Император Пограничья 9 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 30

Константин Петрович позволил себе подобие улыбки — едва заметное движение уголков губ. Он добьётся от Верховного целителя разрешения на свой план. Соколовский — человек дальновидный, он поймёт выгоду. А Железнова можно будет убедить, представив это как долгосрочную инвестицию в будущее Гильдии.

Что касается Платонова… Константин Петрович нахмурился. Юнец оказался крепче, чем представлялось изначально. Простое устранение не сработало. Значит, нужен более тонкий подход. Возможно, стоит использовать его собственные достоинства против него? Честь, благородство, желание защищать слабых — всё это можно обратить в слабости. Заманить в ловушку, используя правильную приманку…

Семья Вдовина могла стать такой приманкой. Эту идею следовало обдумать…

Скуратов-Бельский развернулся и зашагал прочь. У него было много работы. Отчёты о деятельности других ячеек Гильдии, координация исследований, поиск новых агентов взамен потерянных… И, конечно, подготовка новой операции против маркграфа Угрюма.

В конце концов, он был рациональным человеком. А рациональный человек учится на ошибках и не повторяет их дважды.

Я стоял на балконе ресторана, глядя на вечерний Сергиев Посад. Город медленно оживал после недавних потрясений — внизу зажигались огни в окнах, на улицах появлялись редкие прохожие.

Ресторан «Над облаками» занимал верхние этажи одного из самых высоких зданий города — не небоскрёб, конечно, таких здесь не строили, но шестиэтажное строение давало прекрасный обзор на княжеский дворец и старинные церкви.

Закатанные до локтей рукава рубашки обдувал прохладный вечерний ветер. Пиджак я небрежно бросил на спинку стула у единственного сервированного столика на балконе. Арендовать целый ресторан на вечер — расточительство, и в обычное время это обошлось бы в целое состояние, но две вещи сыграли мне на руку. Во-первых, после штурма города и только что закончившегося Гона обеспеченная публика ещё не до конца вернулась к привычному образу жизни. Многие рестораны стояли полупустыми или вовсе без посетителей. Во-вторых, владельцем заведения оказался старый друг Романа Ильича Добромыслова, который оказался непрочь наладить дружеские отношения и со мной.

Гон подошёл к концу. На наследство Бутурлиных пока что никто не покушается. Самое время исполнить обещание, данное Ярославе Засекиной. Наши пути, скорее всего, разойдутся — она выполнила контракт, сохранила жизнь Полине во время всех этих безумных недель. Северные Волки отправятся к новым заказчикам, а я… у меня своя дорога.

Цокот каблуков по ступеням заставил обернуться. На крышу поднималась Ярослава, и я на мгновение забыл, как дышать.

Платье цвета полуночного неба облегало её фигуру, подчёркивая атлетическое телосложение. Консервативное декольте оставляло простор воображению, зато высокий разрез юбки до бедра открывал стройные ноги при каждом шаге. Медно-рыжие волосы, обычно заплетённые в боевую косу, сегодня были уложены в элегантную причёску, открывающую изящную шею. Серо-голубые глаза смотрели с лёгким вызовом, словно она ждала насмешки.

— Вы великолепны, княжна, — произнёс я, подходя к ней. — Это платье создано для вас.

Румянец тронул её щёки, и знаменитая «Бешеная волчица» на миг стала просто красивой молодой женщиной.

— Не привыкла к таким нарядам, — призналась она, поправляя несуществующую складку на юбке. — Последний раз надевала платье… даже не помню когда.

— Тогда я польщён, что вы сделали исключение ради нашего ужина.

— Лучше всё же на «ты».

— Как скажешь.

Я провёл её к столику, отодвинул стул. Ярослава села с присущей ей грацией — спина прямая, движения точные. Даже в вечернем платье она оставалась воином.

Официант — пожилой мужчина с безупречными манерами — появился словно из воздуха, разлил вино и так же бесшумно исчез. Мы подняли бокалы.

— За окончание Гона, — предложил я.

— И за тех, кто не дожил до его конца, — добавила Ярослава.

Хрусталь звякнул, и мы отпили терпкого красного вина. Какое-то время ели молча — утка с яблоками, свежие овощи, хлеб из местной пекарни. Официант появлялся только когда нужно было сменить блюда или подлить вина, не нарушая атмосферы.

— Как твои люди? — спросил я наконец. — Передали весточку? Раненые поправляются?

— Георгий Светов — отличный целитель, — кивнула она. — Даже Марков, которого я… — голос дрогнул, — уже на ногах. Говорит, шрам будет напоминать о том дне, когда капитан чуть не зарубила его.

— Ты не виновата. Ментальный яд Кощея может вскрыть даже самые глубокие раны.

— Знаю, но легче от этого не становится.

Мы перешли к обсуждению менее болезненных тем — любимых мелодий, которые скрашивали долгие переходы, необычных мест, где довелось побывать за годы странствий. Ярослава с улыбкой вспоминала тверской трактир, где подавали невероятную уху с расстегаями, а я рассказал о странном обычае в одной из деревень Пограничья добавлять мёд в мясное рагу.

Оказалось, княжна неплохо играет на скрипке — навык из прежней жизни, когда мать настаивала на «подобающем образовании для наследницы». Её рассказы о городах Содружества были живыми и увлекательными, полными забавных деталей и метких наблюдений.

После десерта — лёгкого ягодного суфле — мы вышли на балкон с бокалами вина. Огни города мерцали внизу, как россыпь золотых монет. Ярослава облокотилась на перила, глядя вдаль.

— Красиво, — тихо сказала она. — Иногда забываешь, что в мире есть что-то кроме крови и сражений.

— Может, в этом и проблема — мы слишком редко поднимаем голову от своих мечей, — заметил я, вставая рядом.

Молчание затянулось. Я видел, как она собирается с духом, и решил помочь:

— Шереметьевы… Во время атаки Кощея ты кричала эту фамилию.

Ярослава вздрогнула, пальцы сжали бокал так сильно, что я обеспокоился за хрупкое стекло.

— Ты хочешь знать мою историю? — её голос прозвучал глухо.

— Только если ты готова ею поделиться.

Она сделала большой глоток вина, словно набираясь храбрости.

— Мне было шестнадцать, — начала она медленно. — Отец правил Ярославским княжеством, мать была из рода Волконских. Жили мы… хорошо жили. Отец начал обучать меня мечу, когда мне исполнилось пять. Повторял, что княжна обязана владеть оружием. Мать возмущалась — называла это дикостью для благородной девушки.

Голос дрогнул. Я молча ждал продолжения.

— Павел Шереметьев был министром финансов при отце. Верный человек, или так все думали. Когда начался экономический кризис, отец доверял ему. А тот… тот готовил переворот. Собирал недовольных бояр, обещал им конфискованные земли.

Ярослава отпила ещё вина.

— В ту ночь… Отец сражался. Я помню, как он стоял в тронном зале с мечом и жезлом в руках, окружённый предателями. Приказал мне и матери бежать. Последнее, что я видела — как Шереметьев лично нанёс ему удар в спину.

— Мне жаль, — тихо сказал я.

— Мать умерла через год. От горя. Её род отказался нас принять — не одобряли брак с отцом. Он почти украл её из семьи. Я осталась одна. Шестнадцать лет, княжеский титул, который ничего не значил, и жажда мести.

Она повернулась ко мне, и в серо-голубых глазах плескалась боль.

— Поступила в Стрельцы в Твери. Копила деньги, училась воевать. К двадцати годам собрала команду — отверженных дворян, списанных солдат, всех, кому некуда было идти, кого жизнь выбросил на обочину. Пять лет спустя мы превратились в силу, с которой считаются. И всё это время я живу одной мыслью — вернуться в Ярославль и свести счёты с Шереметьевым.

— И что потом? — спросил я мягко. — Когда месть свершится?

Ярослава растерянно моргнула.

— Я… не знаю. Никогда не думала, что доживу до этого момента.

Её боль отозвалось во мне. Я тоже знал, каково это — жить одной целью, не видя ничего за её пределами.

— Я понимаю, — сказал я. — Когда-то один умный человек сказал мне: «Месть — это костыль. Помогает идти, когда больно, но попробуй на нём всю жизнь скакать — далеко не уйдёшь».