Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 13

Было раннее утро. Солнце вставало из-за алжирского берега, воздух ещё не нагрелся, но напряжение уже густо висело в воздухе.

Его 120-миллиметровые орудия ждали приказа, а он, стоя у оптического дальномера, не сводил глаз с целей. Крейсера противника шли по касательной, огибая арьергард республиканского конвоя.

— Не спать, вы, ленивые задницы! — рявкнул он. — Почему первые выстрелы сложены черти как? Какой идиот притащил сюда осветительные снаряды⁈ Мы что, салют этим ублюдкам устраивать собираемся⁈

— Так положено… — неуверенно пробормотал подносчик, испуганно мигая. — Нам их теперь обратно в трюм тащить?

— Оставьте! Сложите там, на переборке! — махнул рукой Мигель, не желая отвлекать расчёт в напряженной обстановке.

Он даже не представлял, чего будет стоить его решение.

Ночью они шли вдоль побережья, отрезая путь республиканским торговцам. Их «Балеарес» — красавец-крейсер, только что спущенный на воду, сверкающий грозными восьмидюймовыми орудиями, должен был стать гордостью флота и кошмаром для любого кто встанет на его пути.

И вот на рассвете он столкнулся с республиканским конвоем, крадущимся вдоль алжирского побережья…

По отдельности весь этот конвой был ему на один зуб — один снаряд, один взрыв. Но их было слишком много. Торговые суда рванули наутёк, за ними развернулся эскорт из семи эсминцев, и весь этот рой бежал обратно, на юг, к французскому берегу Алжира. «Балеарес» лёг на курс к северо-востоку, заходя в хвост конвоя, готовясь начать методичную резню.

Казалось, пара лёгких крейсеров, сопровождавших торговцев, тоже бросилась наутёк. Но, преодолев начальный бардак и организовавшись, более мелкий пристроился в кильватер с своему более крупному сбрату. Они парой зашли на его «Балеарес» с кормы и начали медленно и упорно отжимать его от конвоя. Их орудия уже начинали работать — периодически в небо взлетали дымные шапки от залпов и на пока приличном расстоянии от их крейсера начали вставать пенные столбы воды.

Пока для его 120 мм пушек было еще далеко…

Но это «пока» скоро закончится. Дон Ле-Бум сжал зубы, и, не отрываясь от бинокля, злобно прошептал:

— Don Le-Bum, говорите… Сейчас мы посмотрим, какой бум я устрою в ваших подлых задницах!

07 сентября 1937 года. Море у алжирского побережья, к северу от мыса Шершель.

Лёха, сощурившись сквозь лётные очки, внимательно вглядывался в линию горизонта. Сначала ничего особенного не было видно — только полоска побережья Алжира вдали и ровный, ленивый блеск прибоя. Но вскоре темные пятна внизу стали оживать и постепенно превращаться из клякс на горизонте в участников драматического действия. Один за другим проявились три чёрных, изрядно дымящих, силуэта — пароходы. Короткие, пузатые, медленные, они разбегаюсь в стороны, общим курсом на юг, к берегу. За ними рассыпались узкие, стремительные тени, готовые рвануть на перехват. Семёрка эсминцев, как овчарки, пасущие стадо, была вынуждены сопровождать медлительные транспорты, растянувших гигантским неправильным серпом, охватывая пароходы.

Со стороны моря, метров на триста ниже Лёхи, на эту орду заходил красивый клин трёхмоторных, серо-чёрных, пятнистых самолетов, собираясь атаковать транспорты и эсминцы сопровождения.

«С нашими то бомбами только на этих Пипистроне и охотиться!!» — раздраженно подумал Лёха.

В мозгу всплыло воспоминание, как им подвешивали эти две дефицитные, в трудом выцарапанные морской группой со склада бомбы. Оказалось замполит не восприимчив к акустическому воздействию матюгальника и появился у самолёта ровно в миг, когда перемазанный в краске Лёха гнал предполётный контроль.

— Партия вам предоставила самые дорогие Бомбы! Их у нас мало. Товарищи лётчики, вы должны взять обязательство топить одного врага одной бомбой! Как снайперы. Один выстрел — один труп.

Пехотный замполит на аэродроме, это, конечно, эпическая сила.

— Обязательно! Товарищ комиссар! Мы же их запускаем как камешки по воде, бомба прыгает и топит фашистские корабли один за другим! — сделав серьёзное лицо пообещал замполиту кровавый маньяк, пихаясь в кабину.

Лёха потянулся вперёд, положил самолёт в пологий вираж на одно крыло, потом на другое, пытаясь разглядеть сквозь стекло кабины обстановку в море. Прямо по курсу, чуть дальше от берега, в направлении на северо-восток полным ходом, оставляя за собой широкий пенный шлейф, двигался крупный корабль — по два крупных орудия в двух башнях на носу и корме, и, судя по форме труб, объединенным в единую нашлёпку — «Канарис» или «Балеарис», переделал их в более произносимый вариант Лёха — уходящий с чуть заметным следом дыма. Его отжимала от конвоя пара более мелких крейсеров идущих в кильватерной колоне.

С высоты казалось, будто кто-то устроил фейерверк: у переднего из преследующих кораблей вспыхнули сразу три огненных шапки дыма — выстрелы. Потом ещё раз. Через несколько секунд около преследуемого корабля встали столбы воды.

Удирающий крейсер выстрелил в ответ двумя задними башнями и уже гораздо более крупные столбы воды встали на пути кильватерной колонны преследователей, правда значительно дальше от цели.

Лёха пригнул голову вниз и глянул в малюсенькое окно в переборке, отделяющие его от кабины штурмана в носу самолета. Он посмотрел на штурмана, сидящего к нему спиной, и трижды щелкнул тумблером лампочек сигнализации на приборной панели.

«Готовься!». Потом накренил машину влево, уводя её вираж, чтобы выйти на боевой курс.

«Заходить будем со стороны пары крейсеров, глядишь и отвлекутся зенитчики…» — да и солнце в глаза им будет слепить, решил наш герой.

У них было две бомбы и только один шанс. Ещё на земле, перед вылетом, они со штурманом, лейтенантом Александром Александровым обсудили возможные варианты атаки. Либо заходить вдоль оси корабли и бомбить с высоты, пытаясь попасть в идущий на полном ходу крейсер с минимальными шансами на успех. Либо — топ-мачтовый сброс: низко, очень низко, поперёк курса цели, сбросив бомбы почти у самой глади воды, чтобы те отскочив от поверхности воды, поскакали, как плоские камешки.

— Я бы попробовал по-мачтовому… — сказал тогда Саша, нервно потирая ладони, — но я… я ни разу этого не делал.

— Как говорила одна моя знакомая, всё когда то бывает в первый раз! — произнес тогда Лёха, умолчав про совершенно интереснейшую позицию его знакомой, в которой это было произнесено. — Ну значит, сегодня будет в первый.

И вот теперь, сделав вираж и развернув самолёт, он начинал заход точно поперёк курса франкистского крейсера.

Если бы кто-нибудь в этот момент смог заглянуть в кабину этого бомбардировщика хотя бы краем глаза — его бы точно хватил удар. Инсульт, инфаркт и диарея одновременно или последовательно, сразили бы любого впечатлительного наблюдателя.

В кокпите, держа обеими руками здоровенную, обляпанную алой краской, баранку управления — словно рулевое колесо от советского автобуса, — сидел молодой парень, весь в кровавых разводах, брызгах и пятнах, будто его выдернули с бойни и посадили сушиться прямо за штурвал.

Улыбка — широкая, хищная, перекошенная от адреналина — не сходила с его лица. Прищуренные голубые глаза светились. Он слегка наклонился вперёд, будто желая заглянуть в лицо врагу через ветровое стекло, и тихо, почти ласково, выдохнул:

— Ну теперь держитесь, суки!…

Глава 7

«Пардон! Дон Ле-Бум!»

07 сентября 1937 года. Море у алжирского побережья, к северу от мыса Шершель.

Младший лейтенант Мигель Пардо де Донлебун снова прижал к глазам бинокль так, что лемурьи круги отпечатались в очередной раз. Где-то на высоте в пару километров, почти слившись с утренней дымкой, серебристой стрекозой скользил самолёт. Одинокий двухмоторный бомбардировщик, осторожный и хитрый — он шёл дугой, обходя с тыла республиканские крейсеры. Мигель прищурился. Вроде бы у франко таких не было. Или это итальяшки… Хотя он видел, как прошли строем трехмоторные пёстрые самолеты. Какого чёрта он там делает?