Злой город (СИ) - Гор Александр - Страница 8

— Чтобы озлобить всех вокруг? — хмыкнул Чекист. — А нам это надо?

Но всяческих кулончиков, подвесок и колечек он к поездке Андрона в «столицу» из того слитка наделал. И даже накладки на ножны для кинжала, выкованного из куска троса, отлил. Так что было что Минкину «задарить» князю Курскому. Правда, он сразу предупредил, что то — не золото, а лишь его искусная имитация. Как и торгуемое купцом, прибывшим с ними. И Прошка, продавая «бижутерию», как и было велено, предупреждал покупателей об этом. Но всё равно безделушки, золотые на вид, но по цене серебряных, разлетелись вмиг.

С этой торговлей вообще получилась неприятная история. В открытую слободской товар многие коллеги-купцы покупать не желали, норовя совершить сделку «втихаря», через подставных лиц. Как оказалось, пробежались по купцам да мастеровым людишки Алексея Валаха, грозя жестокими карами всякому, кто осмелится покупать товары из Серой слободы. Пришлось Минкину трясти «заначку» и снова подносить дары Юрию Святославичу, чтобы встретиться с ним.

— Не знал, князь, что сборы с торговли товарами нашей слободы для тебя лишние, — вздохнул он.

За самое чувствительное место решил князюшку потрогать, за его мошну. И, кажется, получилось: тот насторожился.

— Но, раз не нужны тебе они, придётся в следующий раз купцов не в Курск слать, а в Новгород-Северский, Путивль или Переяславль. Дальше это, расходов больше, но там-то точно никто не будет запрещать наши товары покупать…

— Запрещать? Да кто ж осмелился?

— Сказывают курские кузнецы, что отец одного из твоих откупщиков, твой ближний дружинник… Да призови ты их к себе, они и скажут, кто.

Трудно сказать, воспользовался ли Юрий Святославич советом, вызвал ли в детинец купцов или кого из ближних «придворных» послал, но на следующий день после того разговора Валах в сопровождении двух дюжин всадников выехал из города. «На богомолье», как сказали люди. И сразу у Прохора-морвина торговля пошла. Да так, что пришлось ещё пять упряжек с санями нанимать, чтобы зерно, чушки меди и кричного железа, мороженые тушки гусей да овец и прочую снедь можно было увезти на Дон. А ещё — дружинники перестали задираться к Толику Жилину, которого за версту было видно, что он — из «коренных» слобожан.

Задираться-то они задирались, да без особого успеха. Во-первых, люди ХХ века сами по себе крупнее «хроноаборигенов», и, в общем-то, невысокий (около 170 сантиметров) парень, чаще всего, был на пару сантиметров повыше задир. Во-вторых, к деревенским «разборкам» приучен. А в-третьих, и в армии кое-чего из рукопашки «нахватался», и Беспалых своих «боевиков» натаскивал по программе подготовки десантников. Противостояла этому набору, чаще всего, лишь грубая сила. Может, результаты стычек были бы иными, перейди они с «демонстрации молодецкой удали» на обмен ударами оружием, но до такого никто из молодых дружинников не решился. Так что и они, и Жилин, отделались синяками, после чего даже подружились. Те, которые не «ходили под Валахом», числившегося кем-то вроде сотенного командира в курском войске.

Как бы то ни было, но два последние дня пребывания в Курске прошли куда спокойнее, чем пара первых. С князем Андрон больше не виделся, да и не имел горячего желание повидаться. И ехать сюда не собирается. Может, к осени, когда ордынцы в степи угомонятся, гоняя остатки половцев, пошлёт Беспалых или Михаила дать подсказки по обороне города. Но самому ему ехать сюда как-то… не климатит.

В восторге лишь Прохор, расторговавшийся так, что вполне может самостоятельно рвануть сюда ещё до того, как снег сойдёт. Особенно его впечатлило то, как безделушки из алюминиевой бронзы рвут, выкладывая за них полновесное серебро, а не куньи и прочие шкурки. И никакие предупреждения о том, что возвращаться ему придётся в опасное время, на мужика не действуют: всё об одном талдычит, как он в следующий приезд озолотится.

Под предлогом увеличения каравана Андрон при содействии тысяцкого нанял пятерых новиков, по той или иной причине забракованных в княжескую дружину. Не окончательно забракованных, а, как бы это выразиться, «не прошедших конкурс на освободившиеся вакансии», но «оставшихся в горячем резерве кандидатов». Пусть на жизнь заработают, пока поход на Литву не начался, во время которого вакансии живо образуются. Ну, и кожемяку с семьёй, разорившегося из-за болезни, удалось сманить в Слободу. Специалисты-ремесленники очень нужны её обитателям. Тем более, скоро с обувью возникнут проблемы, так не ходить же людям из ХХ века в лаптях.

Выехали, как и положено, с утра, чтобы к концу февральского дня поспеть в намеченный деревенский постоялый двор, пока есть возможность переночевать в тепле. Это позже, когда доберутся до диких мест, придётся под открытым небом к кострам по ночам жаться да в шкуры в санях кутаться. Тем более — февраль, это не май, снега ещё навалом, а по ночам морозчики очень даже могут «прижимать». Благо, хоть ручьи да колодцы в лесостепи искать не надо, как летом: снега в котёл набил, и через четверть часа тебе вода готова хоть для питья, хоть для приготовления горячей пищи.

В укреплённом поселении Ратское, что на реке Рать, повернули на юго-восток, на дорогу, ведущую в направлении пограничной крепостцы Оскол. Дорога та ведёт через водораздел, с которого берут начало притоки рек, впадающих и в Днепр, и в Дон. Видно, так её прокладывали, чтобы переправиться можно было, не особо изыскивая броды. Там, в Ратском, узнали новость, что в Ельце объявились некие вои, бившиеся в Рязанских землях с татарами и «дюже много татаровей посекли, да сами почти все пали».

— Не про Евпатиеву ли дружину это? — задался вопросом Андрей, поведавший о весточке историку.

— Трудно сказать, — пожал тот плечами. — О Коловрате нам известно только потому, что легенда о нём в летописи попала. Не исключено, что и другие такие «партизаны» существовали, так и оставшиеся безвестными. Вы, Андрей Иванович, много партизан войны 1812 года знаете? У нас только про Дениса Давыдова знают да про Василису Кожину. Про первого потому, что сам литературными трудами баловался, а про вторую — из-за того, что женщина. А ведь немало подобных существовало: весь народ на борьбу с «двунадесятью языками» тогда поднялся.

Близ пересечения Оскольской дороги со шляхом, идущим с юга, заночевали в неукреплённом селе ещё раз. Дальше — ещё одно сельцо, где от пути из Оскола ответвляется торговый шлях на Ливны и дальше, в Залесскую Окраину. За ним — уже как раз те самые дикие места, где ночевать придётся под открытым небом. В общем-то, и здесь уже не самая обитаемая часть Курского княжества.

Именно поэтому полной неожиданностью для обоза стало то, что вдруг в воздухе засвистели стрелы, а из перелеска, отстоящего от дороги всего-то на сотню шагов, выскочило два десятка всадников с саблями и прямыми мечами наголо. Самое удивительное, что не в монгольских и даже не в половецких доспехах, а в типично русских.

7

— Ну, теперь, братаны, вы точно на поправку пойдёте, — дал слово Крафт после того, как всех, прибывших с ним дружинников «обслужил» доктор.

Перевязал, почистил раны, пересыпал их какими-то порошками, а самое главное — поменял повязки «условно стерильными». А что делать, если стерильные бинты давно закончились, и теперь в качестве перевязочных материалов используются уже бывшие в употреблении, но прошедшие высокотемпературную обработку в автоклаве? Остаётся только называть такие «условно стерильными».

Лёха вообще сам на себя не похож, оптимизм из него так и хлещет, лыба до ушей. И не только из-за того, что наконец-то домой вернулся. Сына, сына ему Лена родила! Еле на ногах стоит, а показала ему в окошко сморщенное, красно личико спящего крохотули. А самое главное, прижавшись лбом к оконному стеклу, пробормотала то, чего от неё хотел услышать Полуницын. Пусть и понял он сказанное только по артикуляции губ:

— Лёшенька, прости меня, пожалуйста.

— Прощаю! — заорал он, едва не на пол-посёлка. — Ленка, я тебя прощаю за всё! Спасибо за сына, любимая ты моя!