Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 23

— ЙО аБЛО⁈ Ту Аблас Испаньёль⁈

Видя, что контакт налажен, Серёжа радостно закивал и повторил непонятливому испанцу:

— Си, си, ту, ту! Хаблас Испаньёль? — и тихо добавил, — А за ЙО БЛО ты ещё ответишь, когда Инесска отвернется!

Целый Comandante de Patrulla завис в полной растерянности, потому что он-то как раз никаких других языков, кроме испанского, и не знал.

Инесса снова прошипела Васюку:

— По-моему, он даже ещё больший идиот, чем ты! Что я буду говорить маме, когда тебя арестуют⁈ Кто будет кормить наших детей! Боже, во что я только влипла…

Команданте, между тем, начал приходить в себя, осознал, с кем имеет дело, спрятал пистолет и сказал Васюку:

— ¿Adónde van tan temprano? — (Куда вы идёте в такую рань?)

— Me llamo Sergio! (Меня зовут Серёжа!) — отвечал Васюк, как учили на курсах, жизнерадостно улыбаясь, да-да, в шесть утра. — Cómo te llamas? (Как тебя зовут?) — Васюк был одним из лучших учеников и прилежно конспектировал все слова в тетрадку. Слов, к сожалению, было не много.

Команданте понял, что имеет дело с душевнобольными в стадии обострения, и почти ласково произнёс:

— А! Ayuda Soviética? (А! Советская помощь!) — а потом понимающе кивнул и добавил. — Y su tía loca! — (и его сумасшедшая баба)…

— Сам ты жид, иуда! — из-за спины белорусского полиглота высунулось маленькое разъярённое существо, решившее, что услышало знакомое слово, оскорбляющее её национальное достоинство.

— Си! Tía loca — Innessa! (Да! Сумасшедшая тётка — Инесс а) — думая, что тоже освоил новое слово, Васюк ткнул пальцем себе за спину.

Через пять минут стороны уловили некоторое количество кажущихся знакомыми слов, и ещё через пять минут громких препирательств наша парочка гордо маршировала в направлении аэродрома, сопровождаемая бдительными испанскими патрульными…

— Басйюк! И ты, Тиа Лока! Ну вы красавцы! — почти плакал Лёха от смеха. — Вы вообще понимаете, что патрульные могли вас просто взять и расстрелять⁈

— А я сразу тебе сказала, что он ещё больший идиёт, чем мой СерО́жа! — фельдшер медпункта органически не могла задерживать слова внутри себя.

— Почему же? — теперь уже удивился Лёха.

— Потому что умный человек не будет тащиться полчаса в какие-то буераки, когда он мог спокойно пристрелить этого СерО́жу на месте и избавить меня от такой невыносимой головной боли на всю оставшуюся жизнь!

— И как же мы теперь?.. — расстроенно прогудел ошарашенный поведением подруги Васюк.

— Ну как-то придётся приспосабливаться! — яркая представительница известного народа ловко втерлась Васюку в комбинезон, и он, даже не осознав как это произошло, взял её под руку.

Середина сентября 1937 года. Аэродром Альфес, пригород города Лерида.

Прозвучала сирена — визгливый, пронзительный звук, перекрывший ровное гудение аэродромной жизни. Лёха сидел на корточках у фюзеляжа с незажжённой сигаретой в зубах, щурясь на солнце. Услышав сигнал, он как ужаленный вскочил, отбросил незакуренную папиросу, отпихнул носком сапога пустую жестянку и рванул к кабине.

Васюк уже бежал к своему самолёту, застёгивая на ходу комбинезон, парашют суматошно бил его в тыл во время бега, заставляя семенить. Лёха, обогнув плоскость крыла, чуть не врезался плечом в кромку — торопился, нёсся не разбирая дороги. Он подтянулся, поставил ногу в выемку, запрыгнул в кабину, накинул кислородную маску и пристегнул поясной ремень. Мотор ещё молчал, механик метался сбоку, убирая чехлы и готовясь к запуску.

Стартер взвизгнул, и двигатель подал голос — сперва фыркнул, кашлянул, затем на мгновение стих и, наконец, сотряс воздух ровным, глухим ревом. Пропеллер завертелся в бешеном темпе, глядя в глаза раннему солнцу. Лёха двинул рычаг газа вперёд.

— Да-а-а-в-а-а-ай! Вперёд! — проорал Лёха, давая сигнал рукой Васюку. Тот махнул в ответ, уже сидя в своей машине: очки подняты на лоб, дурацкая улыбка растянулась на пол-лица, отметил про себя Лёха.

Они тронулись. Сначала медленно, самолет побежал по пыльной траве, потом всё быстрее, пока рёв не слился в сплошной гул. Колёса истребителей оторвались от земли, и пара «ишаков» стремительно ввинчивалась в голубое небо навстречу приближающейся угрозе.

Высоко над головой, в прозрачной синеве, едва различимая точка медленно ползла по небосводу им навстречу.

— Зараза… — процедил Лёха, подтягивая рычаг газа и задирая нос. — Опять проспали. Увидели километров за двенадцать–пятнадцать, небось. А что ему эти пятнадцать километров, ТРИ минуты полёта, не больше.

Разведчик шёл где-то на пяти, может, даже чуть выше, километрах.

С каждой секундой эта точка в небе быстро росла, и буквально через минуту она превратилась в вытянутую, серую, с прямым длинным крылом стрекозу.

Лёхин мозг отключился от эмоций, превратившись в холодный вычислительный механизм. Он лихорадочно прикидывал высоту, скорость полёта и расстояние до приближающегося вражеского, а в этом не оставалось никаких сомнений, самолёта. Задрав нос «ишака» и аккуратно поигравшись ручкой, Лёха понял, что быстрее всего высотомер крутится и самолёт лезет вверх при скорости порядка 250–260 километров в час по прибору.

— Разведчик, — мелькнула в голове мысль, — Или всё-таки бомбер?

— Ладно, одиночный самолёт и идёт высоко — будем считать, что это разведчик. А если это бомбер? И сейчас как навалит по аэродрому… а мы его даже не потревожим…

Лёха вздохнул, представив, как будет выглядеть эта сцена со стороны, и вздрогнул. В голове замелькали лица — командование, механики, замполит… И уже будто кто-то произнёс холодно, официально: «Удирал от одиночного бомбардировщика».

— Ох, нас порвут… если только сразу не расстреляют.

Эта сука идёт километров триста пятьдесят… Если это «Дорнье» или «Хенкель»… — Лёха мотнул головой, отгоняя подступившую панику. — Мне до пяти тысяч лезть минут семь, если не восемь. А пока я в горизонт не выйду — у меня километра полтора отставания от него в минуту. Это я километров десять, а то и двенадцать потеряю… И как его потом догонять?

Через минуту полёта, когда до цели оставалось километров восемь, Лёха принял решение и развернул самолёт назад, к аэродрому, выравниваясь по курсу разведчика — в надежде выкроить лишние секунды на набор высоты. Получалось, что тот шёл сзади, но сильно выше. Лёхе приходилось шустро вертеть головой, отруливать, чтобы не потерять его из виду и не подставиться.

Васюк преданно болтался сзади, отставая метров на двести. Пара И-16, натужно насилуя моторы, карабкались всё вверх и вверх.

Секунды тянулись, как свинцовые гири, привязанные к ногам.

Лёха задрал голову и оглянувшись, увидел высоко над ними инверсионный след от пары двигателей и светло-серый силуэт самолёта. Бросив взгляд на приборную панель, он осознал, что за эти четыре минуты они набрали три с небольшим тысячи метров высоты.

Истребитель, ревя мотором на полных оборотах, тяжело полз вверх, будто цепляясь за воздух. Стрелка высотомера шустро отсчитывала высоту, хотя Лёхе казалось — она застыла в вязком желе.

«Дорнье» был прямо над ними и неспешно уходил вперёд.

Им всё ещё не хватало пары километров высоты.

Середина сентября 1937 года. Небо между Леридой и Барселоной.

Йопп спокойно и даже расслабленно пилотировал самолёт, хотя к этому процессу больше подходило определение — рулил. Очередной вылет — таких за последние месяцы было столько, что уже не сосчитать. В кабине — тишина, только мерно подвывали моторы, а кислород, тихонько шипя, проникал в лёгкие ровно и приятно, вызывая лёгкую эйфорию. Всё шло по давно отработанному сценарию. Внизу простиралась Испания — пыльная, горячая, чужая. Вверху же раскинулось бескрайнее голубое небо, знакомое и родное. Йопп посмотрел на компас и чуть довернул вправо.

В наушниках вдруг захрипел голос штурмана:

— Командир, вижу — с Лериды поднялась пара. Идут курсом на нас.

Йопп хмыкнул и слегка потянул ручку на себя, выравнивая горизонт.