Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 24

Я опустился на кровать. Лёг спиной на подушку — и только успел подумать, что не смогу заснуть. Но в следующий миг всё исчезло. Меня будто выключило.

В этот раз я спал крепко и непрерывно, без тревожных сновидений. Проснулся от лёгкого, но настойчивого стука в дверь и негромкого голоса:

— Князь, скоро заседание Совета.

Я с трудом открыл глаза и сел на кровати. Провёл ладонями по лицу, стараясь разогнать остатки сна. Голова была тяжёлая, но в теле чувствовалась хоть какая-то собранность. Глубокий сон без кошмаров явно пошел на пользу.

Стук повторился, чуть громче, и я торопливо произнес:

— Спущусь через пять минут.

— Хорошо, мастер, — отозвались за дверью, и я услышал, как шаги удаляются по коридору.

Я сел на кровати. Ноги коснулись холодного пола. Поднялся, зевнул и, немного помедлив, подошёл к окну. Лужайка была пустынной, без следов ночного побоища. Всё выглядело почти мирно. Над лесом стелился туман. Плотный, белесый, он покачивался между верхушками деревьев, как паруса, зацепившиеся за кроны.

Я направился в ванную, быстро умылся, причесался и привёл себя в порядок. Затем вернулся в спальню, достал из шкафа тёмно-синий костюм, с аккуратными золотистыми шнурами на плечах и застёжками, отсылающими к старым формам. Быстро оделся, отметив, что ткань была плотной, непривычной после дорожной одежды, но вполне сидела по фигуре.

Покинул комнату и, стараясь не торопиться, спустился в гостиную. Лестница чуть поскрипывала, а перила под ладонью оказались гладкими, прохладными и приятными на ощупь.

Морозов уже сидел в одном из тяжёлых кресел у камина, спокойно, почти непринужденно, с чашкой в руках.

— Доброе утро, мастер, — произнёс он, едва я переступил порог. В голосе — спокойствие и чуть заметное тепло. — Чаю?

— Благодарю, — ответил я и прошёл к креслу напротив.

Воевода налил мне из пузатого, старомодного чайника горячий настой янтарный, исходящий густым паром. От чашки сразу потянуло чабрецом, свежей мятой и чем-то терпким, чуть смолистым. Пахло лесом.

Я кивнул в знак благодарности, взял чашку обеими руками, сделал первый глоток и откинулся на спинку кресла. Огонь в камине потрескивал неспешно, мягко. Тепло струилось от камней и впитывалось в тело после холодной ночи и тревожного пробуждения.

Некоторое время, мы сидели молча. Морозов не стал упрекать меня за вчерашнюю вылазку. Не произнёс ни одного назидательного слова, не поднял брови, не посмотрел с укором. Хотя я ждал обратного и даже готовился, что сейчас он начнёт сдержанно, но твёрдо разбирать мои ошибки.

Но ничего этого не последовало.

Воевода спокойно пил чай, смотрел в огонь, будто в этом разговоре вообще не было нужды. Словно всё, что случилось ночью, уже стало частью прошлого и не требовало обсуждений.

Это было даже немного досадно. Будь на его месте отец, разговор был бы совсем другим. Батюшка не упустил бы шанса поставить меня на место. Он бы долго и методично объяснял, насколько глупым и беспечным было моё поведение, как я подвёл ожидания, как мог всё испортить одним неверным шагом. Ему важно было не только объяснить, но и подчеркнуть, что я разочаровал его.

А тут была тишина. Тёплый чай, потрескивание поленьев, и ни слова укора.

Я вдруг впервые, пожалуй, за всю жизнь поймал себя на странной мысли, что кто-то отнёсся ко мне как к взрослому. Не как к сыну, не как к воспитаннику, не как к юнцу, за которым нужен глаз да глаз, а как к человеку, способному принимать решения и отвечать за последствия.

И от этого неожиданного осознания я на миг застыл. Ко мне отнеслись с уважением, к которому я, кажется, не был готов.

— Снимите пиджак, князь, — неожиданно произнёс Владимир, отставив пустую чашку на стол.

Я вопросительно взглянул на него, а затем заметил, как он вынимает из-за пояса внушительный нож с широким, немного изогнутым лезвием и тёмной рукоятью.

— Опять резать меня собрались? — пробормотал я, чуть отстраняясь. — Не позволю. Хватит. Взяли моду пускать кровь при каждом удобном случае…

Морозов едва заметно усмехнулся. Не рассмеялся, но было ясно, что мои слова его действительно позабавили.

В этот момент на стол неожиданно запрыгнула рыжая тень. Я вздрогнул — но сразу понял, что это был Мурзик. Маленькое пушистое создание с крыльями, похоже, появлялось только тогда, когда само того хотело. Сейчас он стоял прямо на краю стола и потрясал крошечными кулачками в сторону Морозова, издавая угрожающее стрекотание. Казалось, он ругал воеводу. Или защищал меня. Аскорее всего, и то, и другое сразу.

Затем Мурзик попятился, распушился, поднял лапки, развернул крылья, будто стараясь прикрыть меня собой. Коротко, по-боевому пискнул, делая шаг вперёд, как настоящий телохранитель, вставший на пути угрозы.

— Что происходит? — тихо уточнил я, не сводя глаз с этой странной сцены.

— Это наш Мурзик, — невозмутимо пояснил Морозов, — решил спасти вас. На всякий случай. Вдруг вы его за это чем вкусным потом покормите. Или чаем угостите.

Я бросил взгляд на белку-дракончика, и мне показалось, что на его мордочке появилось удивлённое выражение, почти обиженное. Будто он спрашивал: «Ты же не думаешь, князь, что я ради награды стараюсь?»

— Зачем вам нож? — уже спокойнее уточнил я.

— Для дела, князь, — спокойно ответил Морозов. — Никто вас сегодня резать не собирается. Вы носите пиджак с гербом вашего отца. А вам по статусу теперь свой положен.

Мурзик ещё пару секунд постоял, бурча что-то себе под нос, потом сел прямо на стол, поджал лапки и, кажется, остался на всякий случай на страже. Я отдал питомцу булку, которую сам есть не стал. Тот с сомнением понюхал угощение и с печальным вздохом откусил кусочек и принялся жевать.

Воевода же сделал паузу, словно давая время осознать, а затем добавил чуть мягче:

— Герб этот стоит отпороть. Просто… как должно быть.

Я молча кивнул, почувствовав, как внутри что-то сместилось — почти незаметно, но ощутимо. Как будто ещё один невидимый шаг сделан. Я снял пиджак, аккуратно сложил рукава и протянул Морозову. Тот принял его без суеты и осторожно начал поддевать ткань лезвием, точно зная, где и как резать, чтобы не испортить основу. И я понял: это был некий ритуал. Тихий, скромный, но значимый.

Я следил за его руками, когда он аккуратно поддевал шеврон ножом. Острое лезвие легко входило между тканью и нитками. Стежки поддавались почти без сопротивления. Через пару минут нашивка уже лежала в ладони воеводы.

Ткань пиджака осталась целой. Морозов не зацепил ни одной лишней нитки. Он посмотрел на герб с уважением и, не торопясь, положил его в нагрудный карман самого пиджака.

— Не стоит забывать дом, в котором вы росли, — тихо сказал он. — Но теперь у вас есть другой.

— На время, — напомнил я, скорее себе, чем ему.

Воевода не стал спорить. Лишь кивнул и ответил так, будто подводил невидимую черту:

— Время — это всё, что у нас есть.

Он отложил пиджак в сторону и жестом указал вглубь комнаты:

— Вам приготовлена одежда для заседания Совета. Она будет к месту.

На спинке соседнего стула и впрямь висел строгий, тёмный китель, с серебряной тесьмой, аккуратно прошитой вдоль ворота. Запонки в форме дубовых листьев были небольшими, но выразительными, будто напоминание о гербе. Я снял его, расправил, надел, и ткань приятно легла по фигуре. Плечи сели точно, как будто шили по мне.

Я провёл ладонью по ткани, поправил ворот и невольно отметил, как непривычно спокойно чувствую себя в этой одежде. Не стеснял, не тянул. Просто был на своём месте.

— Достойно, — сдержанно произнёс Морозов, как будто поставил в списке дел галочку.

Он перевёл взгляд на старинные часы, висящие на стене, и перевернул чашку из-под чая, поставив ту на блюдце.

— Пора, ехать, князь.

Я повторил этот жест, чем вызвал недовольство Мурзика. Бельчонок как раз подбирался к чашке, чтобы проверить, нет ли на донышке остатков отвара.

Воевода бесцеремонно накрыл чайник тяжелым куполом крышки. И питомец изобразил самый натуральный на моей памяти обморок.