Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 25

— Не подыгрывайте этому хитрецу, — посоветовал Владимир и направился к выходу.

Я с трудом проигнорировал тихие стоны Мурзика и вышел вслед за воеводой на крыльцо.

Утренний воздух был прохладным, с запахом тумана и влажной земли. Перед порогом уже стояла та же самая машина, что накануне привезла меня в поместье.

Морозов, не говоря ни слова, обошёл авто и спокойно сел за руль.

Я устроился на заднем сиденье. Кожа была чуть прохладной, но быстро нагрелась подо мной. Дверца захлопнулась с глухим, мягким щелчком, и машина плавно тронулась с места.

Мы ехали молча. Дорога уводила от дома — сначала мимо лужайки, потом через чугунные ворота, и, наконец, по разбуженному туманом шоссе. Усадьба медленно исчезла за спиной, будто пряталась в дымке.

Спустя несколько минут, не отрывая взгляда от дороги. А затем я осторожно уточнил:

— Эти твари вчера… кто они? Тот, что напал на меня, был весь перепачкан землей и кровью. А еще мне показалось, что от него пахло тленом.

Морозов посмотрел на меня через зеркало заднего вида:

— Вы наблюдательны, князь, — ответил он после паузы. — Это были упыри. Люди, которые умерли раньше своего срока и похоронены без покона, на неосвященной земле. Они переродились и вырылись из могил. И пошли в сторону ближайшего жилья, чтобы перекусить кровушкой. Хорошо, что они были слабыми. Иначе нам пришлось бы несладко. Несколько первых дней упыри пьют кровь, а потом, если их не уничтожить, уходят в могилу и впадают в спячку. А когда просыпаются, то становятся сильнее и быстрее. Да и могут куда больше, чем просто махать лапами.

— Например? — поинтересовался я.

— Насылать кошмары, изматывая людей и питаясь их страхом. Устраивать засуху или неурожай.

Я поежился.

— Дружинники уже ищут их могилы, — продолжил Владимир. — Чтобы понять, кто прикопал трупы в лесу.

— А как их убить? — уточнил я. — Видел, как им головы отсекают, а им хоть бы что.

— Железо и солнечный свет их ослабляют, — ответил Морозов. — Но уничтожить их может только огонь. Не магический, а обычный. Силовые плетения действуют на них крайне плохо.

Я кивнул, стараясь запомнить сказанное. Морозов несколько секунд помолчал, а затем произнес, меняя тему разговора:

— Готовы к совету, князь?

Я поймал его взгляд и чуть усмехнулся.

— Нет, — ответил честно. — Наверное, к такому нельзя быть готовым.

Воевода ничего не сказал. Только уголки его глаз чуть смягчились. Улыбка была сдержанной, почти незаметной, но в ней было больше поддержки, чем в десятке громких речей. И только после паузы, он тихо произнес:

— Это хорошее начало.

Сказано это было даже без тени иронии. И я вдруг понял: воевода говорил не из вежливости. Он действительно так считал.

За окнами неспешно проплывали домики, которые окутывал мягкий утренний туман. Тонкие струйки пара ещё поднимались из дымоходов, а на высокой траве вдоль дороги дрожала роса, переливаясь в первых солнечных бликах. Всё вокруг казалось будто немного замедленным,как в старом фильме.

Я приоткрыл окно, и в салон тут же ворвался прохладный, прозрачный воздух. Он пах сырой древесиной, свежей землёй и чем-то пряным, похожим на скошенную полынь.

Вдохнул полной грудью и, не отрывая взгляда от проезжающих улиц, едва слышно пробормотал:

— Хорошо здесь у вас… Тихо так. Неторопливо.

Морозов чуть заметно усмехнулся с лёгким согласием:

— Хотелось бы сохранить это спокойствие как можно дольше, князь.

Машина вильнула на повороте и запетляла по узким улочкам города, который только просыпался. Свет фонарей ещё не погас, а день уже начинал входить в силу. Я в который раз поймал себя на мысли, что здесь всё течёт иначе — медленнее, мягче.

На часах приближалось к восьми, но на улицах не было спешки. Люди только выходили из своих домов — кто-то поправлял калитку, кто-то подметал двор, кто-то задерживался у кирпичной арки, перебрасываясь фразами с соседями. Молодая женщина с корзиной в руках направлялась в кофейню, где уже собирались первые посетители. Всё происходило размеренной неторопливостью, как будто в этом месте все вдруг поняли смысл жизни и перестали спешить.

Здание Совета возвышалось над главной площадью. Серый камень, немного потемневший от времени и северной сырости, придавал ему особую основательность. У входа высились две колонны, поддерживающие фронтон, украшенный барельефом: медвежья голова и дубовые листья — герб Северского княжества. Всё это смотрелось сдержанно, но внушительно. Место, в котором важные решения принимались неспешно.

Машина плавно остановилась у широких каменных ступеней. Двигатель замолк. На мгновение повисла тишина. Морозов повернул голову ко мне:

— Прибыли, князь, — сказал он.

Я молча кивнул. Словно убеждая самого себя, что справлюсь. Внутри всё сжалось: через несколько минут я войду в зал, где каждый из сидящих за длинным столом будет видеть во мне не человека, а регента. Назначенного извне, молодого и, по их мнению, неопытного. И почти каждый, я был уверен, будет стремиться использовать меня в своих интересах.

Я выдохнул и потянулся к ручке двери.

— Всё будет в порядке, мастер Медведев, — произнёс Морозов, и в его голосе была та самая уверенность, которой мне сейчас не хватало. Он не давал обещаний. Просто знал: всё идёт как должно. И я кивнул ему уже по-настоящему.

Я вышел из машины и глубоко вздохнул. Просторная площадь перед зданием Совета постепенно заполнялась людьми. У ступеней уже стояли жандармы, оцепившие вход. Их вид не вызывал тревоги. Скорее, подчеркивал, что момент официальный. Позади охранной цепи, ближе к входу, выстроились советники — двенадцать человек, каждый в одежде, отражающей его происхождение и статус.

Двое были в простых кафтанах деревенских старост, с аккуратно вышитыми узорами по краю. Ещё трое были от гильдий мастеровых, видно по плотным курткам с кожаными налокотниками, руки у них были широкие, мозолистые. Купцы держались увереннее других, трое мужчин в богатых жилетах и шляпах, один с тростью, будто для веса. Четверо были представителями городской знати, одетые в строгие парадные мундиры, каждый со своей степенью важности и выправки. Служивые, привыкшие к просторным кабинетам, отчетам и большим собраниям.

Особняком стояли двое: мужчина в мундире жандармерии и женщина в чёрной мантии судьи. Они негромко о чём-то говорили, но между ними чувствовалось напряжение. Время от времени оба бросали неприветливые, осторожные взгляды на советников. Будто оценивали каждого из них.

Когда я подошёл ближе, начальник жандармов взглянул на меня и сдержанно улыбнулся, сверкнув чуть удлинёнными клыками. А его лицо на долю секунды вытянулось, как будто из-под человеческой кожи проявилась другая, звериная натура. Что-то волчье, дикое. Женщина-судья тоже посмотрела на меня, чуть склонив голову, точно птица. Из её глаз скользнула настороженность, смешанная с интересом. Затем она медленно кивнула в знак приветствия.

Я едва не открыл рот, до того был удивлен. Но тут же всё исчезло. Морок сошёл, лица вновь стали обычными: строгое, сдержанное выражение судьи и спокойная маска жандарма. Только глаза все еще оставались слишком блестящими.

Я поправил ворот кителя и сделал шаг в сторону Совета. Всё происходящее становилось всё интереснее. И чуть сложнее.

Морозов последовал за мной, его голос прозвучал чётко и громко:

— Князь Николай Арсеньевич Медведев прибыл.

Жандармы, стоявшие по обе стороны от входа, синхронно склонили головы и расступились, освобождая путь. Я шагнул на первую ступень, ощутив под подошвами тяжесть камня, и поднялся к дверям.

Вперёд вышел мужчина лет пятидесяти, худощавый, с острыми чертами лица и цепким взглядом серых глаз. Его движения были отточены, выверены — как у человека, привыкшего держать зал под контролем. Он слегка склонил голову в знак приветствия — не слишком низко, но и не пренебрежительно. Ровно настолько, насколько позволял его статус.