Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 28

— Васяня, цепляем маски и полезли тыщи на четыре. До фронта тут километров сто двадцать — сто тридцать, пока долетим — они ещё не закончат. Смотри, если там мясорубка — не ныряем внутрь сразу, держим дистанцию. Работаем парой: пикируем, стреляем, уходим вверх. Как на качелях, понял? Не задерживаясь. Ты следишь за моим хвостом — сбиваешь тех, кто прицепится, и добиваешь подранков. А потом в Сариеньену!

— Ага! А потом в Сардиньеру! — оживился Васюк, запихивая бутерброд за щёку. — Сарди-и-инки… — мечтательно протянул он, явно представляя себе копченых рыбок.

— Сариеньена, Серёжа, Сариеньену. Сардинками так там и не пахнет, — расстроил наш герой своего ведомого.

Через двадцать минут Лёха вглядывался в горизонт, чуть приподнявшись в кресле и почти прижавшись очками к стеклу фонаря. Под крылом вился фронт — серые полоски окопов, редкие вспышки на земле, рваные кляксы дымов. А вот в небе… в небе творился настоящий хаос.

Истребители крутились, как мухи над вареньем в жаркий день. Республиканские И-15, франкистские «Фиаты», парами, одиночно и целыми вереницами, пикируя на полном газу, крутя виражи, старались зайти врагу в хвост. Небо жужжало, ревело, и сотрясалось. Казалось, сама атмосфера взбесилась.

— Собачья свалка… — прошептал Лёха. — Вот где весь Арагонский цирк собрался.

Но внимание тут же переключилось. На фоне этой катавасии, чуть ниже и в стороне, шла красивая девятка. Девять трёхмоторных Savoia-Marchetti, пятнистых, как ящерицы, шли плотными клиньями, уверенно, не отвлекаясь на творящийся в воздухе бардак. Над ними, прикрывая, маячила пара тонких силуэтов — истребители сопровождения.

Лёха только собирался подать команду, как с правого борта, словно вынырнув, в кадр ворвался Васюк. Его «ишак» прошел рядом с законцовкой Лёхиного крыла. Подлетев, Васюк мотнул крыльями, и начал бурно жестикулировать в кабине. Если бы не маска — он бы наверняка кричал, показывая пальцем на строй бомбардировщиков.

— Вот! Цель! Смотри! Поехали!

Лёха чуть отклонил голову, чтобы не упустить Васюка из вида, и вздохнул:

— Так до пенсии точно не дотянем, Васяня… — пробормотал он. — Из-за чужого героизма в квадрате.

Он махнул рукой Васюку, перевёл взгляд вперёд и вниз, положил «ишака» на крыло — и машина, чувствуя волю хозяина, рванулась в пикирование, ныряя прямо к замыкающей тройке бомбардировщиков. Самолет, как сорвавшийся с цепи зверь, врезался в воздух с воем и жадностью.

Глава 14

Какое небо голубое!

Конец сентября 1937 года. Небо над Арагоном.

Лёха с Васюком вошли в пикирование почти синхронно, вызвав бы заслуженную гордость у любого инструктора по лётной подготовке ВВС.

Лёха щёлкнул рычагом створок радиатора, прикрывая их наполовину — в пикировании мотор мог запросто переохладиться, а потом и заглохнуть при резком выходе в набор высоты. Кинув взгляд на панель приборов, он как-то машинально отметил, что стрелка тахометра дрожала у красной черты — мотор ревел на пределе.

— Какое небо голубое! Мы не сторонники разбоя! — громко, во весь дух пел Лёха в кабине несущегося в пике «Ишака».

«Ещё чуть-чуть — и движок разорвёт», — мелькнуло в голове попаданца. Он плавно потянул ручку газа на себя, сбрасывая обороты, чтобы не перекрутить двигатель.

Машина слегка подрагивала в воздушных потоках, стрелка альтиметра стремительно отмечала потерю высоты, а земля начала наползать снизу, заслоняя всё лобовое стекло. Она под ним росла, превращаясь из размытых пятен в чёткие линии, в поля, в дороги, в посевы. А чуть выше горизонта уже начинала вылезать главная деталь во всей этой картине — тёмные пятна, сначала размазанные, которые становились, плотнее, чётче и вот они сформировались в трёхмоторные бомбардировщики. В перекрестье прицела вползала девятка итальянских бомбардировщиков, идущих классическим строем — три тройки, ровно, красиво, как на параде. Итальянцы держались уверенно, будто уже считали небо Испании своим.

Савойя-Маркетти стремительно вырастала в прицеле, как будто сама активно лезла под Лёхины пулемёты. Наш герой смотрел — и никак не мог отделаться от ощущения, что эта штуковина похожа на свинью. Или кабана. Не метафорически, а буквально. Та же грязно-серая туша, раздутый фюзеляж с горбом над кабиной, как холка у откормленного хряка. Торчащий спереди мотор в кольце капота, весь в заклёпках и копоти, этот вытянутый вперед нос… точь-в-точь как пятачок. А из горба водил жалом пулемёт — живой и злой, и уже почуявший, что к нему подкрадываются забойщики.

Лёха вдруг невольно усмехнулся — вот уж не думал, что в бою будет целиться в итальянский бомбардировщик и думать про свинью. Но картина была именно такая — огромная, тяжёлая свиноматка, вздрагивающая в воздухе, упрямо ползущая вперёд, не замечая, что за ней уже пришли с забойным электрошокером.

Вокруг бомберов расцвели огненно-красные чёрточки и нехотя потянулись в сторону наших героев, итальянские стрелки наконец-то проснулись и со всем своим южным темпераментом старались устроить торжественную встречу стремительно несущимся к ним нежданным гостям.

Помня, как в прошлый раз он остался с пустыми магазинами и вытаращенными глазами, вылавливая в прицеле уходящий хвост «Дорнье» и вжимая мёртвые гашетки, Лёха теперь тянул с открытием огня, работал педалями, корректируя заход на цель. Он валились на проплывающие внизу Савои сверху — сбоку под углом градусов в сорок, стараясь не попасть под огонь стрелков. Впереди, растянувшись на полкилометра, шли девять «Савой», извергая перекрестный огонь. Лёха поймал замыкающий самолет в прицел и открыл огонь метров с трёхсот — не дожидаясь того момента, когда до бомбардировщика можно дотянуться рукой, а стрелки уже шьют в упор.

— На дурака не нужен нож! — хор Большого театра позавидовал бы артистизму и напору молодого лётчика.

На этой дистанции бомбардировщик казался гигантским. Лёха видел, как вихри горячего воздуха от выхлопов искажали контуры капота, создавая дрожащий мираж. Чётко просматривалась тёмная прорезь турели, где мелькал ствол пулемёта. А ещё — маслянистые потёки вдоль крыла, от боковых моторов.

« Бей сюда,» — будто шептали ему эти чёрные полосы.

Он целился в консоль крыла, чуть вперёд, туда, где крыло срасталось с фюзеляжем, где обычно размещались основные баки, именно там проходили топливные магистрали.

Пальцы сжали гашетки. Крыльевые «Гочкисы» взревели, выплёвывая тяжёлые 13.2-мм снаряды. И-16 затрясся от отдачи, будто взбесившаяся лошадь. Лёха почувствовал, как изменился баланс на ручке — левый пулемёт стрелял чуть быстрее правого.

— Ему с три короба наврёшь, И делай с ним что хошь! — Хор перешёл на верхние октавы, как будто дружно взяв на себя повышенные обязательства в социалистическом соревновании.

Первые попадания обозначились яркими вспышками вдоль передней кромки крыла. Один снаряд ударил в капот двигателя — оттуда сразу повалил густой чёрный дым. Второй прошил обшивку, оставив после себя рваную дыру размером с кулак.

Стрелок на бомбардировщике дёрнулся, его пулемёт на секунду замолчал. Лёха видел, как в проёме турели что-то мелькнуло — возможно, ранен или убит.

Двести метров — дистанция смертельного рукопожатия.

Секунд пять гремели крупнокалиберные пулеметы, разнося на атомы изделие итальянских авиастроителей.

«Хватит!» — внутренний голос уже визжал об опасности, видя увеличивающегося в деталях итальянца.

Лёха тянул ручку на себя, и мир перевернулся. Перегрузка вдавила в кресло, кровь отхлынула от головы. В глазах поплыли багровые пятна, но он успел заметить, как «итальянец» неестественно кренится на левое крыло, из которого теперь тянулись за самолётом оранжевые языки пламени.

Лёха тянул ручку на себя, избегая тушу бомбардировщика и выходя из пикирования.

— К-к-аакое н-н-небо г-г-голубое! — хор стал слегка запинаться, его бы точно выгнали всей толпой с позором даже из Дворца Съездов. — М-м-мы не сторон-н-ники р-р-разбоя! — общество людей с нарушенной структурой речи имело все шансы выиграть против них судебный иск.