Я - Товарищ Сталин (СИ) - Цуцаев Андрей - Страница 7

На следующее утро он вернулся к бумагам, которые привез с собой. Доклад Бухарина о кооперативах лежал сверху. Идеи были хороши, но Сергей знал, что без индустриализации они не дадут стране рывка. Он начал писать заметки: направить ресурсы на восстановление заводов, привлечь инженеров, начать обучение рабочих. Его знания о будущем подсказывали: стране нужна сталь, машины, дороги. Но как убедить партию, не раскрывая себя?

Перед сном он прошел по даче, проверяя, все ли в порядке. В гостиной горел камин, отбрасывая тени на стены. Василий спал в своей комнате, сжимая деревянную лошадку. Яков читал в своей спальне, не поднимая глаз от книги. Надежда сидела за столом, разбирая бумаги. Сергей почувствовал тепло, но тут же вспомнил Барона, своего кота, оставшегося в 2025 году. Сергей покачал головой, прогоняя мысли. Сейчас он был здесь, в 1924 году, и должен был справиться с текущими задачами.

Сергей сидел в своем кремлевском кабинете, погруженный в полумрак, который создавала одинокая настольная лампа с зеленым абажуром. Ее тусклый свет отбрасывал длинные, зыбкие тени на стены, обшитые темными деревянными панелями, отполированными до блеска, но хранившими следы времени — мелкие царапины и потемневшие пятна. За окном Москва растворялась в вечерних сумерках: Красная площадь опустела, лишь редкие фигуры в серых шинелях мелькали под фонарями, их шаги гулко отдавались в тишине. Сергей чувствовал, как усталость накатывает волнами, но его ум, закаленный ночными бдениями перед судебными заседаниями в своем времени, отказывался поддаваться. Он должен был разобраться в прошлом Сталина, чтобы выжить в настоящем — и не только выжить, но и изменить ход истории, о которой знал с одной стороны слишком много, а с другой, оказавшись здесь, сомневался, сможет ли он глобально повлиять на нее.

На массивном столе, покрытом зеленым сукном, лежала потрепанная кожаная папка, найденная в архиве Кремля. Она была перевязана грубой бечевкой, словно кто-то пытался защитить ее содержимое от посторонних глаз. Сергей осторожно развязал узел, ощущая, как шершавый шнур царапает пальцы. Внутри были личные записи Сталина: письма, заметки, черновики речей, написанные мелким, аккуратным почерком с легким наклоном вправо. Некоторые листы пожелтели, края их истрепались, но текст оставался четким.

Он начал с письма, датированного 1918 годом, адресованного Ленину из Царицына. Сталин — настоящий Сталин — писал о проблемах с поставками хлеба, о саботаже местных командиров и просил больше полномочий для их наказания. Тон был резким, почти требовательным, но между строк проглядывала искренняя вера в революцию, фанатичная преданность делу. Сергей отложил письмо, задумавшись. Этот человек был не просто политиком — он был одержим идеей, готовый идти на крайности ради нее. Сергей же, как юрист, привык взвешивать каждое слово, каждое решение, зная, что ошибка в зале суда могла стоить клиенту свободы или потере крупной суммы. Здесь ставки были неизмеримо выше — судьба миллионов людей, целой страны, которую он знал из книг и которая теперь лежала перед ним, и зависела от его действий.

Он взял блокнот, лежавший рядом, и записал: «Царицын, 1918. Проверить конфликты с командирами. Возможные враги среди старых большевиков». Его знания из 2025 года подсказывали, что многие обиды Сталина уходили корнями в Гражданскую войну. Троцкий, Зиновьев, Каменев — все они могли помнить старые счеты, и Сергей должен был понять, кто из них представляет угрозу. Но были и другие имена, мелькавшие в исторических книгах, но оставшиеся для него менее понятными: старые большевики, чьи мотивы и лояльность он не мог предугадать. Он должен был быть осторожнее, чем когда-либо.

Среди бумаг он нашел любопытный предмет — небольшой серебряный медальон, спрятанный в картонной папке, словно кто-то забыл его там. Медальон был старым, с выгравированным орнаментом в виде виноградных лоз, потемневшим от времени. Сергей осторожно открыл его: внутри была выцветшая фотография молодой женщины с темными волосами и серьезным взглядом. На обороте фотографии было написано от руки: «Екатерина, 1901». Сергей замер. Он знал, что Екатерина Сванидзе была первой женой Сталина, матерью Якова, умершей в 1907 году. Этот медальон был личной реликвией, чем-то, что настоящий Сталин, вероятно, хранил втайне. Сергей почувствовал укол вины — он вторгался в чужую жизнь, в чужие воспоминания. Но вместе с тем он понял, что этот медальон мог стать ключом к пониманию Сталина как человека, а не только как политика. Он решил сохранить находку в тайне, спрятав медальон в карман гимнастерки.

Размышления прервал резкий стук в дверь. Сергей вздрогнул, поправил грубую шерстяную гимнастерку, которая все еще казалась ему чужой, и откашлялся.

— Войдите, — сказал он, отложив перо в чернильницу, чья медная крышка тускло блестела в свете лампы.

В кабинет вошел Климент Ворошилов. Лицо, обветренное и с небольшими морщинами, выражало смесь усталости и решимости. Он положил на стол папку, аккуратно перевязанную красной лентой, и сел на деревянный стул, который скрипнул под его весом. Ворошилов был одним из тех, на кого Сергей решил сделать ставку: преданный, прямолинейный, но не слишком амбициозный, считающийся с его авторитетом, он мог стать надежным союзником в реформах армии.

— Иосиф Виссарионович, — начал Ворошилов, его голос был низким, с легкой хрипотцой. — Принес доклад о Красной армии, как вы просили. Положение тяжелое. Винтовок не хватает, артиллерия устарела, дисциплина на местах хромает. Солдаты ропщут, командиры жалуются на нехватку всего — от патронов до сапог. Троцкий давит, требует больше контроля, но его планы… — он замялся, подбирая слова, — слишком громкие. Хочет реформировать все за год и на свой лад, но без ресурсов это пустая болтовня.

Сергей кивнул, внимательно слушая. Его знания из 2025 года подсказывали, что Красная армия в 1924 году была в плачевном состоянии: разрозненные части, устаревшая техника, слабая подготовка. Но он также знал, что к 1941 году она должна стать силой, способной противостоять нацистской Германии. Он не мог позволить Троцкому взять армию под полный контроль, но и открыто конфликтовать было рано — это вызвало бы слишком много подозрений.

— Климент Ефремович, — сказал он, постукивая пальцами по столу, — нам нужна армия, которая сможет защитить страну не завтра, а через… скажем, пятнадцать лет. Какие шаги вы предлагаете? Заводы,командиры, дисциплина — с чего начать?

Ворошилов посмотрел на него с легким удивлением. Пятнадцать лет — необычный срок для таких разговоров. Сергей понял, что зашел слишком далеко, и поспешил исправиться.

— Я имею в виду долгосрочный план, — добавил он. — Мы строим социализм, но без сильной армии он не устоит. Нам нужны заводы для оружия, школы для командиров, порядок в частях. Что скажете?

Ворошилов кивнул, его лицо стало серьезнее. Он раскрыл папку, вытащив лист с аккуратно составленным списком.

— Заводы — это главное, — сказал он, указывая на записи. — Урал, Донбасс, Харьков — там есть предприятия, которые можно поднять. Но нужны деньги, инженеры, сырье. В Царицыне, помните, мы с вами… — он осекся, словно наткнулся на неприятное воспоминание, — в общем, там были проблемы с местными, но мы справились. И еще командиры. Надо отправить молодых в академии, учить их по-новому. Но Троцкий… он хочет, чтобы все шло через него.

Сергей сделал мысленную пометку: Царицын. Он знал из книг, что Сталин и Ворошилов работали там вместе в 1918 году, и их сотрудничество было отмечено конфликтами с местными командирами. Эти старые обиды могли всплыть, если он не будет осторожен. Он решил использовать доверие Ворошилова, но не торопиться с выводами.

— Хорошо, Климент Ефремович, — сказал он, слегка наклонившись вперед, чтобы подчеркнуть важность слов. — Составьте подробный список предприятий, которые можно восстановить, и командиров разного ранга, которых стоит продвинуть. И подумайте, как нам обойти Троцкого, не вступая в открытый конфликт. Нам нужна армия, а не его личная игрушка.