Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 20

Вопрос был риторический. Но рано или поздно я найду ответ.

А пока, раз мне дали карт-бланш, я решил, что вполне могу доделать свою работу (сколько успею) и идти домой. Очень уж спать хотелось.

Но увы. Часто мечты так и остаются мечтами.

Это я к тому, что как только я вернулся домой с закономерным намерением завалиться на свою кровать и поспать эдак часиков двенадцать, как все мои чаяния пошли прахом.

Только-только я принялся разоблачаться, успел снять пиджак и галстук, как в дверь забарабанили. Да ещё с такой силой, что я решил уже, что случился пожар.

— Открыто! — успел крикнуть я до того, как дверь с треском распахнулась.

На пороге, вся взъерошенная и изнервированная стояла… Муза.

Её буквально трясло.

— Муля, быстрее!

— Что случилось?

— Жасминова забрали!

— В смысле «забрали»? Кто? Куда?

— Из милиции приходили, скрутили руки и забрали! — Муза не выдержала и разрыдалась, — он успел только крикнуть, чтобы тебе сообщили. Ну и вот…

— Понятно, — нахмурился я.

— Муля! Сделай что-нибудь! Он же в ментовке! — взвизгнула Муза, — Нельзя так!

— А что он натворил, не знаешь? — спросил я от порога, натягивая пиджак на ходу.

— Ничего не знаю: пришли, забрали, — всхлипнула Муза.

— Чёрт! — я вернулся и цапнул со спинки стула галстук. Можно было бы пойти и так, но лучше было чтобы при полном параде — представительный вид в таких делах часто самый главный фактор, чтобы с тобой хотя бы разговаривать стали.

До нашего районного отделения милиции, к счастью, было недалеко, так что добежал за каких-то десять минут. Пару секунд постоял, пытаясь отдышаться. Негоже появляться в органах власти словно мокрый заяц.

Долго не мог найти, у кого выяснить судьбу несчастного Жасминова. Интересно-таки, что он уже натворил? Опять какую-то девицу соблазнил и пытался сбежать с нею? Других проступков за ним не водилось.

— Лейтенант Иванов! — представился мне молодой конопатый летёха.

— Бубнов, Иммануил Модестович, чиновник из Комитета искусств СССР, — в ответ представился я, посчитав, что это будет вежливо, хоть и проверяли мои документы при входе. — Скажите, пожалуйста, в чём подозревается Жасминов Орфей?

— Что за Арфей? — не понял лейтенант.

— Орфей. Вы его сегодня задержали и привели сюда… — пояснил я. При этом постарался не улыбнуться — лейтенант Иванов явно с литературой и искусством не был знаком.

— Загоруйко! — рявкнул Иванов, — проверь, к нам поступал Орфей Гладиолусов?

— Жасминов, — подсказал я.

— Точно, Жасминов, — поправился летёха, который явно в геоботанике разбирался ещё хуже, чем в литературе и искусстве. — Орфей Жасминов, да.

Прошло буквально пару минут, на протяжении которых мы с лейтенантом хранили молчание — разговаривать было не о чем. Наконец, появился долгожданный Загоруйко. Он был мордат и флегматичен.

— Нету такого, — коротко отчитался он.

— Не может этого быть! — удивился я (Муза врать не будет, тем более так). — Его привели во второй половине дня. Из коммуналки.

И я назвал адрес нашей коммуналки.

— Иди ещё раз проверь, — недовольно скривился Иванов. — он никак не мог идентифицировать мой статус, чтобы понять, как вести себя. Судя по моему служебному положению — вроде сошка мелкая, но глядя на то, как я держусь — важный человек. Кажется, товарищ Иванов сделал для себя выводы, что я «оттуда» и на этом успокоился. Поэтому старался отвечать максимально полно.

— Нету такого! — опять отрапортовал запыхавшийся Загоруйко, — сегодня привели только одного — по имени Питросий Распопов.

— Эммм… а можно увидеть его? — попросил я.

— Можно, — благожелательно кивнул летёха и велел, — Загоруйко, организуй.

Меня перепроводили к комнате, где держали всякий сброд: хулиганов, злодеев, пьяниц и воров. Народу было немного, трое мужиков простецкой наружности вяло переругивались. Жасминов сидел поодаль, брезгливо поджав губы. Здесь ему явно не нравилось.

— Орфей! — сказал я.

Жасминов меня увидел и аж подскочил:

— Муля! Муля, ты пришёл! Это какое-то чудовищное недоразумение! Вытащи меня отсюда, Муля! Я не могу больше здесь находиться! Я погибаю!

Он так отчаянно кричал, что мужики аж переругиваться перестали.

— Идёмте, — потянул меня из коридора Загоруйко.

Мы вернулись к товарищу Иванову.

— Ну что? — спросил он.

— Это он и есть, — кивнул я.

— А почему имена разные? — нахмурился следователь, — вор в законе? Скрывался?

— Да нет же! — усмехнулся я, — Жасминов — это его сценический псевдоним. Он оперный певец. Знаменитый, между прочим. Кстати, а за что его посадили?

— Не посадили. А задержали! — важно поправил меня лейтенант, — за тунеядство.

— Тунеядство? — удивился я.

— Так точно! — кивнул Иванов, — был сигнал о том, что Распопов ведёт паразитический образ жизни и уклоняется от общественного труда.

— Понятно, — нахмурился я, — а кто сигнал дал — вы, конечно же, не скажете?

Иванов демонстративно промолчал.

— Товарищ Жасминов — советский артист… — начал было я.

— Все артисты где-то служат, — прервал меня Иванов, — в каком учреждении работает Жасминов?

— Так, — сказал я, — а что ему грозит?

— Если факт тунеядства и нарушение советской конституции будет установлено — то два года колонии-поселения с конфискацией имущества. — Чётко, по-военному отрапортовал Иванов.

— А когда будет разбирательство?

— Суд?

— Да, суд, — кивнул я.

Иванов полистал бумажки в тоненькой папочке:

— Через три дня.

— Спасибо, — сказал я и поднялся, — всего доброго!

И вышел из здания.

Шёл и думал — как помочь Жасминову? Ведь он действительно не работает. И действительно ему светит статья. Насколько я помнил, массово привлекать тунеядцев начали десять лет спустя. Но и в послевоенные годы частенько закрывали цыган, артистов и вольных художников. Так что Жасминов явно попал. И вот интересно — кто стукнул на него?

Кто стукнул и что делать? — эти два вопроса не давали мне покоя.

Я вернулся домой, где меня уже ждали взволнованная, нервная Муза и Дуся (которая вернулась откуда-то из магазина, где как раз выбросили сливочное масло, маргарин и шоколадные конфеты).

— Ну что?

— Как там он? — засыпали они меня вопросами.

— Живой он. Я его видел, — постарался успокоить я их.

— Что говорил?

— Нам не дали возможности поговорить, — ответил я, — я его только в обезьяннике видел. Сидит на нарах. Живой, здоровый, не побитый. Всё нормально.

— А почему его забрали? — спросила Муза.

Я решил не говорить ей о том, что кто-то стукнул. Явно же это сделал кто-то из своих. Просто ответил:

— За тунеядство судить будут.

— Ох ты ж божечки мои! — всплеснула руками Муза и зарыдала, — а ведь я же ему говорила, что так будет! Я же предупреждала! Софрон вон тоже…

Её плечи затряслись от беззвучных рыданий. Муза явно привязалась к своим соседям.

— Тише, тише, — обняла её за плечи Дуся и попыталась успокоить, — не плачь, Муля что-то придумает…

Ну вот, как всегда — расхлёбывать всё придётся Муле.

Вот только как?

Этот вопрос я и озвучил.

— Нужно его на работу устроить, — сказала Дуся.

— Задним числом? — поморщился я, — на это вряд ли кто-то пойдёт. Времена сейчас такие. Стоит узнать и наказание очень жёсткое.

— Муля, ну придумай что-то! — нелогично попросила Муза.

Ладно, буду думать, — ответил я, — суд через три дня назначен. Время есть.

— Ты уж поспеши, — поддакнула Музе Дуся, — а то мало ли. А Орфей такой весь неприспособленный. Он же в тюрьме пропадёт!

— В колонии-поселении, — уточнил я.

— Тем более! — с отчаянием воскликнула Муза, утирая слёзы.

Я вышел покурить на кухню. Чёрт возьми, со всеми этими проблемами, я так курить никогда не брошу. А ведь сто раз себе обещал.

Я затянулся и выпустил дым в форточку.

Слышно было, как кто-то пришёл. Явно ко мне, судя по шагам на коридоре.