Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил - Страница 11

Его лицо дрогнуло.

— Ты... ты что, подозреваешь...

— Я знаю, — я поставил кубок обратно на стол, ровно в круглый след от влаги. — Но не волнуйся. Мы еще выпьем.

Я наклонился к его уху, чувствуя, как он весь напрягся:

— На моих поминках.

Отстранился, наслаждаясь тем, как его жирное лицо покрывается мелкой испариной.

— До завтра, Ратибор.

И вышел, оставив его с недопитым ядом, дрожащими руками и страхом, который теперь будет грызть его куда вернее любого волка.

На улице я глубоко вдохнул ночной воздух.

Вечер.

Огонь потрескивал, отбрасывая дрожащие тени на корни старого дуба. Я сидел, подперев кулаком подбородок, наблюдая, как языки пламени лижут последние куски берёзовой коры.

Ратибор — лишь жалкая пешка. Толстый, трусливый, легко управляемый. Его страх перед князем сильнее алчности.

Добрыня — хитрее. Его «амулеты от сглаза» — прикрытие. Этот старик чувствует Волка во мне на уровне древних инстинктов. Но даже он не осмелится действовать без княжеского знака.

А князь…

Искры взметнулись вверх, смешавшись с звёздами.

Князь — игрок. Он знает, что я не просто обезумевший боярчик. Чует угрозу. Но пока не понимает — стоит ли меня давить, или… использовать. Как отца использовал.

Козыри

Я провёл рукой по борту плаща, нащупывая свёрток. Копии грамот, долговые расписки, списки «временных управляющих» — всё, что удалось собрать за эти месяцы.

Но главный козырь — не пергаменты.

Я — Алексей.

Точнее, то, что осталось от Алексея после пятнадцати лет в корпоративных войнах. Умение читать людей. Чувствовать слабые места. Играть на опережение.

План

ИнформацияВыяснить, кто ещё должен роду. Долги — не только серебро. Земли. Обязательства. Семейные тайны. Всё, что можно обратить в оружие.

СоюзникиВелена? Дочь лесника, которая до сих пор хранит мой детский нож. Слишком рискованно втягивать её.

Обиженные бояре? Их много. Но нужен кто-то с реальной силой.

РесурсыЗемли — не вернуть просто так. Нужен рычаг. Возможно… церковь? Архимандрит Сильвестр когда-то был другом отца.

Выжить

Я бросил в огонь ветку. Пламя вспыхнуло ярче, осветив морщины на моих руках — чужих и в то же время своих.

Этот мир жесток. Закон здесь — меч. Правда — сила.

Но я научусь.

Возможно не сразу.

Я встал, стряхнув пепел с рукава.

Я уже не тот жалкий боярёнок, каким они меня знали, их ждет сюрприз, в тщедушном теле больше не Мирослав, а нем я , Алексей.

И Я — Ольхович.

И все об этом скоро узнают.

Три дня.

Три долгих дня, за которые слухи расползались по княжеству быстрее, чем крысы по зернохранилищу. Я видел, как купцы на рынке замолкали при моем приближении, как приказчики вдруг стали учтивы до подхалимства. Даже нищие у ворот теперь косились на меня с каким-то странным ожиданием.

"Ольгович поднимает голову".

На четвертое утро гонец в ливрее Ратибора вручил мне пергамент с аккуратно выведенными буквами:

"Дорогой племянник, приезжай на охоту. Помиримся. Обсудим дела. Твой опекун".

Буквы были выведены слишком тщательно. Слишком... старательно. Как будто писарь переписывал текст по чьей-то диктовке.

Ловушка воняла, как тухлая рыба на солнце.

Я поехал.

Лесная ловушка

Рассвет застал меня на узкой тропе, петляющей между вековых дубов. Утренний туман цеплялся за землю, скрывая корни и камни. Идеальное место для засады.

Конь подо мной беспокойно зафыркал.

— Тише, дружище...

Я медленно провел рукой по стволу березы у тропы. Кора была слегка поцарапана — совсем свежие отметины. Чуть выше — обломанная ветка. Кто-то проходил здесь недавно. И не один.

Волк внутри зашевелился, чуя опасность.

Я натянул поводья, заставляя коня остановиться.

Ратибор встретил меня с показной, размашистой улыбкой, будто и не было той ледяной сцены в тереме. Его губы растянулись в неестественно широкой гримасе радушия, но в глазах, холодных и жестких, как зимний камень, не дрогнуло ни капли тепла.

— Мирослав! Ну наконец-то! — Он хлопнул меня по плечу, словно закадычного друга, но пальцы его чуть слишком крепко впились в ткань рубахи, словно когти хищника, готовые в любой момент вонзиться глубже. — Давай-ка покажу, где у нас кабаны, словно на убой, откормлены!

Его голос звенел фальшивой бодростью, а в каждом слове слышался скрытый укор, будто он намеренно подчеркивал, кто здесь хозяин.

Дружинники — пятеро здоровенных детин с каменными, непроницаемыми лицами — молча встали позади, как тени, готовые в любой момент обернуться оружием. Их взгляды, тяжелые и оценивающие, скользили по мне, будто взвешивая, сколько продержится мое показное спокойствие.

Я сжал зубы, но кивнул, подыгрывая его грязной игре.

— С превеликим удовольствием, опекун, — ответил я, вкладывая в слова ровно столько почтительности, чтобы не вызвать открытого гнева, но и не унизиться до лести.

Ратибор усмехнулся, будто уловил мой тон, и жестом велел следовать за ним. Его плащ развевался за спиной, как крылья ворона, а шаги были слишком громкими, слишком уверенными — будто он шел не по земле, а по моей гордости.

И я понимал: эта "экскурсия" — лишь начало.

Тяжелый, влажный воздух леса обволакивал лицо, смешиваясь с запахом прелой листвы и хвои. Мы продирались сквозь дебри уже несколько часов, и с каждым шагом чаща смыкалась все плотнее, словно пытаясь нас проглотить. Ветви цеплялись за одежду, как жадные пальцы, а под ногами хрустели прошлогодние сучья, выдавая каждый шаг.

Ратибор завел меня в самое сердце леса – туда, где древние деревья сплелись в непроницаемый купол, а солнечный свет лишь робкими золотыми нитями пробивался сквозь толщу листвы. Здесь царил полумрак, неестественный для бела дня, и даже звуки будто приглушались, словно сама чаща затаила дыхание.

— Вот тут, — он внезапно остановился, подняв руку. Его голос прозвучал слишком громко в этой давящей тишине.

Я окинул взглядом указанное место. Между коряг едва угадывалась узкая, заросшая тропинка – больше звериная, чем человеческая.

— Вчера целое стадо зашло, — продолжал Ратибор, и в его голосе сквозила странная, натянутая бодрость. — Давай, ты пройдешь первым, а мы с флангов зайдем, подстрахуем.

Его дружинники молча переглянулись. Ни один не двинулся с места.

"Классика жанра. "Иди первым, я тебя прикрою, ага"

Я сделал шаг вперед – и меня обдало волной...

Запаха.

Медвежьего.

Свежего.

До жути свежего – густого, звериного, с примесью теплой крови и прелого мха.

И в тот же миг – едва различимый шелест тетивы, натянутой до предела, за моей спиной.

Я рванулся в сторону, едва успев среагировать, когда первая стрела с глухим "ткк!" вонзилась в сосну ровно там, где секунду назад была моя голова. Древесная кора осыпалась, обнажив бледную, липкую от смолы плоть дерева.

— Ой, какая неловкость! — пропел Ратибор, разводя руками в преувеличенном смущении. Но в его голосе не было ни капли сожалений – только ледяная, хищная усмешка. — Эй, ты там, полегче! Руки-крюки!

Вторая стрела просвистела в воздухе, опалив мое ухо горячим дыханием смерти. Я почувствовал, как острый наконечник слегка задел кожу, оставив после себя тонкую, жгучую полосу.

И тогда раздался рык.

Глухой, низкий, сотрясающий землю.

Из кустарника, словно сама смерть вырвалась из преисподней, вывалился огромный медведь. Его шкура, покрытая запекшейся кровью и зазубренными шрамами, вздыбилась грозной гривой. Клочья пены, розоватые от крови, падали с оскаленной пасти, обнажая желтые клыки размером с кинжалы.