Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 22

Глава 11

Йо! Хаблас эспаньоель?

Середина сентября 1937 года. Аэродром Альмерис, пригород города Уеска.

Ранним утром, когда на востоке только-только начинало розоветь небо, а аэродром в Хуеске всё ещё окутывала сонная тишина, лейтенант Йопп Бухвален, хмуро моргая, шёл в сторону своего Dornier — Do 17F. В этот раз он был одет почти по уставу — и кожаная куртка, надетая поверх комбинезона, застёгнута на все пуговицы, и даже пилотка ровно сидела на голове, но сапоги блестели свежей пылью, будто он специально прошёлся по самой грязной части рулёжки.

Настроение у Йоппа было невесёлое. Во-первых, вылет назначили на шесть утра, а это, по его внутренним понятиям, ещё относилось к середине ночи. Во-вторых, запас orujo de la muerte вчера закончился, и испанские механики что-то подозрительно отмалчивались по поводу поставки новой партии. А в-третьих — лететь сегодня предстояло в сторону аэродрома Лериды и дальше на Барселону и далее по списку… А это значило, что придётся лезть на максимальную высоту и дышать кислородом весь полет, варварски убивая прекрасное похмелье.

И ещё в районе Лериды, да и самой Барселоны ему уже не раз доводилось убеждаться, республиканская авиация очень уж отчаянно цеплялась за небо. Высота и скорость были единственными гарантиями для его «Дорнье», спасая от шустрых «рата», пилотируемых заряженными на подвиг советскими героями с лицами, выточенными как из гранита.

— Пф-ф… Лерида, — процедил Йопп, подходя к самолёту и оглядывая его. — Лететь туда — как лезть в ж***пу к начальству с фонариком. Вроде что-то и видно, а толку никакого и рассказать никому нельзя.

Штурман и стрелком уже стояли у трапа. Штурмана звали Курт, он был родом из местечка Факинг, в Верхней Австрии, не понятно как сумевший попасть в ряды люфтваффе. Всегда молчалив, нелюдим, и Йопп не помнил, откуда он у него взялся. Впрочем, Курт пил, как нормальный человек, а значит, вызывал у него доверие. Стрелка же дали нового и Йопп его ещё не запомнил. Вили из Халле, этого Йоппу было достаточно.

— Доброго утра, хер лейтенант, — мрачно буркнул Курт, — ветер юго-западный, до Лериды двадцать пять минут туда, потом двадцать Таррагона, двадцать Барселона и уже по прямой обратно, минут сорок пять. Два с небольшим часа за всё про всё.

— Что там за задание? — буркнул Йопп в ответ и с трудом стал втягиваться в кабину.

— Снимки, как обычно. Линии снабжения. От Барбастро до самой Тарррагоны. Просили подробно железную дорогу и особенно мосты. В Барселоне порт и вокзал.

Йопп включил приборы, дернул за рычаги, и моторы «Дорнье» зажужжали, затрепетав в предрассветной прохладе.

Самолёт плавно покатился к краю взлётной полосы. Йопп нахмурился и, тяжело выдохнув и зашептал, как молитву:

— Für den Sieg… и чтоб не обосраться в воздухе.

Самолёт рванул вперёд, колёса запрыгали по траве аэродрома, задрожали от скорости, крылья приняли на себя вес машины, а Йопп вновь входил в своё странное равновесие — смесь похмелья, страха, самолюбия и капли безумия, которая, как он считал, и делает настоящего лётчика.

Середина сентября 1937 года. Аэродром Альфес, пригород города Лерида.

Второй день Лёха тянул лямку безделья на аэродроме Альфес у Лериды. День тянулся вяло, как пережаренная тянучка из военторга — вроде бы сладко, но зубы склеивает намертво и уже не очень радует.

А утро у него началось нервически… потому что Васюк не появился. Обычно чрезвычайно ответственный белорус, предпочитающий лучше заночевать под самолётом, чем опоздать на пять минут к вылету, пропал.

Лёха поспрашивал у механиков, сходил на командный пункт — но никто не видел этого белобрысого ценителя картошки. И где-то через полчаса нервного ожидания примчался посыльный и выдернул Лёху на командный пункт ещё раз.

Там нашему герою представилась картина Репина под названием «Приплыли».

Белобрысый здоровяк старательно ограждал маленькую, тёмненькую и очень активную молодую женщину, которая пыталась пока словесно напасть на столпившихся на КП испанцев, крича по-русски разные нехорошие слова.

Увидев Лёху и обрадовавшись, что кто-то в этом дурдоме понимает сразу два языка, собравшиеся бросились к нему, как к спасителю Отечества.

— Команданте да патрулла, Хосе Родригес. Вы случайно не знаете этот Басйюк?

Лёха старательно задавил улыбку и подтвердил, что именно этот Басйюк ему очень хорошо известен, можно сказать — чуть ли не родственник.

— Это известный советский лётчик-ас, сбивший чуть ли не всех франкистов!

— Прекрасно! — улыбаясь щербатым ртом, ответил начальник патруля. — А с головой у него всё в порядке?

Лёха иронично наклонил голову, как бы удивляясь такому диагнозу ново провозглашённого психиатра. Он сжал губы, чтобы не заржать, и с достоинством ответил, что нет, ещё вчера Басйюк психозами не страдал.

— Простите за прямоту, но он себя ведёт… странно, — продолжал настаивать команданте. — Может быть какой-нибудь сильный душевный удар?

— Вот точно! Этот Басйюк как раз вчера схватил душевный удар, — Лёха щелкнул пальцами и с серьёзным лицом спокойно начал уточнять, — Когда познакомился вот с этой кричащей женщиной. Но, судя по тому, что он до сих пор её не задушил — нервы у этого Басйюка в отличной форме.

— Да! Я бы точно её придушил несколько раз подряд, если бы не Басйюк… — команданте понимающе закивал головой.

— Отличная идея! Придушить её на бис! наложить давящую повязку на горло! — поддержал наш товарищ мечту каманданте де патрулла.

Тут в разговор снова влезла Инесса, затем влезло начальство аэродрома, потом опять патрульные, и через несколько минут воплей сразу на двух языках перед Лёхой стала разворачиваться картина маслом…

* * *

Увидев в полшестого крадущуюся сквозь кусты парочку («Что! Я своего молодого человека уже и обнять не могу?» — громко прокомментировала Инесса, ткнув Васюка, чтобы тот прогудел что-нибудь в её поддержку), патрульные передёрнули затворы и рванули ловить шпионов.

В ответ на крики вооружённых людей Васюк попытался достать свой револьвер и геройски перестрелять нападавших. Их спас зацепившийся за штанину курок и отличное зрение Инессы, которая разглядела повязки «PATRULLA» на руках бдительных стражей порядка.

(«Идиёты! Что — они что, в упор не видят советского доктора⁈» И этого лётчика. — возмутилась Инесса.)

Застыв друг напротив друга в напряженных позах, начальник патруля спросил:

— Comandante de Patrulla! Sus papeles para revisión. De lo contrario, tendremos que arrestarlos.

(Начальник патруля! Предъявите документы! Иначе мы вас должны арестовать.)

Видя, что ни Васюк, ни его спутница ничего не понимают из сказанного, он показал сначала наручники, а потом свой бумажник и сделал руками движение, как будто открывает книгу.

— Sus papeles! Сус папЕлес!

— Стою и вся прям дрожу! Песетас ему подавай! Он таки что, и правда хочет поиметь с нас денег⁈ Идиёт! СерО́жа! Скажи ему немедленно! — всплеснула руками Инесса, словно апеллируя к невидимым зрителям.

Васюк поменял цвет лица с розового на малиновый, глаза у него налились кровью, артериальное давление явно повысилось и, повернувшись уже к Инессе, он произнёс:

— Почему это я идиот? Мне показывают пистолет и наручники, а я за тебя между прочим, переживаю! — надулся чрезвычайно ответственный белорус, приняв всё высказанное женщиной на свой счёт.

— Ах! Я и говорю, ты такой же полный идиёт, как и он! Я не говорила, что ты идиёт, а говорю, что он идиёт! Куда я попала! Сборище идиётов! Спроси же у него наконец, чего он хочет! — промолчать вовремя Инесса не умела с самого детства.

Васюк повернулся к патрульному и, как его учили на курсах испанского, улыбаясь, произнёс:

— Хаблас Испаньёль? (Говорите по-испански?)

Испанский команданте удивлённо вытаращил глаза и не веря своим ушам, переспросил: