Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 18
- Предыдущая
- 18/60
- Следующая
— А! Любовь Аркадьевна… Наше ей уважение! — радостно заржал его начальник.
Если бы у читателя была возможность заглянуть в недавнее прошлое — а именно часов эдак на пять-шесть назад — он бы увидел в госпитале Картахены весьма живописную сцену.
На заднем дворе, в небольшом закутке за операционным корпусом, где кто-то из местных санитаров заботливо повесил жестяную табличку с надписью Fumar prohibido, красовалась импровизированная курилка. Именно туда, поддерживая рукой свободно болтающиеся на завязочках штанишки, дошлёпал наш герой. Его взгляд мгновенно выхватил знакомую фигуру.
Любовь Аркадьевна стояла, прислонившись к стене, обворожительно красивая в расстёгнутом на пару пуговиц халате. Тоненькую сигарету она держала изящно, на отлёте, зажав её длинными хирургическими щипцами — как будто боялась, что никотин проникнет в кровь прямо через кожу.
Вся её поза, поворот головы, нахмуренные брови — говорили о сложной внутренней дилемме, захватившей мозг симпатичного молодого хирурга. Лёха, ведомый как всегда самыми высокими побуждениями, не стал терять времени.
Он приблизился к ней, ловко прижал молодую женщину спиной к стене и попытался ласково, по-доброму, с лёгкой улыбкой запустить руки под халатик. В ответ он получил резкий, точный толчок локтем в грудь.
— Капля никотина убивает лошадь! — предупредила она, наставляя на него щипцы с дымящейся сигаретой.
— Не всякую! Некоторые выжили, как я вижу! — ответил Лёха, обиженный таким холодным приёмом, не разобравшись в сложностях внутреннего мира симпатичной врачихи.
Что было дальше — Лёха запомнил смутно. Лёгкий замах, блеск металла, и…
БЛЯМ-С!
Оказалось… во второй руке, скрытой от Лёхи, Любовь Аркадьевна держала небольшой, плоский, с чуть загнутыми краями нержавеющий подносик, на котором, вероятно, недавно стерилизовали инструменты…
В голове же симпатичной служительницы Гиппократа за секунду проскочил ворох мыслей:
«Лёгок на помине! Даже штанишки не удосужился надеть нормально — завязочки наискосок, улыбается, как будто не из операционной вчера вырвался, а с гулянки вернулся. Господи, какой же он упрямый, самоуверенный, нахальный идиот. И красивый к тому же!»
В её замахе была не злоба, а воспитательный момент. Медицинская, женская и человеческая мудрость соединились в едином порыве сохранить для потомства молодого и обаятельного кретина в лётном комбезе.
А в ударе — почти забота. Чтобы знал.
Середина сентября 1937 года. Курилка за ангаром технической службы аэродрома Лос-Альказарес.
История как ни странно, имела продолжение.
Устав объяснять происхождение знатного фингала, украшавшего правый глаз и неотвратимо приковывавшего взгляды всего личного состава, Лёха сбежал в тень. Сначала он честно пытался держаться версии о злополучном стечении обстоятельств — мол, поскользнулся, потерял равновесие, упал и встретился лбом с косяком двери. Потом ржачная натура нашего героя взяла своё, и он перешёл к более живописному вранью — от «кобыла лягнула» до «лично с Франко бился за свою сигарету». Когда и они приелись, начал врать совсем уж вдохновенно, с фантазией, рассказывая о внезапном сражении с итальянскими агентами в курилке, где они считали количество бычков. Причем раз от разу количество побитых итальянцев множилось и росло.
Но даже самые нелепые версии принимались с азартом, а к вечеру весь аэродром спорил, правда ли, что Лёха спасал госпиталь от злобных инопланетян, ибо красочное описание Дарта Вейдера с красным светящимся световым мечом и Тёмной стороной Силы потрясло коллектив.
В какой-то момент ему надоело. Он махнул рукой, отполз от офицеров и солдат, как раненый партизан в тыл леса, и осел в курилке — за ангаром, в приятной тени, где пахло горячей землёй, авиационным бензином и вчерашними махорочными окурками.
Раненное полужопие, всё ещё страдающее от меткости итальянского стрелка, он аккуратно устроил на деревянный ящик, в котором приехала гуманитарная помощь испанскому народу с надписью: ФАБ-50 — 2 шт. — Брутто 142 кг — Партия № 11–36 — ВЗРЫВООПАСНО — из Советского Союза.
Лёха усмехнулся, покачал головой, вспомнил симпатичного доктора и подумал, что табличку «Fumar Prohibido» — точно такую же, как в госпитальной курилке, — надо где-нибудь позаимствовать и обязательно повесить здесь. Для красоты. И совсем немножко для памяти.
Курить он пытался бросить в очередной раз и теперь просто сидел, наслаждаясь тишиной в тени ангара. Слушал редкие звуки — где-то шипел компрессор, хлопали двери мастерской, смеялись техники. А тут, в этой тени, царило почти монастырское спокойствие.
Лёха выдохнул и ощутил: впервые за последнее время он никуда не торопился.
* * *
И тут в курилку, размеренной походкой уверенного в себе человека, из-за угла ангара зарулил персонаж, которого Лёха в эти минуты мечтал увидеть меньше всего. Товарищ Кишиненко. То ли лихой кавалерист, то ли пехотинец без страха и упрёка — Лёха всё время их путал, а сам Кишиненко никогда не спешил с уточнениями, словно наслаждаясь этим туманом военной славы.
Замполит, к удивлению, был не просто трезв, но и настроен удивительно добродушно. Без своей обычной суровой складки между бровями он неспешно приблизился, повёл плечами, прокашлялся, словно разминаясь перед политбеседой, и с неожиданной теплотой кивнул Лёхе, будто перед ним был не подозрительный лётчик с фингалом и ранением в зад, а дорогой сердцу боевой товарищ.
— Ну что, герой неба, — начал он весело, усаживаясь на перевёрнутый ящик рядом, — опять курим? А потом идём строить испанцам коммунизм дальше?
— Бросаем. В очередной раз, — согласился с начальством Лёха. Он уже чувствовал, что просто так разговор не обойдётся.
— Что, капля никотина убивает лошадь? — пошутил замполит, как будто зная предысторию появления украшения на Лёхиной физиономии, и кивнул на бланш под глазом попаданца.
— Соглашусь с вами, товарищ капитан! Какие-то нежизнеспособные зверюги получились, — грустно вспомнил Лёха и жаркую ночь, и сверкающий блеск несущегося на полной скорости подноса. — Хомяков вообще, говорят, разрывает на куски.
* * *
Чтобы не нарываться на политическую лекцию о сущности классовой борьбы, Лёха решил проявить осторожную дипломатичность. А точнее — хитрый лисий нюх на настроение начальства. Замполит Кишиненко сегодня был редкостно миролюбив, и Лёха решил, что момент подходящий, чтобы не только избежать нотаций, но и немного подмаслить политрука.
Он закинул раненую ногу на деревянный ящик с надписью «ФАБ-50. Партия №11–36» и с самым заинтересованным видом спросил:
— Товарищ Кишиненко, вы же ведь в лошадях разбираетесь?
Нет, он, конечно, видел их — и не раз.
Но, как истинный городской житель, Лёха лошадей побаивался — не то чтобы до паники, но до дрыжиков в коленках вполне.
Ухаживая за одной страстной поклонницей верховой езды, он повёл себя как настоящий городской герой. Видя, как нимфеточное создание пихает здоровенного коня в стойло, кормит его яблоком и, ругая, шлёпает его игрушечным прутиком — Лёха испытывал первобытный ужас.
Стиснув зубы, он обул сапоги, надел каску для верховой езды (входящую, кстати, в стоимость обучения), взгромоздился на унылую и меланхоличную кобылу и даже прошёлся по манежу неторопливым шагом, отбивая себе всё, что отбивается, включая самооценку. Но как только по команде инструкторши лошадь перешла с шага на рысь, Лёха окончательно утвердился в мысли, что два колеса и мотор между ними — это и есть вершина эволюции средств передвижения…
С тех пор познания нашего героя о лошадях не сильно продвинулись вперёд, он был уверен, что кони бывают злые, у них есть грива, хвост и бывает какое-то отношение к кавалерии. Чем он не преминул и воспользоваться в беседе. Всё остальное казалось ему туманным и сильно подозрительным.
— Было дело, — с достоинством кивнул тот. — Я даже у самого товарища Будённого на параде шагал. Были у нас и лошади… в обозе в основном. А что?
- Предыдущая
- 18/60
- Следующая