Я - Товарищ Сталин (СИ) - Цуцаев Андрей - Страница 21

— Их раздают по ночам, — сказал Шверник. — Рабочие читают, шепчутся, передают их друзьям, родственникам. Смирнов — бывший профсоюзный лидер, Залуцкий — из Ленинграда, вы его знаете, а Соколов — молодой, но харизматичный, говорят, он был красноармейцем, и Троцкий его кумир. Они собирают рабочих в подвалах, на чердаках, даже в заброшенных сараях.

— Усильте работу с рабочими, — сказал Сергей. — Обещайте им все — повышение зарплаты, жилье, школы, больницы, детские сады. Назначайте митинги, пусть наши люди говорят о социализме, о будущем. С агитаторов не спускайте глаз. Шверник кивнул.

— Сделаем, Иосиф Виссарионович, — сказал он.

К полудню Сергей решил сам обратиться к рабочим, но пришел Шверник и сообщил, что неподалеку, в заброшенном складе у реки, проходит подпольный митинг троцкистов. Сергей, несмотря на риск, решил сделать шаг несвойственный Сталину и увидеть все своими глазами. В сопровождении Шверника и двух доверенных охранников он направился к складу, скрытому за ржавыми железнодорожными путями. Может, если рабочие увидят его, главу партии лично, они изменят свое мнение. К тому же слухи об этом разнесутся по всему городу.

У входа в склад толпились рабочие — человек пятьдесят, их внешний вид выдавал усталость, но глаза горели гневом. Внутри, на импровизированной трибуне из ящиков, стоял Соколов — молодой, с резкими чертами лица и громким голосом, который эхом отдавался под низким потолком.

— Товарищи! — кричал Соколов, размахивая листком. — Сталин предает революцию! Его НЭП кормит кулаков, а рабочих оставляет в нищете! Ленин призывал к мировой революции, к правам рабочих, а Сталин думает только о себе, он строит личную диктатуру! Присоединяйтесь к нам, к левому фронту! Мы свергнем его тиранию!

Толпа загудела, некоторые кричали: «Долой Сталина!» Другие молчали, а их взгляды были полны сомнений. Сергей, стоя в тени у входа, чувствовал, как гнев и тревога борются в его груди. Он знал, что Троцкий использует недовольство рабочих, чтобы поднять их против партии. Шверник шепнул:

— Это Соколов. Опасный агитатор. Если его не остановить, он перетянет половину завода.

Сергей кивнул, его глаза сузились. Он шагнул вперед, его фигура в простой гимнастерке привлекла внимание рабочих. Толпа затихла, Соколов увидев Сталина замер, его лицо побледнело.

— Товарищи! — сказал Сергей, его хрипловатый голос разнесся по складу. — Слушаете этого человека? Он говорит о революции, но где он был, когда вы работали не зная отдыха? Партия строит заводы, школы, больницы! Троцкий и его люди хотят только анархии, а мы вместе с вами построим в стране светлое будущее! Кто с нами?

Толпа загудела, некоторые кричали: «Сталин! Сталин!» Соколов, оправившись от шока, шагнул вперед, его голос дрожал от ярости.

— Ты лжешь, Сталин! — крикнул он. — Ты предаешь Ленина! Рабочие голодают, а ты строишь дворцы для бюрократов! Мировая революция — вот путь Ленина!

Сергей посмотрел ему в глаза, его голос стал тверже.

— Мировая революция? — сказал он. — А кто будет строить заводы? Кто даст хлеб вашим детям? Троцкий только обещает, а партия дает то, что можно увидеть своими глазами и пощупать руками! Товарищи, выбирайте — разруха или социализм!

Рабочие закричали, некоторые поддерживали Сергея, другие — Соколова. Шверник шагнул вперед, его голос перекрыл шум.

— Товарищи, партия с вами, с рабочим классом! — крикнул он. — Сталин ведет нас к социализму! Долой предателей!

Митинг развалился, рабочие начали спорить друг с другом, а Соколов, поняв, что теряет толпу, исчез. Сергей знал, что это лишь временная победа — Троцкий не сдастся.

Сергей вернулся в Москву, его поезд мчался сквозь поля, где колосья колыхались под ветром, как золотое море. В вагоне он сидел один, глядя в окно, его пальцы сжимали медальон. Надежда встретила дома, ее руки были скрещены на груди.

— Иосиф, — сказала она, ее голос был мягким, но чувствовалось напряжение. — Ты вернулся. Как Урал? Опять Троцкий? Или Яков? Я вижу по твоим глазам — что-то не так.

Сергей снял фуражку, его рука сжала медальон. Он сел за стол, его голос был тяжелым, как свинец.

— Надя, — сказал он, — на Урале рабочие на грани. Троцкий сеет раздор, его агитаторы, такие как Соколов, собирают митинги, раздают листовки. Я был там, видел их — они кричат о революции, хотят анархии. А Яков…по моим данным, он работает на заводе в Ленинграде, и его видели с троцкистами. Не знаю, что он делает, но это опасно.

Надежда замерла, ее глаза расширились от ужаса.

— Яков? — прошептала она, ее голос дрожал. —Он просто упрям! А теперь он с Троцким? Иосиф, почему ты не едешь к нему? Он твой сын! Ты вождь партии, но прямо сейчас ты теряешь семью!

Сергей почувствовал укол вины.

— Я пытался, Надя, — сказал он, его голос стал тише, почти умоляющим. — Ты же знаешь. Он всегда говорит, что я его контролирую. Если я поеду, он может отвернуться еще больше. Но Троцкий… он может использовать его против меня. Я дал задание следить за ним и контролировать, чтобы все зашло не слишком далеко.

Надежда подошла к нему, ее руки дрожали, когда она схватила его за плечи.

— Иосиф, ты обязан вернуть его! — сказала она, ее голос был полон боли. — Яков не с Троцким, он просто растерян! Он твой сын, а ты посылаешь шпионов вместо того, чтобы поговорить с ним лично! Ты растворяешься в партии, в своих аппаратных битвах, а мы — Светлана, Василий, я — теряем тебя! Как вернуть Якова, который в Ленинграде, если ты сам не с нами, с теми, кто совсем рядом?

Сергей встал, его глаза встретились с ее, и он почувствовал, как трещины в их семье углубляются. Он знал, что она права — он становился Сталиным, которого боялся.

— Надя, — сказал он тихо. — Я не хочу терять вас. Я борюсь за партию, за страну, но Яков… я напишу ему снова. И я поеду в Ленинград, как только разберусь с Троцким и его подхалимами. Я найду способ вернуть его, вернуть вас.

Надежда покачала головой, ее глаза блестели от слез.

— Не обещай, если не можешь, Иосиф, — сказала она. — Яков не вернется, если ты не изменишься. Ты вождь, но какой ценой? Подумай о Светлане, Василии, обо мне.

Сергей вернулся к столу, его мысли были в смятении. Он чувствовал триумф от того, что разогнал троцкистский митинг, но страх за Якова и слова Надежды сжигали его изнутри. Он сел, взял лист бумаги и начал писать письмо Якову, каждое слово было как шаг через пропасть: «Яков, я твой отец, и я виноват. Я не хочу тебя терять. Напиши мне, или я приеду в Ленинград. Ты мой сын, ты Джугашвили, а не пешка Троцкого». Он запечатал письмо, решив отправить его утром через доверенного человека.

Затем он подошел к Надежде, стоявшей у колыбели Светланы. Он взял ее руку, его голос смягчился.

— Надя, — сказал он, — я написал Якову. Завтра я отправлю письмо, а через неделю поеду в Ленинград, чтобы увидеть его. И я проведу день с тобой, Светланой, Василием. Никакого Кремля, никаких бумаг. Я обещаю.

Надежда посмотрела на него, ее глаза смягчились, но в них все еще была тень сомнения.

— Я хочу верить тебе, Иосиф, — сказала она. — Но держи слово. Ради Якова, ради нас.

Сергей кивнул, его сердце сжалось от надежды и страха. Он знал, что партия ждет его. Он был вождем, но чувствовал, как пропасть между ним и семьей становится все больше. Но сегодня он сделал шаг — написал письмо Якову, дал обещание Надежде, составил план поездки в Ленинград. Он должен был быть готов ко всему — к борьбе с оппозицией, к примирению с семьей, к битве с самим собой.

Москва, октябрь 1927 года

Осень 1927 года окутала Москву холодным туманом, который стелился по булыжным улицам, цепляясь за шпили Кремля и окна старых домов. В кабинете своей квартиры на улице Грановского Сергей сидел за массивным деревянным столом, освещенным лампой, чей дрожащий свет отбрасывал длинные тени на стены, украшенные портретом Ленина и картой Советского Союза, испещренной красными пометками. В своем времени, читая книги о Сталине, Сергей не верил, что Сталин работал так много, но сейчас, будучи на его месте, он видел, что работа занимала каждую его секунду. Он засыпал с тревогой, зная, что многое так и не успел сделать и просыпался, зная, что у него столько дел, а в сутках всего 24 часа. Все его самые сложные юридические дела оказались легкой прогулкой по сравнению с нынешним положением.