Русский флаг (СИ) - Старый Денис - Страница 5

Ходили и такие слухи, что этот беглый литовский шляхтич — а, скорее всего, и не шляхтич вовсе, а, как многие в Речи Посполитой, приписывающий себе это сословие — может и убить человека, если тот имеет многие вины перед Бачевским. И сейчас разговор происходил в подвале большого трактира, который принадлежит Бачевскому. А это могло означать, что Норов, Александр Матвеевич, не факт, что выйдет от сюда.

И, наверное, сложно представить такого человека, который больше всего за последний год насолил Бачевскому, чем Александр Норов. Тот, у которого отчество — Матвеевич.

— Расписку пиши! Дабы брат твой деньги за тебя отдал. Я тебя пока отпущу. Но знай, что я доберусь, а коли удерешь, найду, хоть бы и в Аду, когда по соседству черти нас жарить будут! Ежели уедешь в экспедицию, и долг мне не возвернёшь до часу! — сказал Бачевский, показывая жестом, чтобы Норова развязали.

Иван Янович не был таким глупцом, чтобы связываться с гвардейцем и вот так же действовать, как и с Александром Матвеевичем Норовым. Чтобы приходить к капитану гвардии, вязать его и требовать деньги? Бачевский понимал, что подобного демарша ему не простят. Самого Ивана Яновича, как и его людей, всех в один миг в землю закопают, а трактир сожгут.

А вот подойти к гвардейцу и предъявить записку от родственника… Это дело. Еще бы сделать так, чтобы кто иной из сослуживцев, ну или из посторонних дворян, засвидетельствовал факт… Это будет урон дворянской чести — не оплатить долг своего родича.

— Число-то не пиши! — поспешил сказать Бачевский Норову, который, поджав нижнюю губу, старательно выводил буквы.

— Сколько писать? Двести рублей? — Александр Матвеевич прекрасно понял, что хочет сделать Бачевский.

— Двести пятьдесят пиши! Знаю я, что государыня не меньше чем двумя тысячами рублей поблагодарила твоего брата, — усмехался Бачевский. — Надо же! Герой — брат поганца!

Ему действительно показалось, что это — отличный ход, ещё и немного заработать на гвардейце. Важно только сделать так, чтобы ещё кто-то, кроме капитана Александра Лукича Норова, знал о том, что его родственник, Александр Матвеевич, должен большую сумму денег, но не может её отдать. И тогда, чтобы не опозориться в обществе, гвардеец обязательно отдаст деньги.

Ну а что Бачевский? Ну он же в своём праве. Карточный долг отдать — дело чести. И что ещё делать, если у одного Норова, у которого отчество Матвеевич, этой чести не наблюдается. Остаётся уповать на то, что другой — Лукич — человек порядочный и благородный.

«Тяжело в учении, легко в бою!»

А. А. Суворов

Петербург

5 июля 1734 года

— Ваше высокоблагородие, отбыл этот подлюка. Прикажете догнать и изловить? — спрашивал сержант Кашин, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

За ним, словно детки за папкой, стояли сразу два плутонга солдат. Все пылали праведным гневом, все хотели изловить Линара. Услышал я среди солдат даже разговоры о том, как именно этого саксонца следовало бы казнить. Оказывается, в моей роте служат ещё те массовики-затейники.

Я не сразу ответил. Да, очень хотелось изловить саксонца. Отомстить за тех солдат, что вчера положили свои жизни. А всё почему? Теперь-то уже понятно. То ли приревновал меня Линар к племяннице императрицы, то ли речь не столько о чувствах и эмоциях, сколько о расчёте — стремлении не утратить своего политического веса. А через постель с Анной Леопольдовны — и этот самый вес приумножить в скором времени.

— Убежал этот гад, скорее всего, в Польшу. Рыскать по всей Речи Посполитой, чтобы его выискивать, нам и не позволят, и не стоит этого делать, — сказал я. Немного подумав, добавил: — Никуда он от нас не денется.

И всё-таки России такой фаворит, каким мог бы стать Мориц Линар, не нужен. Это же надо — я ещё не был уверен в том, кто именно сделал заказ на моё убийство, ни одной угрозы не вымолвил и не написал, а саксонец подался в бега. Ну а тот, кто убегает… кто убегает — подтверждает свою причастность. Это трусость, уход от проблем посредством бегства. И что будет, когда придут проблемы? Да он сбежал бы и в момент вноса на руках Елизаветы Петровны всего-то тремя сотнями гвардейцев.

— Найдем и отомстим! — пообещал я. — Но у нас нынче и без того хватает дел.

Всё-таки приходится откладывать отбытие в Москву ещё на два дня. Так как нужно было с достоинством похоронить погибших, а также собрать урожай, пока «погода» благоприятствовала.

Дело в том, что на следующий день, ещё до обеда, я стал получать письма, в которых чаще всего меня заверяли в дружбе и в том, что, если понадобится помощь, я могу рассчитывать на того человека, чьей рукой было написано письмо.

Елизавета — ясно. Она и письмо прислала, и о встрече, скорее, меня предупредила, а не спросила только лишь, возможно ли любовное рандеву. Признаться, моя рыжая Марта подарила мне такую незабываемую ночь любви, так умело избавляла меня от стресса, что — куда там Елизавете Петровне! Но всё же встретиться с цесаревной и приголубить придётся. Впрочем, тут мне себя урезонивать долго не нужно. Да и скоро предстоит долгое воздержание.

Прислал письмо и Ушаков. И пусть написал Андрей Иванович больше в требовательном тоне, мол, я должен предоставить ему все сведения о нападении, какими обладаю — из написанного я смог вычленить и то, что глава Тайной канцелярии не виновен в покушении на меня.

Ну да ладно, я-то уже знаю, за чьи деньги меня хотели убить.

Кстати, насчёт денег… Естественно, казну банды я изъял. Раскололся не главарь, он оказался еще тем крепким орешком. Но вот двое его подельников, оставшихся в живых, молчать не сдюжили. И мы взяли малину. Одно это уже было своего рода местью. И никто не скажет, что Норов утерся. Нет, восемь трупов прибавилось к тем бандитам, что были сброшены в общую яму без отпевания.

И было в бандитской казне почти три тысячи рублей. Пять сотен будут переданы родственникам погибших солдат. Получится, что семьи, которые, если так можно сказать, уже вычеркнули ставших солдатами родственников из своей памяти, неожиданно получат для себя целое состояние, если оценивать крестьянскими потребностями.

Сто двадцать рублей — это добрый конь, хороший дом, корова и несколько свиней, кур с два десятка. То есть — полноценное, вполне обеспеченное крестьянское хозяйство.

И пусть мои бойцы видят, как я беспокоюсь за них и отдаю должное всем, кто за меня умирает. Такими действиями я смогу создать из роты такое сообщество, сплочённую команду, которая сможет решать даже очень сложные задачи.

— Ваше высокоблагородие, ещё одно письмо доставили, — сказал Кашин, протягивая мне лист бумаги.

Отчего-то я нетерпеливо брал это письмо, еще и не рассмотрев, от кого оно. Писала Анна… Та, которой придумали ужасное отчество «Леопольдовна». Или только у меня есть некоторые ассоциации не совсем серьёзные с этим именем? Кажется, что оно «кошачье».

Анна Леопольдовна написала, что она обеспокоена моим состоянием здоровья, желает мне выздоровления, а также найти всех виновных. И далее, и далее… А ведь я не ранен. Она, возможно, считает, что я уже на грани жизни и смерти? Ну так недавно и лежал я почти что без памяти. Вот только частичная амнезия была связана с тем, что я предавался чувствам и эмоциям, и любил свою… даже не знаю, кто для меня сейчас Марта.

И нарочно не придумал бы серию сюжетов, чтобы влюбить в себя впечатлительную девушку. Она думает обо мне. Потом обязательно узнает, кто покушался на мою жизнь. Порыдает в подушку по своему саксонцу, да будет теперь думать обо мне. Хотели Бирон с императрицей меня свести с Анной Леопольдовной, наверняка, считая, что связи никакой не будет, так как я на поводке. У них это получилось.

Я думал, что в те дни, что я ещё здесь, меня всё-таки затаскают по различным разбирательствам, тот же Ушаков потребует что-то рассказать под протокол. Но ошибся. Никому, по сути, и не нужно было заниматься разбирательством в деле о моём покушении.