Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 5

Лицо его было резким. Прямой нос, подбородок с жёсткой линией, выдававший упрямство, которое я знал с детства. В глазах читался хитрый прищур. Не наглый, скорее, изучающий, настороженно оценивающий. Густые черные волосы были зачесаны назад, и лишь у висков тронула их ровная серебристая седина. Он перевёл на меня взгляд, и в этом взгляде не было ни тепла, ни отстранённости.

Позади, с лёгким звуком, закрыл дверь Гаврила, и мы остались в кабинете наедине. Я остался на месте, не спеша подходить ближе. В комнате повисла гнетущая тишина.

— Как самочувствие? — спросил он наконец, чтобы соблюсти формальность.

Я пожал плечами:

— Как видишь, жив. Хотя, подозреваю, ты этим фактом не слишком доволен.

Я не смотрел ему в глаза, но краем взгляда заметил, как у него дернулась скула, а под кожей начали ходить желваки. Так бывало всегда, когда он старательно сдерживал раздражение, желая казаться спокойным. На щеках выступили знакомые красные пятна.

— Тебе повезло появится в семье высокорожденных, потому что это дало тебе резкий старт в жизни, — ровным голосом начал он. — Без труда поступил в один из лучших лицеев. Получил университетский диплом. Правда, я появлялся в том университете чаще, чем ты. И делал всё, чтобы тебя не выкинули с позором. А чем ты занимался? Ах да. Прожигал дни и ночи со своими друзьями. Лечился от скуки. Пил. Влезал в скверные истории. Хотя, имея доступ к моим счетам, это было делом нехитрым. Так ты и стал городской легендой. Но не в том смысле, которым можно гордиться.

Он умолк. На пару секунд в комнате повисла тишина. Потом он вздохнул и махнул рукой, будто отметив, что говорить дальше бессмысленно.

— Это были ошибки юности, о которых я, поверь, сожалею. — спокойно ответил я, понимая, что напрасно сотрясаю воздух. — И уже сделал выводы. Стараюсь исправиться. Хотя, полагаю, тебе это всё равно неинтересно. Потому что, насколько я знаю, первое, что ты потребовал, это анализ на алкоголь. И назначил ты его скорее всего раньше, чем справился о моем самочувствии.

— Ты же юрист. Сам понимаешь, что проникновения ночью на частную территорию не проходят без последствий, — произнес Арсений, и его голос стал чуть громче, хотя отец все еще пытался контролировать гнев. — Вообще никто бы в своем уме не полез в место, где держат диких зверей. Так что просто ответь мне: зачем ты туда пошёл?

Я посмотрел на него чуть дольше, чем обычно, но голос не менял:

— Зачем? Ты все равно не поверишь.

Отец медленно выдохнул, пытаясь удержать внутри раздражение. Потом заговорил, стараясь говорить ровно:

— Если твоя история будет звучать логично, я постараюсь отнестись к ней серьёзно. Обещаю.

Я чуть пожал плечами:

— Я хотел спасти девушку, которая была в беде.

Он фыркнул, без смеха, почти с жалостью:

— Девушку? Которую никто, кроме тебя, не видел? И ты решил рассказать это вслух, при свидетелях? Тебе не пришло в голову придумать что-нибудь менее… сказочное?

Он потянулся к лежащей на столе стопке прессы и взял верхнюю газету. Развернул, аккуратно, по всем сгибам, и, не глядя на меня, повернул в мою сторону титульную полосу.

На первой странице крупным планом красовалась моя фотография. На ней я стоял в неестественной позе недалеко от ограды парка, чуть растрепанный, с затуманенным взглядом. И я отметил, что репортеру удалось сфотографировать меня явно в не самый удачный момент.

— Можешь попросить, чтобы они перевыпустили тираж? — негромко заметил я, разглядывая снимок. У меня тут лицо немного… неумное. Таким денег не дают. То есть, говоря твоим языком, «в таком виде я позорю семью».

Он ничего не ответил, только чуть приподнял брови и развернул газету. Нашёл нужную страницу и начал читать вслух. Голос у него был ровный, но с тем особенным оттенком, с которым читают для того, чтобы подчеркнуть нелепость происходящего:

— «Сегодняшней ночью юный княжич Медведев вновь оказался в центре скандала. Мастер Николай Арсеньевич взломал защиту частного парка, принадлежащего мастеру Кирову, и без самовольно пробрался на территорию. Но этого ему показалось мало: наследник семьи Медведевых решил побежать наперегонки с сибирским медведем. Секретарь семьи Медведевых пока не даёт официальных комментариев. В своё оправдание мастер Медведев заявил, что пытался спасти девушку, однако никакой особы женского пола на месте обнаружено не было. Даже медведь, как выяснилось, оказался самцом»…

Он замолчал и просто уставился в текст, будто перечитывал это про себя.

— Это они намекают, что ты мог флиртовать с медведем, — все же пояснил князь.

Я криво усмехнулся:

— Такое поведение можно расценивать как прямое оскорбление семье. И поводом вызова на дуэль.

— Статья написана двусмысленно, — согласился отец. — Но обвинить редакцию газеты не получится. Репортеры не выставляют тебя ни преступником, ни героем. Просто… человеком, потерявшим связь с реальностью. Скандалистом. Шутом.

— Не первый раз, если подумать, — отметил я.

Отец сложил газету вдоль прежних сгибов и положил её на край стола. Лист слегка соскользнул, чуть вывернулся, и заголовок оказался наполовину скрыт.

— И такое вышло во всех сегодняшних изданиях, — сказал отец, глядя не на меня, а в сторону окна. — От «Имперских Ведомостей» до самых никчемных бульварных листков. Везде одно и то же. Скандал, сенсация, домыслы. Где же всё это время пропадал наследник семьи Медведевых? Служил ли он, не приведи Всевышний, в монастыре Синода… или, как предполагают особенно творческие репортёры, проходил курс лечения от хмельной зависимости.

Я чуть склонил голову, не пытаясь спорить. Вместо этого сдержанно усмехнулся:

— Идея с монастырём, кстати, не так уж плоха. Если подать правильно, прозвучит почти благородно.

Отец не отреагировал, а я вытянул перед собой руку, провёл ладонью в воздухе, как будто чертил заголовок:

— «Искупление через покаяние». Согласись, звучит убедительно. Увлекательно. Можно будет даже нанять художника для иллюстраций — я в рясе, на фоне восхода…

Он утомленно вздохнул. Словно решил не спорить, потому что не видел в этом смысла. Медленно откинулся в кресле, положив одну руку на подлокотник, а другую на колено. Пальцы чуть подрагивали от сдерживаемой усталости.

— От тебя стало слишком много неприятностей, — сказал он негромко, без обвинений, скорее просто констатируя факт. — И каждый раз прикрывать эти неприятности становится всё труднее. Возможно, ты этого не чувствуешь, но времена меняются. Сейчас за такое поведение легко можно потерять место, не только в канцелярии, но и в любом ведомстве. А кому-то и вовсе попасть под надзор. Или того хуже…

Я слушал не возражая. И когда Арсений закончил, спокойно ответил:

— Как юрист могу тебя заверить, что я уже совершеннолетний. И полностью дееспособный. Так что за свои поступки отвечать готов сам. Без твоей опеки.

— И пока до этого не дошло, — продолжил отец, не повышая голоса, — отправляйся-ка ты, Николай, подальше от столицы.

Он говорил спокойно, даже чуть мягче, чем прежде, будто принял какое-то решение и теперь просто ставил меня перед фактом. Я посмотрел на него, ожидая продолжения, и он устало добавил:

— Пока ты валялся без сознания, пришло письмо с назначением. Ты временно утверждён в должности регента в небольшом княжестве на границе империи.

Я удивленно приподнял бровь. Назначение на такую должность не делалось легко. И уж точно происходило такое не по доброй воле совета. Регент — это не просто административная фигура. Это человек, который принимает практически все решения, касающиеся княжества. Я явно не подходил на эту роль. Потому что был молод и только закончил университет. А опыта в управленчестве у меня практически не было. Поэтому я спокойно уточнил:

— Это как?

Отец молча потянулся к столу, взял один из листов, аккуратно расправил его:

— Всё просто, — отозвался он, протягивая мне документ. — Пару дней назад скончался твой дядюшка.