Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Муляр Таша - Страница 11

– Ба, а ты кого больше любишь? Игорька, меня или Риту? – тихо спросила Василиса у бабушки, поймав ее полный любви взгляд, обращенный на маленькую, похожую на живого розового пупса Маргариту. С трудом удерживая вертлявую сестру на коленях, Василиса прислонилась к бабусиному плечу и, не глядя ей в глаза, напряженно ждала ответа.

– Как – кого сильнее люблю? Это что ты придумала? Всех люблю одинаково! – Серафима Игнатьевна сердито глянула на внучку, обняла за плечи и чмокнула в макушку, растерявшись от вопроса. Ну вот как тут ответить?

Сама же сидела и вспоминала каждого из своих семерых сыновей. Как можно кого-то больше или меньше любить? Все они такие разные, непохожие, и каждый – твой единственный, самый любимый, для каждого есть место в сердце матери.

Как-то не задавали ей сыновья таких вопросов. Может, оттого, что мальчики, а может, просто некогда ей было с ними по душам-то говорить, то в доме, то со скотиной, то в поле – всюду работа была, и дети тут же все работали при ней.

Это сейчас она может вот так на лавочке сидеть, пока праздник вокруг, и с внучкой от старшего сына говорить. Кого же она больше любит? Да и внуков-то у нее, кроме как от Мишки, еще от шестерых сыновей. Богатая она бабушка, а быстро соображать так и не научилась.

– Знаешь, Васенька, я тебя люблю на целых двенадцать лет больше, чем Маргариту! – торжественно произнесла Серафима Игнатьевна, найдя наконец, что ответить.

– На двенадцать лет больше? – задумчиво протянула Васька.

– Ну конечно, я же тебя знаю дольше на двенадцать лет, и все эти годы очень люблю, а с Ритой только год назад познакомилась и люблю ее всего один год.

– Ну, бабуля! Вот ведь ты какая! – рассмеялась Василиса. Рита у нее на руках, заметив улыбающуюся бабушку и сестру, тоже залилась звонким смехом.

– И эти двенадцать лет, внучка, у нас с тобой навсегда останутся! – очень довольная своей неожиданной находчивостью, улыбаясь, добавила Серафима Игнатьевна.

Все приятели брата были и ее друзьями – во всяком случае, Василиса их таковыми считала. Это участь младшей сестры при старшем брате. Василиса ухаживала за Игорьком, а он за ней присматривал. Отводил в садик, потом в школу, днем брал везде с собой с малолетства. Мама не разрешала оставлять ее одну, а он хотел с ребятами играть, так вот и играли все вместе – с бесполезным «довеском» Василисой, которую Игорь таскал за собой, как хвост.

Так и сложился их неразлучный квартет – старый велик с «мужской» поперечиной-рамой и скрипящим на каждой кочке багажником, собранный для них отцом из остатков бог знает чьих древних велосипедов, худощавый белобрысый Игорек, чернявая Василиса и рыжий с подпалинами, чуть косолапый пес Юстас породы «благородный дворянин», как говорил про него отец.

Юстас с рождения был собакой непростой судьбы. Еще щенком он попал под машину, выкатившись на дорогу в неурочный час. Повредил переднюю лапу, на которую теперь чуть припадал, перемещаясь за их великом танцующей походкой. Он был рожден от чистопородной овчарки, принадлежащей одному из братьев отца, в результате ее большой любви с залетным гастролером – псом, который вместе со стаей прибился к их станице со стороны моря, где много бродячих собак шастают в поисках счастья, особенно по осени. Пока отец с братом были в море, овчарка ждала на берегу и дождалась, огорошив через несколько месяцев всю семью пушистым приплодом из трех забавных толстолапых щенят. Двоих забрали в другую станицу, а будущий Юстас, повредивший лапу, был никому не нужен, пока Васькина мама на одном из праздников в доме свата не влюбилась в смешного, похожего на медвежонка щенка, сжалилась и забрала его к себе домой.

Почему Юстас? Папа в то время увлеченно ловил все серии недавно вышедшего на экраны фильма про Штирлица. Позывной главного героя – Юстас и стал именем щенка, который все время куда-то норовил залезть. Шестилетняя Васька таскала его за собой в дом, в постель, в комнаты – его везде обнаруживали по маленьким лужицам. Папа ругался и приговаривал, наступив носком в след очередного щенячьего преступления: «Юстас никогда еще не был так близок к провалу». Так он и стал Юстасом, вырос в громадного лохматого пса – любимца всей семьи и недруга очередного петуха Молчуна.

Отец соорудил для него большую будку, в которой Юстас прятался от солнца и дождя, а днем, во время их с братом прогулок, всегда был рад составить компанию и охранял Василису на пляже, грозно рыча на приближающихся залетных родственников своего возможного отца.

Так они и носились по станице втроем плюс скрипящий велик, собирая ватагу друзей брата по дороге к морю, до которого было минут десять восхитительной езды навстречу соленому ветру, через поле с глазастыми подсолнухами летом и через акации, от аромата которых можно захмелеть, цветущих в меже на границе полей, весной. Василиса была единственной девчонкой средь мальчишеской шебутной банды, ее вроде не принимали всерьез – так, довесок, мелюзга – и в то же время вовлекали в свои игры, давая порой пренеприятнейшие задания под предлогом «если хочешь играть с нами». Цель этих заданий на самом деле была отделаться от надоевшей маленькой девчонки.

– Если хочешь сегодня с нами рыбу ловить и купаться ехать, то обещай, что прыгнешь животом на газету, – усаживаясь на велик и грозясь уехать без нее, говорил Игорек, поглядывая на хохочущих друзей.

– Зачем? Как это – на газету? – Василисе было семь, по смеху мальчишек она понимала, что это смешно. Да и как Игорек может плохое предложить? Кивала и соглашалась: – Ты мне покажешь как? – отчего друзья брата закатывались от смеха еще больше.

Она забиралась на багажник велика, обхватывала брата за талию, Игорь командовал Юстасу: «Вперед!» – и вот они уже на море. Сейчас она хорошо знает, что такое «животом на газету». На воде стелют газету, ты забираешься пятками на «замок» из четырех мальчишеских рук, сцепленных крестом, обхватываешь мальчишек за шеи, они считают хором до трех и на «три» подбрасывают тебя в небо над водой что есть мочи. Ты летишь и потом плюхаешься со всего маху животом на ту самую газету, ждущую тебя на водной глади. Адская боль скручивает все тело от удара о, казалось, тонкую бумагу.

Она терпела. Слезы наворачивались, но с мальчишками плакать нельзя, иначе обсмеют и своей не станешь. Подныривала от боли, проплывала рыбкой к берегу, когда боль чуть отпускала, выпрыгивала из воды, стараясь изо всех сил не разреветься – она же смелая, как они.

– Я сделала! Всё? Идем рыбу ловить?

Сколько их еще было пройдено, тех смешных и жестоких детских испытаний! Хотя тогда они не казались ей жестокими. Брат ее любил, возился с ней, а она рада была быть при нем, просто у мальчишек всё не так, как у девчонок, с которыми Василиса дружила только в саду и в школе. С мальчишками совсем по-другому и намного интереснее. Так она постепенно стала своей – пацанкой, выдержавшей все выпавшие испытания.

Когда же родилась Маргарита, Василиса почти перестала ездить с братом. Она повзрослела, перешла в статус старшей сестры и теперь гуляла с коляской или возилась с малышкой дома. А ее раннее «мальчишеское» детство навсегда осталось в ней той тонкой, натянутой от самых пяток и до голубого манящего неба, струной, которой она становилась, летя со сцепленных над водой рук, зажмурившись от страха и предстоящей боли, на покачивающуюся на блестящих волнах безобидную газету.

Разглядывая ребят, Василиса размышляла, мог бы кто-то из них ей понравиться не как друг, а как… Тут мысли сбивались. Парень? Муж? Жених? Может, это будет любовь? Вот так вот – раз, и она сразу поймет, что это любовь?

Или как это происходит? В романах, которые она читала, все было слишком ненастоящее какое-то, что ли, далекое от реальной жизни Василисы Бондаренко. Она не могла представить в своей жизни те ситуации, которые описывали авторы.