Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 4

Я нахмурился:

— Какая ещё проверка?

Он взглянул на меня со снисходительной улыбкой.

— Ваш папенька был уверен, что вы от зверя убегали в состоянии… ну, скажем, глубокой рассеянности сознания. Я не спрашивал, откуда у него такие мысли. Но проверку он потребовал не один раз.

Лекарь говорил спокойно, без иронии, почти между делом. Но взгляд бросил выразительный. Прямой, внимательный, чуть выжидающий.

Я усмехнулся, и пояснил без удовольствия:

— Возможно, у него были на то причины.

— То есть вы впрямь в здравом и трезвом уме решили сократить дорогу через закрытую территорию, — проговорил лекарь. — Где живут дикие животные. И вам особенно «повезло» попасть прямо на участок, где обосновался тот самый неприятный медведь.

Я повернул голову на подушке, не спеша, и посмотрел на него поверх плеча. И поинтересовался, стараясь, чтобы голос прозвучал ровно.

— А бывают приятные медведи?

Лекарь хмыкнул, видимо, догадавшись, что я не собираюсь каяться:

— Именно с этим на редкость сложно работать, — вздохнул он. — Сила на него практически не действует. Таких зверей почти не осталось, и именно потому его и доставили сюда. Мастер Киров имеет слабость к таким вот… экспонатам.

Я вяло кивнул. Нахмурился, покосился на стоявший на столике графин, но, поняв, что всё равно не дотянусь, только тяжело вздохнул. Почти все в Империи знали: князь Киров коллекционировал редких животных с тем же вкусом, с каким другие собирали оружие, фарфор или миниатюры. Его парк был закрыт, но при этом хорошо обустроен. Никакой жестокости, с животными. Даже наоборот, простор, защита, присмотр. Никто не мог упрекнуть князя в халатности. Даже этот медведь, несмотря на всю опасность, содержался в идеальных условиях.

Лекарь чуть подался вперёд, поправил поднос с графином на столике, и менторским тоном добавил:

— Судя по всему, вы не заметили табличку на входе.

Голос мужчины был спокойным, как у лектора в университете, который терпеливо обьяснял недалекому студиозусу очевидные вещи. Я не ответил. Просто чуть отвёл взгляд. Потому что таблички на ограде парка не было. Ни предупреждающей, ни запретной. Но я почти не сомневался, что она появится. И окажется ровно там, где положено, если я вдруг решу вернуться и пересмотреть маршрут.

— Я не собираюсь жаловаться, если вы об этом, — тихо сказал я.

Лекарь кивнул, будто и не ждал другого ответа.

— Господин Киров тоже не станет предъявлять вам претензий, — послышался голос от двери.

Я невольно поморщился. Гаврила умел появляться неожиданно. Ни шагов, ни скрипа дверей. Просто в какой-то момент слуга в этом доме оказывался рядом. Как будто был в комнате всё это время.

Я повернул голову. В дверном проеме, сложив за спиной руки, стоял высокий мужчина, как всегда прямой, сдержанный, почти без эмоций на лице.

— Ладно, мне пора, — тут же отозвался лекарь. Он говорил быстро, уже в движении. — Если будут жалобы на самочувствие — зовите.

Он не стал прощаться. Просто поправил рясу, перехватил саквояж и направился к выходу. У двери разминулся с Гаврилой, чуть кивнув, в знак приветствия. Слуга проводил его взглядом, коротким и нейтральным, как будто просто отметил кто вышел из комнаты и в каком состоянии.

И как только лекарь исчез в коридоре, Гаврила вошёл в комнату, едва слышно прикрыв за собой дверь.

— Угораздило же вас, мастер, — качая головой, негромко проговорил слуга, подходя к кровати.

— Главное, что остался жив, — махнул рукой я. — И даже, вроде бы, цел.

— Святая правда, — с лёгким вздохом отозвался он. Уточнил:

— Как вы себя чувствуете?

Я не сразу ответил. Осторожно подвигал сначала плечами, потом шеей. Всё отзывалось нехотя, но почти без боли. Сел, на кровати опустив ноги на пол, который оказался довольно прохладным. И тихо ответил.

— Я в порядке. Только тело затекло. Но в целом ничего не болит. Лекарь говорил, что мне сильно повезло. Его предшественник успел прочистить и закрыть рану ещё на месте.

Гаврила кивнул:

— Вы потеряли много крови. Почти сутки были без сознания. Лекари по очереди вливали силу, разгоняли кровоток, чтобы не было провала. И следили за вашим состоянием.

Я кивнул, не сразу. Потом, помедлив, поднял на него взгляд:

— А та девушка? — спросил негромко. — Что с ней?

Вопрос прозвучал почти машинально, но внутри поднималась тревога — не вспышкой, а глухим эхом. Как будто я снова стоял у забора, сжимая чужую ладонь в темноте.

Гаврила нахмурился. Лоб пересекла неглубокая складка, но взгляд остался ровным. Несколько секунд он молчал, будто что-то обдумывал, а потом проговорил:

— Про девушку мне ничего не известно. С вами хочет побеседовать Арсений Сергеевич.

Я на мгновение прикрыл глаза. Потом осторожно открыл их снова и, не слишком надеясь на чудо, уточнил:

— Он уже в курсе, что я пришёл в себя?

Слуга медленно покачал головой:

— Лекарь, что дежурил у вашей постели, наверняка уже доложил, что вы очнулись. Так что да, мастер, он уже знает.

Я с трудом удержался, чтобы не выругаться. Лекарь наверняка был обязан доложить старшему семьи то, что нерадивый сын очнулся. Неохотно кивнул. Вставать не хотелось. Но откладывать тоже было нельзя. В доме такие вещи не прощались. Даже если ты только что очнулся после встречи с медведем.

Я сел на кровати, нащупал стопами обувь. Опёрся ладонью о матрас, выпрямился. Тело отзывалось плохо, но более-менее слушалось. Дал себе пару секунд, чтобы просто постоять, привыкая к новому положению.

— Что же, — выдохнул я негромко. — Идём.

Гаврила коротко кивнул и шагнул к двери. Я последовал за ним, стараясь идти ровно, не держась за стены.

Глава семьи, Арсений Сергеевич, ждал меня в своём кабинете. Гаврила остановился у двери, как и положено, трижды постучал и выждал, и дождавшись приглушенного «войдите», открыл дверь:

— Арсений Сергеевич, ваш сын прибыл, — произнёс он, чуть склонив голову.

Из-за его плеча я увидел, как отец поморщился. Коротко, едва заметно, но достаточно, чтобы уловить настроение. По его виду было заметно, что ему тоже не была приятна эта встреча и от этого осознания на душе стало немного легче.

— Пусть войдёт, — бросил князь, и я шагнул внутрь.

Кабинет встретил меня тишиной. Здесь никогда не было ощущения человеческого тепла и домашнего уюта. Только запах кожи, чернил и чуть уловимой пыли. Ее протирали здесь каждый день, но мне казалось, что от этого пыли становилось только больше.

Справа от входа тянулся до самого потолка высокий, массивный книжный стеллаж. Он заполнял стену, и казался больше частью здания, чем мебелью. Книги стояли впритык, ровно, без перекосов. Все корешки располагались строго по краю полки, будто были вымерены по линейке. Я с детства помнил: если хоть один том слегка выдавался вперёд, отец замечал это с порога.

В центре комнаты, ближе к окну, стоял тяжелый рабочий стол из темного ореха с чуть закруглёнными краями. Углы были потёрты, но отполированы до зеркального блеска. Отец не любил менять вещи, но всегда следил, чтобы следы времени выглядели аккуратно.

На столешнице царил идеальный порядок. Массивная чернильница с бронзовым обрамлением, тяжелое пресс-папье в виде львиной головы. На правом углу лежала ровная стопка бумаг. Именно те документы, которыми отец занимался в данный момент. Остальное, как всегда, хранилось в ящиках или в папках на полках.

В самом центре стола лежал вскрытый конверт из белой, плотной бумаги, с чётким сгибом и аккуратным надрезом. Чуть сбоку были свежие газеты. Отец держал скорее чтобы быть в курсе последних новостей столицы и Империи. Особое внимание он всегда уделял первой полосе, которая имела для него особенное значение.

Отец сидел кресле у окна. Высокий, широкоплечий, в костюме тёмно-серого цвета, сшитом безупречно по фигуре. Несмотря на возраст, он не выглядел старым. Скорее зрелым, собранным, как человек, который каждый день напоминает себе, что должен быть в форме.