Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 26

Он бросил быстрый взгляд вниз, потом вперёд. Тишина. Аэродром выглядел заброшенным — будто республиканские лётчики, обидевшись на прошлый провал, ушли воевать куда-то ещё. Или запили. Йопп бы их понял.

Пальцы на штурвале чуть расслабились. Он позволил себе глубокий вдох — не победный, но уже не полный прежней тревоги.

Где-то впереди, за синей дымкой горизонта, ждала Барселона.

А внизу, на замершем в неподвижности аэродроме Лериды, на командном пункте дежурный щёлкнул тумблером полевого телефона…

Глава 13

Сосешь — и радуешься

Конец сентября 1937 года. Небо над Барселоной.

Небо над Каталонией в тот сентябрьский рассвет было холодным и безжалостно чистым. Лёха, щурился от яркого солнца, вглядываясь в пронзительную синеву, где едва различимый след инверсии выдавал присутствие долгожданной добычи. Семь тысяч шестьсот метров — на этой высоте его «ишак» еле цеплялся за разреженный воздух, словно альпинист, балансирующий на грани кислородного голодания.

Он бросил на мгновение взгляд на топливомер. Стрелка неумолимо катилась вниз, уже показывая половину бака — здесь, в ледяной вышине, каждый грамм бензина сжигался вдвое быстрее… Лёха сглотнул. Хватит. Должно хватить.

И тогда он увидел цель их полёта.

Сначала это была лишь едва заметная точка на фоне далеких пиренейских вершин — крошечное пятнышко, нарушающее идеальную геометрию горизонта. Но точка не исчезала. Наоборот — пульсировала, будто подмигивая. Через десять секунд он понял, нет, это не блик. Это тот самый «карандаш», которого они с таким трудом ждали.

Солнце, только что поднявшееся из-за моря, било немцам прямо в глаза, превращая советские истребители в невидимые силуэты. Лёха почувствовал, как по спине пробежали мурашки — они были призраками, тенями, готовыми обрушиться на ничего не подозревающего врага.

«Спокойствие, — мысленно приказал он себе новоявленный Карлсон. — Только спокойствие.»

Его пальцы в перчатках легонько двинули ручку управления. Машина отозвалась едва заметным дрожанием — будто живое существо, понимающее замысел хозяина.

— Ну что, дружок, — прошептал он, обращаясь к своему «ишаку», — покажем этому фашисту, чьи в лесу шишки.

Плавным, почти незаметным движением он чуть опустил нос самолета. Машина, будто почувствовав наконец-то возможность уйти с этой убийственной высоты, охотно стала набирать скорость. Лёха почувствовал, как кровь быстрее заструилась по жилам — сейчас, именно сейчас все все расчеты и усилия должны были окупиться.

Серебристо-голубой,, «Дорнье», идущий на полтора километра ниже, внезапно дернулся, будто почуяв опасность. Еще секунда — и он начал разворот, его тонкие двухкилевые хвосты резко накренились, крылья сверкнули на солнце. Лёха скрипнул зубами — заметили. Черт возьми, заметили!

— Щас мы тебе воздух то испортим! — прошипел он, бросая «ишака» в крутое пике.

Ветер завыл, когда самолет ринулся вниз, радостно набирая скорость. Стрелка альтиметра закрутилась, пока Лёха ловил в прицел ускользающий силуэт. Вот он — стройный, даже тощий, в зубчатыми тёмно-зелёными полосами на серо-голубых крыльях…

Первая очередь 13ти миллиметровых «Гочкисов» с четырехсот метров ушла в молоко… Все таки кустарно расположенные в крыле пулемёты не подразумевали уж слишком точной стрельбы. В кабине «Дорнье» мелькнули панические движения — стрелок дал длинную очередь из верней точки, пытаясь отогнать наседающие истребители.

Лёха отработал ручкой, скорректировав направление, и вторая очередь полоснула по правому крылу разведчика. Вспышки попаданий рассыпались по металлу, как искры. «Дорнье» вздрогнул, но продолжил разворот.

— Лови гад, пламенный пионерский привет! — Лёха вывел из пикирования свой «ишак» и дал третью, длинную очередь.

Теперь трассы легли вдоль фюзеляжа, корёжа металл.

Клац. Левый пулемёт заглох посредине очереди.

От неожиданности, Лёха отпустил гашетки и дернул тросик перезарядки.

Четвёртая очередь… Все равно, только правый пулемет затрясся в припадке, выплёвывая свинец вдогонку тощему франкистскому самолету. Пятая очередь… И наконец-то густой черный дым хлынул из правого двигателя.

«Дорнье» резко клюнул носом, теряя высоту. Лёха уже готовился добить его и снова сжал гашетки, когда…

Щелк. Щелк.

Он дернул трос перезарядки, но результат остался тем же. Дёрнул ещё раз. Пулеметы молчали… Всего пять очередей! Толи их заело, толи и боезапас «Гочкисов» иссяк. Проклятье!

— Васяня! Мочи козлов! — Лёха яростно качнул крыльями, уходя в сторону.

Его напарник, будто только этого и ждал, рванул вперед. Его «ишак», весь дрожа от напряжения, настиг поврежденный разведчик почти вплотную. И тогда…

Четыре ШКАСа заговорили хором. Огненные трассы сплелись в смертоносную сеть, прошивая «Дорнье» с носа до хвоста. Советские лётчики увидели, как от разведчика сначала отлетел кусок правого элерона, закрутившись в воздухе, как осенний лист. Потом вспыхнул и разорвался бензобак, окатив крыло алым пламенем.

Люк в боковой части остеклённой кабины «Дорнье» сдвинулся вбок, отлетел, и немецкий пилот, едва протиснувшись в проём, оттолкнулся ногами и сорвался вниз, вывалившись в безоблачное небо. Его парашют развернулся рывком — ровно в тот момент, когда горящий «Дорнье» завалился на бок, рассыпаясь искрами. Штурман видимо замешкался, вылезая через нижний люк и сильно позже и ниже, на километрах трех от стремительно несущегося к земле самолета отделилась ещё одна фигура, от нее вытянулась длинная белая сопля и вот уже надулся купол парашюта.

Наконец, фюзеляж немца переломился пополам, будто сухая ветка.

«Дорнье» не падал — он рассыпался в воздухе. Кабина с отделилась от фюзеляжа и камнем понеслась к земле, горящие обломки растянулись на несколько километров над оливковыми рощами. Только черный дымный шлейф остался в небе, как кровавая точка в этой утренней истории.

Лёха и Васюк сделали круг над местом падения.

Лёха молча посмотрел на дымящиеся останки. Сегодня они выиграли. Но где-то там, на других аэродромах, уже готовились к вылету новые «карандаши» и следом за ними бомбардировщики.

— На сегодня — всё, кина больше не будет, — только и сказал он, разворачиваясь на аэродром.

И два «ишака», синхронно легли на обратный курс, оставляя за спиной догорающие обломки.

Конец сентября 1937 года. Аэродром Эль Прат, пригород города Барселоны.

Барселона встретила их шумно, пыльно и запахом море. Пара самолётов Лёхи и Васюка зашли на посадку на аэродроме Эль Прат у самой окраины города. Раньше это была гражданская площадка, а теперь служила нуждам республиканской авиации. На фоне каменных ангаров стояли три древних «Ньюпора», пара СБ, облупленный грузовик с ящиками и подросток с деревянной тележкой, чем то нагруженной.

— ¡Los Chupadores han llegado otra vez! — радостно крикнул один из механиков, увидев, как из кабины вылезают Лёха и Васюк в своих привычных кислородных масках. — Сосунки вернулись!

Это прозвище — Чупадорес — прилипло к ним ещё неделю назад в Лериде и каким то образом проникло и сюда, в Барселону. Механики ржали тогда до слёз.

— ¡Eh, Chupadores! ¿Cómo está el oxígeno? — Эй, сосуны! Как там кислород?

После посадки их едва не вынесли из кабины — самолёт ещё не докатился до стоянки, а вокруг уже сгрудились механики, дежурные, связисты и просто все, кто оказался поблизости.

— ¡Tocado! ¡Tocado! — Подбит! Подбит!

Кричали, свистели, хлопали по крыльям и по плечам, выкрикивали что-то на смеси испанского и русского. Откуда то появился флаг, начали орать «¡Viva la República!», и внезапно из этой какофонии родился вполне настоящий митинг про героев неба, интернациональную солидарность и изничтоженных врагов. Васюк сиял в центре этого действа, помахивая просвечивающими на утреннем солнце ушами и сверкая совершенно счастливой и оттого несколько дурацкой улыбкой.