Русский флаг (СИ) - Старый Денис - Страница 4

— Бах! Бах! — прозвучали ещё два выстрела.

Это уже были пистолетные. Значит, помощь очень близко, но отвлекаться и смотреть за спину, где там Фрол и его ближние бойцы, я не стану. Есть более актуальные занятия.

И тут, с ходу, к нам на помощь, в сражение сразу же врубились ещё два бойца. Подоспевшая подмога смутила нападавших еще больше. И вот один из бандитов дрогнул. А-а! Он побежал!

Это воодушевило меня, будто новую силу влило в ноги и руки. Казалось, что эти-то — точно умрут, но без приказа главаря не сдвинутся с места. Но природный инстинкт самосохранения, как видно, работает даже на таких вот адептов.

— Живьём взять! — прокричал я, отбивая в сторону шпагу главаря бандитов.

Он, раненый в живот, всё равно пытался достать меня. Причём именно шпагой, которую держал вполне уверенно. Да кто же ты? Возможно, из каких-то дезертиров.

Был бы из казаков — наверное, сабельку бы имел. И все равно, шпага — не его оружие.

— На! — со всей силы я ударил главаря ватаги ногой в голову, а после добил ещё одного подранка, который хотел прийти на выручку главному этой ватаге.

Полз, будучи раненным в пах и ногу, но продвигался на помощь своему главарю! Удивительное самопожертвование и верность! Мне стоит все же сохранять голову холодной и понять, что за человек попался мне на пути. Явно не обычный, раз и засаду сделал такую, что я должен быть убитым, если бы не прикрывался своими солдатами. Грамотно сработал.

Его, наверное, подвело только некоторое самолюбование, разговорчивость. Скучно было? Решил покрасоваться передо мной и еще в благородство сыграть перед своими? Солдатика пожалел?

Осмотрев вокруг пространство и не найдя больше никаких врагов, я, пока главарь лежал без памяти, хотел просто плюхнуться на мостовую, распластаться и лежать, смотреть на дождливое небо, и чтобы капли дождя смывали с меня всё это напряжение, которое я только что пережил. Всю чужую кровь. Горечь же от утраты лучших из бойцов ни дождем не смыть, ни огнем не выжечь.

Тяжело воевать самому, но ещё тяжелее терять соратников, своих бойцов, отдающих собственные жизни за то, чтобы продолжал жить я.

И разве я могу после таких жертв жить только в удовольствие, не совершая блага для других людей и не достигая великих целей для всего Отечества? Смерть государевых слуг может быть оправдана только лишь одним — величием Отечества, его славой. И то, она на совести командиров и их позор, если жертвы напрасны.

Я быстро подошёл к одному из лежащих в неестественной позе, подмяв под себя ноги, солдату, проверил у него пульс… Тщетно. Второй… Тоже мертв, да живому так голову не повернуть.

С великой надеждой я посмотрел на Бичуга. Мало ли, может быть, и после множества пуль, обращенных в мою сторону, но принятых на себя фурьером, он еще выживет. Бывают же чудеса на белом свете! Я и сам тому пример: чудо и то, что я вовсе в этом времени, реальности; и то, что я выжил после такой переделки.

Но… Ну же… Где пульс? Где признаки жизни? Нет. Бичуг был мёртв.

Третий боец… К нему я подходил, моля Господа Бога, чтобы хотя бы он оказался живым…

И только потом, когда и этот солдат был признан мной мертвым, я, в новом мундире, не жалея его, сел на мостовую. Все, все мертвы. Оставался в живых только я и тот солдат, который также предлагал отдать свою жизнь за меня.

Всё, что происходит вокруг, всё, что происходит внутри меня — это не игра. Мне дана вторая жизнь? И я её не ценю, сходу врубаясь во всевозможные переделки и интриги?

Но ведь иначе это не жизнь, это прозябание. Это всё равно, что потерять эту самую жизнь. Для праздного ли существования я в этом мире — или для того, чтобы сделать что-то поистине важное, судьбоносное, правильное и великое для людей и для страны⁈

— Ваше высокоблагородие, вы не ранены? — спросил меня Фрол, который вернулся с погони и приволок одного подранка для разговора.

— Нет, — приходя в себя, набираясь решимости, сдерживая предательски прущие из глубин души слёзы, отвечал я. — Допрашивай подранков. Да так… — я сжал кулак и показал Фролу, а тот кивнул. — Однако не убей раньше времени. Мне еще их главе Тайной канцелярии Ушакову отдавать!

А сам подумал о том, что не получилось бы смешным до кровавых соплей, если я приведу Андрею Ивановичу его же людей.

— И еще… Фурьер Фролов, подготовить мне всё, что известно об убитых солдатах! Если у них родственники, или с каких деревень были набраны. За каждую жизнь, что была отдана за меня, я буду платить. Когда местью, а когда и звонкой монетой, чтобы хотя бы там, — я посмотрел на серое дождливое небо, — откуда будут взирать на нас эти достойные воины, никто не сказал, что Александр Норов не платит по своим долгам.

Говорил я нарочито громко, обещал и выплаты, и память. И говорил я искренне, как и думал. Но было в этом разговоре и другое: я говорил так, чтобы иные тоже не раздумывали в бою, а выполняли свой долг перед Отечеством, передо мной, как командиром. И знали, что и они получат свои почести, свое отпевание в самом дорогом и освященном храме Петербурга. Что поминки будут такими, что каждый поесть вдоволь и выпьет положенное по традиции. Ну и…

— Список будет нашей роты. Список бессмертных, которых поминать станем на каждом празднике. Чтобы их души приходили к нам и радовались нашим успехам, нашим подвигам. А мы им говорили об этом, — сказал я, вспоминая про «Бессмертный полк» — каждый раз вышибающее светлую слезу мероприятие из будущего.

— А! А! А! — мы все услышали женский крик, доносящийся со стороны моего дома.

Я также повернул голову и увидел, как, лишь в одном накинутом халате, что я только вчера подарил Марте, девушка бежала с двумя пистолетами к тому месту, где только что произошла кровавая драка. Воительница, так её мать!

И хотелось даже улыбнуться, умилиться такой картине, подумать о том, что эта женщина сейчас была готова вступить в смертельный бой, чтобы только меня защитить. Но улыбка не получалась. Вряд ли что-либо сейчас смогло бы меня развеселить. И даже эта рыжая бестия, растрёпанная, с развевающимися по сторонам огненными волосами — и она сейчас не способна потушить мою горечь утраты. Но порыв мной был оценен.

Отвлекшись от Марты, я все же расставил акценты.

— Норов всегда платит по своим долгам! — прошипел я, некоторое время не отрывая взгляда от погибших, и пошёл навстречу к Марте, чтобы эта дурочка, чего доброго, ещё не нажала на спусковой крючок и не выстрелила.

*  *  *

— Норов, ты будешь по долгам платить? Сто семьдесят три рубля уже должен, — выговаривал Александру Норову Иван Янович Бачевский, держатель одного из трактиров, где всегда шла игра.

— Отдам я долг! Слово чести даю! — уверенно, как будто бы и сам верил в то, что говорит, сказал Александр Матвеевич Норов.

— Да где же ты возьмёшь? Уже часть казны экспедиции проиграл! Али ты думал, что я не знаю, откуда у тебя серебро? — Бачевский пнул ногой связанного Норова.

— А не боишься, что я брату своему всё расскажу? — с вызовом выкрикнул Норов.

Иван Янович рассмеялся так, что три его подельника, бывшие всегда серьёзными, не позволявшими себе даже ухмылки, и те стали кривить свои рожи, пробуя смеяться.

— Что сделает твой плюгавый и лысый брат? Сергей Матвеевич его зовут? Так я знаю, где он живет, все знаю, — сквозь смех спросил Бачевский.

Но в следующий миг его улыбка сменилась задумчивой гримасой. Норов… А ведь эту фамилию он слышал, не только когда наблюдал за азартной игрой Александра Матвеевича. Да, тогда еще удивился, что фамилия распространенная. И что есть Норов авантюрист, игрок и мот. А есть тот, о подвигах которого говорят люди.

— А тот гвардеец, что отплясывал на балу у Императрицы, да что пользует Елизавету Петровну, ну и корабль хранцузский потопил, часом не в родственниках у тебя? — настороженно спросил Бачевский через некоторое время.

— Так и есть! Брат мой. Я ж о нем и говорю! И вот с него, с Александра Лукича Норова, ты можешь взять все деньги. Я знаю, что они у него есть. Он же казну польскую привёз Государыне. Стало быть, что и сам туда залазил. Как же без этого? — Александр Матвеевич Норов посчитал, что у него появился шанс удрать от Бачевского, который славился тем, что каждый долг всегда выбивать умел.