта собака умерла, когда мы были детьми.

— Да, но она, наверное, смотрит на тебя с собачьих небес и думает, какой ты молодец, несмотря на свой крошечный мозг и пожизненную аллергию на здравый смысл.

Мое сердце переполняют эмоции, и мои губы хотят изогнуться в улыбке, но вместо этого я отшиваю его.

Каллум мудак, но он мой брат, и это самое близкое к признанию в том, что он тоже любит меня, что я когда-либо получал.

Вероятно, это будет и последний раз, учитывая, что я собираюсь делать дальше.

38

СОФИЯ

Я провожу остаток вечера, разрываясь между обидой, гневом и неверием.

Хуже всего – разочарование.

Я думала, что мы команда или, по крайней мере, дошли до того, что можем называть друг друга командой. Но тот телефонный разговор доказал, что я ошибалась.

Если Картер может так быстро отказаться от меня из-за того, что мы могли бы решить вместе, значит, у нас никогда не было твердой почвы под ногами.

И он ясно дал понять, что ему неинтересно слышать мое мнение по этому поводу, потому что он не отвечает на мои звонки.

Я осталась не у дел.

Отгораживание было одним из любимых приемов Ника. Отказ от общения, чтобы избежать конфликта, связан с контролем, а я слишком долго сталкивалась с контролирующим поведением, чтобы принять это за что-то другое. Когда кто-то прекращает разговор, он не сохраняет мир. Он утверждает свое превосходство.

По сути, он говорит, что мой голос не имеет значения.

Да, я знаю, почему Картер так себя ведет. Я знаю о его проблемах с самооценкой, вызванных травмой, полученной в детстве. Я знаю, что он воспринял холодность своего отца как доказательство того, что он недостоин любви. Но, как минимум, для сохранения отношений необходимо открытое общение.

Картер предпочел молчание.

Понимание причин, стоящих за его поступками, не облегчает принятие этого, а делает только хуже. Потому что он знает, что поступает неправильно.

Он знает, как может повлиять на человека его изоляция, но все равно это делает.

После того, как настоял, чтобы я поделилась с ним всеми своими мыслями, чтобы он не чувствовал себя некомфортно или неуверенно.

Чем больше я думаю об этом, тем больше злюсь, поэтому рано ложусь спать и смотрю в темный потолок, пока, наконец, не погружаюсь в беспокойный сон.