Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 25

Он усмехнулся, прикрыв глаза, и вспомнил старый анекдот.

— Папа, сколько будет дважды два?

— Ща… — папа достаёт логарифмическую линейку, прищуривается, шевелит губами… — Ну… где-то 3.8… может, 3.9.

— А нам в школе сказали — четыре!

— Да⁈ — папа снова берёт линейку, водит курсором… — Ну… может, конечно, и четыре… но нафига такая точность⁈

Лёха хмыкнул и повернул голову к свету. Вот и он сейчас — между 3.9 и 4.2. Всё вроде бы правильно, но чуть поддует не оттуда, чуть кто-то задержится на взлёте, и весь расчёт пойдёт лесом. А значит — надо закладывать не точность, а на хитрость.

Как итого получалось, что взлететь, догнать и сбить разведчик почти невозможно, патрулировать в воздухе не хватит никакого топлива и моторесурса. И оставался единственный вариант — заранее получить сигнал о пролёте от передового авианаводчика, взлететь, набрать максимум высоты, высидеть там… тут Лёху передёрнуло от одной этой мысли… и, если повезёт, быть там, где враг тебя не ждёт, задавить разведчик сверху, желательно со стороны солнца…

Он встал, стряхнул со штанов мелкие обрывки резинки с планшета, разгладил ещё раз красиво оформленный лист с «презентацией», хмыкнул и пошёл искать начальство.

Конец сентября 1937 года. Аэродром Лос-Альказарес, пригород Картахены.

Сказать, что Бонифатьич был сильно удивлён — это значит не сказать ничего. Он, человек востребованный всеми на аэродроме, местный царь гаек, болтов и хозяин спирта, знавший некий толк даже в радиоделе, — стоял теперь посреди ангара и с полным недоумением смотрел на чёрную коробку с воронёной трубой и какой-то американской надписью Audiovox.

Штуковина, прикрученная к столбу у ангара, сначала пернула, потом крякнула, а затем из неё, хрипя и будто давясь, раздался голос и не чей-нибудь, а Проскурова.

— Бонифатьич! Подойди на КП! Очень надо! — протянуло из динамика, как из глубокой консервной банки, с металлическим дребезжанием на последних словах.

Бонифатьич вздрогнул, шагнул вперед, потом ещё раз всмотрелся в чёрную пасть трубы — будто сомневался, не почудилось ли ему. Быстро закруглив обсуждение ремонтов с механиками, бросил окружающим:

— Ну и времечко пошло…

И, в развалочку, не торопясь и ругаясь вполголоса, зашагал к командному пункту.

Зайдя на КП и приготовившись высказать Проскурову всё, что он думает про «гонять старого заслуженного зампотеха», был остановлен сунутой в руки телефонной трубкой:

— На! Твой любимый Хренов аж в Лериде без тебя спокойно спать не может!

Бонифатьич прослушал несколько минут, время от времени выдавая только многозначительные «Хмм…», «Ну…» и «Нифига себе…», вдруг, не выдержав, высказал телефонной трубке:

— Хренов! Ты совсем охренел⁈ Как я тебе их в Лериду перешлю⁈ В бомбоотсеке, что ли⁈… Что! В Барселону⁈ «Хмм…»… Ну в бомбоотсеке, так в бомбоотсеке…

Конец сентября 1937 года. Аэродром Эль Прат, пригород города Барселоны.

Пара толстеньких, приземистых самолётов с республиканскими полосами на хвостах и опознавательными надписями LEX-23 и VAS-02 не спеша, но целеустремлённо набирала высоту, уверенно ввинчиваясь в небо по широкой спирали. Лёха казалось, мотор рычит в унисон с ударами его сердца — глухо, но напористо, как будто и сам знает, куда и зачем они лезут. За остеклёнными сдвижными фонарями кабины сидела пара «сосунков» в кислородных масках.

— Что, Васяня, сезон браконьерской охоты на Дичь объявляется открытым! Бить будем из засады! Аккуратно, но сильно! — радостно объявил удивлённому Васюку наш герой перед стартом.

Закрытые фонари, к слову сказать, никогда бы не оказались на этих машинах, если бы не Бонифатьич. Тот не только сумел где-то раздобыть и оперативно прислать в Барселону целых три сдвижных колпака от шестнадцатых, но и дозвонился до своего знакомого — местного заместителя Бога по технической части на отдельно взятом аэродроме Эль-Прат, что под Барселоной. Мастерские внезапно оторвались от сиесты и перекуров и буквально за день приладили девайсы к двум истребителям — с любовью и набором не нормативной испанской лексики.

Всей этой активности предшествовало большое, как выразился Лёха, «собрание партхозактива». Заседание авиационного начальства длилось больше двух часов и в основном крутилось вокруг вопроса «кто виноват и что делать», а закончилось тем, что Лёху с Васюком командировали на неделю в Барселону.

— В санаторий едем! На море, — ржал потом Лёха, поддразнивая наивного Васюка.

Хренов, как опытной менеджер из будущего, замутил полноценную «презентацию». Разложил нарисованный план перехвата разведчика — с графиками, высотами, маршрутами и стрелочками. Начальство сперва слушало, потом качало головой и переваривало, а потом, не моргая, уставилось на Лёху:

— Хренов… а где на передовой телефон ты видел?

— В смысле где? — растерялся Лёха, ещё не ощутивший на своём копчике настоящей окопной жизни и не очень готовый к современным ему фронтовым реалиям.

— Ты думаешь, пехота с передовой мечтает нам телефонировать и прямо так и рвётся нас извещать: «Видим вражеского разведчика, высота такая-то, курс такой-то»? У них там больше заняться нечем? Вот если их начнут бомбить — тогда, да, сразу услышишь вопли из штаба: «Где эти сраные, ленивые истребители⁈»

— Эээ… а если там ПАНа посадить?.. — и, видя непонимающий взгляд, Лёха расшифровал: — Передового авианаводчика… Понял, молчу, — сдулся наш герой под ироничными взглядами старших испано-советских товарищей.

В итоге идея с «авианаводчиком» и звонками с фронта не взлетела. Но сам замысел мышеловки сочли достойным, и в приведённом к реалиям республиканской жизни плане, начальство на неделю усилило ПВО Барселоны Лёхой и Васюком, с наказом бдительно и неусыпно ждать звонка с аэродрома Лериды о проходе разведчика.

Ну а тут уже — прыжок в небо и вперед!

Мышеловку наладили, зарядили и привели в готовность.

Конец сентября 1937 года. Небо между Леридой и Барселоной.

Прошлый вылет выдался особенно нервным и запомнился Йоппу надолго.

Вначале всё шло как по нотам — моторы урчали ровно, самолёт плыл в холодной синеве, штурман изредка вполголоса давал поправки курса.

Пара истребителей с Лериды, вопреки всем законам аэродинамики и здравого смысла — очевидно, накрученная начальством до предела — начала перехват. Йопп тогда лишь усмехнулся.

Штурман со стрелком их откровенно проспали. И вдруг… Весь экипаж очнулся, когда республиканские «ишаки» подобрались непозволительно близко. Первым заорал стрелок:

— «Scheiße! Zwei Ratten von links unten!» (Дерьмо! Две «крысы» слева снизу!)

Йопп дал полный газ и его «Дорнье» нехотя, с натугой, начал набирать высоту. И вдруг — сюрприз!

Мимо кабины промелькнули раскалённые трассеры. В хвосте коротко бахнуло — ослепительно, будто салют в честь чужого успеха. Стрелок снова выкрикнул что-то непечатное.

Йопп проверил штурвал, педали… Самолёт не развалился, управление не заклинило. Но ему этого хватило. Без лишних раздумий он аккуратно развернул машину обратно. Барселона подождёт.

Внизу мелькнули два маленьких, яростных силуэта — обиженные, но бессильные что-то сделать.

В реальности повреждение оказалось смехотворным — аккуратная дырка в хвосте, будто кто-то пробил обшивку кулаком. И в штабе его не оценили. Барселона — главные ворота помощи из Франции — требовала свежих снимков. И Срочно.

И вот теперь они — снова в воздухе, снова над враждебной землёй, снова тот же проклятый маршрут.

Йопп внутренне сжался, как сапёр ожидая щелчёк взрывателя, пока «Дорнье» полз над Леридой. Штурман не издавал ни звука — словно боялся, что даже шёпот спровоцирует взлёт истребителей. Внизу медленно проплыл аэродром: взлётная полоса, два облупленных ангара, ржавые бочки у края лётного поля.

Ни движения. Ни бликов на стёклах взлетающих истребителей, ни вспышек выстрелов, ни привычной суеты на аэродроме.

— «Tot», — прошептал Йопп. — (Мёртво)