Парализованная жена генерала дракона (СИ) - Юраш Кристина - Страница 15

«Мог бы предупредить!», — подумал я.

— Там срочные дела в нашей лавке! — со вздохом заметила Молли. — Продавец поругался с каким-то важным господином. И папа сейчас пытается все уладить!

Когда-то мистер Джеден был преуспевающим торговцем. У него было десяток лавок по всей Столице. Но как только заболела дочь, часть лавок он продал, чтобы заплатить докторам. Сейчас у него осталась одна единственная лавочка, которая приносила небольшой доход. Я хотел помочь ему, но гордый мистер Джейден отказался от помощи.

— Может, вы пройдете в дом? — спросила Молли. — Я сделаю вам чай!

— Нет, я подожду снаружи. Мне нужно поговорить с твоим отцом, — кивнул я.

— Может, я смогу чем-то помочь? — поинтересовалась Молли. — Я ведь тоже там была. И пока папы нет, я смогу рассказать вам то, чего никогда не рассказываю при нем!

Я сомневался. Было бы некрасиво, если бы я вошел в дом к молодой девушке.

— Я не могу себе позволить войти в дом, когда нет хозяина, — заметил я. — Это может навредить вашей репутации!

— Глупости все это! Но, если вы не хотите в дом, то я могу выйти к вам! Мне есть что вам рассказать! Пока папы нет! Только обещайте, что ничего ему не скажете!

Я посмотрел на карету, потом на открытую дверь, сомневаясь, стоит ли…

Вглядевшись в лицо Вэндэла Моравиа — отца Найтверта — я почувствовала, как весь мир вокруг сжался в один острый, болезненный комок.

Он был сильным, но холодным и непреклонным, как будто нес на плечах груз тяжелых решений. В его глазах читалась не только власть, но и глубокая тоска. Казалось, он сам носил в сердце какую-то тайну, которую никто не должен был узнать.

Глядя на меня, Вэндэл Моравиа произнёс:

— То, что говорит Эффи — правда?

Я сглотнула комок в горле, закрыв глаза. Мои мысли запутались, сердце билось так сильно, что я боялась, что его услышит весь дом. Я кивнула, не в силах произнести ни слова, потому что внутри меня бушевала буря чувств — страх, надежда, обида и какая-то безысходная усталость.

Эффи, словно не заметив всей этой сцены, всхлипнула.

— Заберите её! — запричитала старушка, указывая на меня. Её голос дрожал, а слёзы блестели на щеках. Она стояла рядом, вся в слезах, с трепетом в голосе — будто бы она знала, что её слова могут стать последним шансом на мое спасение.

Вэндэл, не колеблясь, спокойно ответил:

— Хорошо. Я заберу вас.

И в этот момент внутри меня всё сжалось от облегчения, смешанного с благодарностью. Я едва не расплакалась от счастья, ощущая, как в сердце загорается искра надежды. В этот миг я почувствовала, что всё-таки есть кто-то, кто способен защитить нас — кто-то, кто не оставит нас на произвол судьбы.

Эффи бросилась меня обнимать, её руки теплыми и мягкими, и я беззвучно плакала, ощущая, что мой мир снова может измениться.

— Скоро все будет хорошо, деточка, — шептала старушка.

В её глазах я увидела уверенность и теплое сострадание.

— Я говорила, что всё будет хорошо, — прошептала она, гладя мои волосы. — Господин Вэндэл не даст вас в обиду.

Эти слова звучали так искренне, так надежно, что я почувствовала, как внутри меня растет новая сила.

Но внезапно в дверь вошел дворецкий.

— Господин Найтверт, ваш сын, просил передать его вам, если вы приедете в поместье, когда его не будет. Он просил прочитать его сразу же, как только вы его получите.

Его голос был тихим, строгим, он держал в руке запечатанный конверт, который протянул Вэндэлу.

Я заметила, как генерал взял письмо, сорвал печать и начал быстро читать. Его лицо оставалось невозмутимым, но глаза — глубокими, словно он пытался понять каждое слово, каждую строчку, скрытую в этом письме.

Я, не зная содержания, наблюдала за ним с тревогой.

Внутри меня разгорелось любопытство: что там, в этом длинном письме? Что он там прочитал? Почему его брови хмурятся, а он бросает на меня странные взгляды?

В этот момент Эффи, словно почувствовав мое волнение, тихо прошептала:

— Нам нужно взять платье, бельё… Сейчас я принесу саквояж.

Она суетливо бросилась к гардеробной, открыла дверь, собирая всё самое необходимое, будто бы пытаясь подготовиться к бегству, к новой жизни.

В этот момент мои глаза зацепились за Вэндэла. Его брови поднялись, словно он не мог поверить тому, что читает. Я заметила, как он внимательно следит за каждым движением Эффи, словно пытаясь понять, что именно он должен делать дальше. Мне стало интересно: что он думает? Какие мысли сейчас у него в голове?

Я поймала его взгляд, и в нем я увидела не только власть и строгость, но и внутреннюю борьбу.

Эффи уже вылетела из комнаты, а я смотрела, как она спешит, неся в руках ворох моих платьев. В центре комнаты появился раскрытый саквояж — словно символ моего бегства, моего спасения. Старая нянька тут же бросилась в гардеробную, вынося оттуда мое белье. И только сейчас я осознала. Мы собираемся оставить этот дом, оставить прошлое. Впереди — новая жизнь.

Я вспомнила, как Найтверт брал меня на руки, и мы гуляли по огромному парку, окружающему поместье. Моменты счастья пролетели перед глазами, а я попыталась отогнать подступившую к горлу тоску. Тоску по тому, что уже было, но никогда не повторится. Тоску по временам, когда я чувствовала любовь и заботу от того, кто был для меня самым дорогим. Эта проклятая тоска вдруг запершила в горле, и мне на мгновенье стало страшно что-то менять. Словно я привыкла к этому ужасу вокруг, к этому голоду и к этим издевательствам.

«Ты с ума сошла?» — спросила я у себя. — «Дальше будет только хуже! Эй, очнись! Если муж уже сейчас позволяет себе такое, то что будет дальше? Беги, глупая!»

Можно бесконечно осуждать тех, кто вместо того, чтобы бежать навстречу новой жизни, вдруг вспоминает все самое светлое, все самое лучшее, что было в ненавистных стенах, чувствуя с каждой секундой, что решимость куда-то испаряется.

И вдруг становится страшно что-то менять.

— Значит так. Пока отставить сборы, — произнес отец Найтверта, бросая письмо в горящий камин. — Сначала я должен поговорить с сыном.

Он резко вышел, а я слышала, как удаляются его шаги. Дворецкий вышел следом, чтобы проводить гостя.

— Что значит «отставить сборы»? — прошептала я.

— Не переживай, — подбодрила меня Эффи. — Сейчас господин генерал во всем разберется. Поверьте, это — самый благородный и справедливый мужчина, которого я знаю. И я уверена, что он не даст вас в обиду.

— Письмо! — вдруг дернулась я. — Надо достать его из камина! Оно еще не прогорело!

Что-то мне подсказывало, что это — мой последний шанс понять, что происходит вокруг меня. Внутри я чувствовала, что эта бумага — моя надежда, мой ключ к будущему, и я должна сохранить ее любой ценой.

— Так, сейчас… Одну минутку… Эть… Эть… — засуетилась Эффи, хватая кочергу. Она бросилась к камину и стала пытаться вытащить письмо из пламени. Вернее, то, что от него осталось.

— Давай, — шептала я, видя, как из камина на пол летят угольки, а кочерга пытается поддеть бумагу.

— Получилось! — прошептала Эффи, бросая кочергу и хватая письмо и дуя на пальцы. Оно еще тлело, чернело, но даже отсюда я видела, что там что-то осталось!

— Сейчас потушу и принесу, — вертелась Эффи, а потом додумалась бросить письмо на пол и затоптать ногами пламя.

— Неси, — шептала я, видя, как она поднимает обгоревшую бумагу и несет его мне.

Я чувствовала, что это — не просто письмо. Это что-то очень важное.

— Читай, — взмолилась я, глядя на сосредоточенную Эффи, которая смотрела на строчки с близоруким прищуром, сидя рядом на кровати.

Не успел я дойти до кареты, как вдруг позади послышался голос Молли.

— Неужели вам не интересно, что чувствует ваша жена?

Мгновенно вспомнились глаза Люси, её слёзы, её страдания. И я понял — я так долго игнорировал её чувства, всеми силами стараясь сохранить лицо, сохранить контроль над собой, что забыл о том, что она тоже человек, тоже страдает.