Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил - Страница 12

"Подстроено. Его выслеживали, изматывали, натравливали…"

Мысль пронзила сознание, холодная и четкая. Кто-то долго гнал зверя, изранил его стрелами, довел до безумия – и теперь подставил мне.

Зверь тяжело дышал, и каждый выдох вырывался из его глотки горячим, зловонным облаком. Он вперил в меня свои глаза – налитые кровью, безумные, лишенные всякого страха или сомнения. В них осталась только ярость, та самая, что заставляет медведя сносить деревья и выкашивать целые поселения.

Я бросил взгляд через плечо.

Ратибор и его головорезы испарились, словно их и не было. Только дрожащие ветви выдавали их поспешное бегство.

Медведь, с ревом сотрясающим чащу, бросился в новую атаку. Его массивное тело двигалось с пугающей скоростью, опровергая все представления о неуклюжести лесного великана. Я едва успел уклониться, но острые, как боевые кинжалы, когти все же впились в грудь, разрывая ткань рубахи и оставляя на коже горящие полосы.

"Нельзя убить его, как человек. Но и превратиться сейчас… здесь… – смерти подобно."

Мысль пронеслась в сознании, но времени на раздумья не было. Еще один сокрушительный удар лапы – я рванулся в сторону, но предательский корень под ногой подался с глухим треском.

Я оступился.

Медведь издал победный рев, поднимаясь во весь свой ужасающий рост. Его тень накрыла меня, словно сама смерть распахнула черные крылья.

И в этот самый миг –

Щелчок.

Глухой, внутренний, будто лопнула невидимая цепь.

"Нет. Не сейчас. Только не здесь!"

Но тело уже не слушалось.

Кости сдвигались с тихим, болезненным хрустом, суставы выворачивались, принимая новую форму. Мускулы налились свинцовой тяжестью, кожа загорелась нестерпимым жаром – будто кто-то вылил под нее расплавленный металл.

Зрение обострилось до неестественной четкости. Мир вокруг заиграл новыми, пугающими красками – я видел каждую пору на медвежьей шкуре, каждую каплю слюны на его клыках, каждый лучик света, преломляющийся в лесном воздухе.

Запахи ударили в ноздри волной – кровь, пот, страх, ярость.

Я чувствовал – еще мгновение, и...

Голос рога.

Резкий, пронзительный звук охотничьего рога рассек тишину леса, как молния. Воздух дрогнул от этого зова, и даже листья на деревьях замерли на мгновение.

Медведь замер, словно пораженный громом. Его безумные глазки метнулись в сторону звука, ноздри затрепетали, улавливая новый, куда более опасный запах – железо, конский пот, человеческую сталь. Затем, фыркнув, зверь резко развернулся и бросился прочь, ломая кусты, оставляя за собой только треск веток да клочья шерсти на терновнике.

Из-за деревьев вышли люди.

Но это были не люди Ратибора.

Княжеские дружинники – два десятка воинов в кольчугах, с луками наперевес. Их лица были хмуры, глаза – зорки, а пальцы не выпускали стрел из тетив.

И во главе их – Велена.

Она стояла, слегка откинувшись назад, с охотничьим рогом в одной руке и тонкой, язвительной улыбкой на губах. Ее плащ, отороченный горностаем, лежал на плечах, будто ему неведомы ни грязь, ни пот, ни страх.

— Ой, Мирослав, — протянула она, одаривая меня ледяной улыбкой, — кажется, твой опекун запамятовал, что сегодня княжеская охота в этих угодьях.

Я медленно выпрямился, чувствуя, как кровь сочится из царапин на груди. Трансформация, прерванная на полпути, отзывалась в теле тупой болью – кости ныли, мышцы горели, а в глазах еще стоял тот самый, звериный свет.

— Велена, — хрипло ответил я, — ты всегда появляешься так... эффектно?

Она рассмеялась – звонко, как колокольчик, но в этом смехе не было ни капли тепла.

— О, милый, я вообще-то за тобой охотилась. Но, кажется, кто-то опередил меня.

Ее взгляд скользнул по моей разорванной рубахе, по царапинам, по дрожащим рукам.

— Как интересно, — добавила она, — ты ведь даже не удивился, что медведь так... странно себя вел?

Я почувствовал, как дружинники за спиной переглянулись.

— Он жаждал этого, — Велена шла рядом по узкой тропе, пока я перевязывал кровоточащие раны полосками, сорванными с подола рубахи. Ее голос звучал непривычно серьезно, без обычной язвительности. — Медведя целую неделю изводили, травили, не давали спать. Чтобы довести до бешенства. А стрелы...

— Чтобы не осталось свидетелей, — закончил я за нее, туго затягивая узел. Ткань мгновенно пропиталась алой влагой.

Она безмолвно кивнула, и в ее глазах впервые за все время знакомства я увидел не расчет, а что-то похожее на тревогу.

— Теперь ты понимаешь? Ты — словно кость в горле. И они не остановятся ни перед чем.

Я бросил взгляд в ту сторону, где растворился Ратибор с его дружинниками. Где-то там, в глубине леса, сейчас наверняка разыгрывался спектакль — испуганные рассказы о нападении медведя, притворные поиски "пропавшего" воспитанника...

— Я тоже не остановлюсь.

Голос мой звучал тихо, но Велена вздрогнула — настолько в нем слышалась стальная решимость.

Потому что теперь у меня созрел план.

Если он так хочет "несчастный случай"...

Я устрою ему настоящий ад на земле.

Велена, словно прочитав мои мысли, вдруг схватила меня за запястье:

— Ты же понимаешь, что если сделаешь это сам — станешь таким же, как они?

Я медленно высвободил руку, ощущая, как под кожей снова начинают двигаться кости, как обостряется зрение, как мир наполняется новыми запахами...

— Кто сказал, что это буду я? — улыбнулся я, глядя в сторону глухого бурелома, откуда доносилось тяжелое, хриплое дыхание. — В этих лесах полно голодных зверей. Особенно... необычных.

— Ну что, — сказала Велена, поворачиваясь к своим людям, — пойдемте. Надо же найти бедного Ратибора и... напомнить ему о правилах охоты.

И ее улыбка стала еще холоднее.

Ратибора с людьми в лесу найти так и не удалось.

— Ничего, — усмехнулась Велена. — Свидимся, пообщаемся…

В дымке предрассветного часа княжеские палаты тонули в призрачном свете, когда Ратибор, бледный как полотно и покрытый испариной, предстал перед грозным дубовым престолом. Его обычно надменное лицо было серым от бессонной ночи, а пальцы судорожно теребили расшитый золотом пояс – словно ища на нем невидимую опору.

Князь восседал, словно каменный истукан, откинувшись на спинку с резными грифонами, чьи глаза из полудрагоценных камней сверкали в тусклом свете. Его пальцы, будто хищные птицы, мерно отбивали дробь по костяной рукояти охотничьего ножа – каждый удар отдавался в напряженной тишине зала, как отсчет последних мгновений перед казнью.

— Итак, объясни мне, опекун, — голос князя прозвучал тихо, словно шелест опадающей листвы в сумрачном лесу, но в этой тишине таилась угроза, острее клинка, — как случилось, что мой воспитанник едва не стал добычей медведя? И почему ты, его наставник, остался невредим, словно и не было схватки?

В углу зала, где стояли свидетели, кашлянул Добрынич. Его массивная фигура в парчовом кафтане выделялась среди прочих, как дуб среди ольхи.

Ратибор склонил голову в показном почтении, но его пальцы судорожно сжимали край плаща, выдавая внутреннюю дрожь. Взгляд, как у затравленного волка, метался по палатам, скользя по лицам бояр - ища хоть искру сочувствия, тень поддержки. Но стены княжеской думы оставались глухими к его немой мольбе.

— Государь, — голос его звучал хрипло, будто пропущенный через терновник, — мы разминулись на охоте... Я не мог предположить что...

— Что Мирослав забредет в самое логово зверя? — как топор, рубанул его речь Добрынич, выступая вперед тяжелой поступью.

Могучая фигура в соболиной шубе, отороченной золотым галуном, казалось, заполнила собой все пространство зала. Его седая борода, тщательно расчесанная, серебрилась в утреннем свете, а глаза, маленькие и острые, как шило, впивались в Ратибора.

— Государь, прошу вас, будьте справедливы, — продолжал он, разводя руками в широком жесте, — разве мог почтенный Ратибор предугадать, куда заведет юношу неуемный охотничий пыл?