Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 16

— Это сложно принять, если с рождения живёшь во внешнем мире, — спокойно сказал Владимир, уже обращаясь ко мне. Он чуть кивнул, будто подтверждая нечто давно понятное. — Поэтому я и предложил вам сперва наливку старого князя. На трезвую голову в такое не верится. Легче подумать, что пора в дом скудоумия. Или что галлюцинации пришли вместе с усталостью.

Он взял со стола опустевшую чарку и перевернул ее. По толстому стеклу изнутри потекла красная вязкая капля. Она легла на деревянную поверхность и замерцала в свете лампы как магический светлячок.

Я всё ещё чувствовал, как напряжение дрожит где-то под кожей, но слова сами сложились и вырвались наружу.

— Допустим, — пробормотал я. — В это тяжело поверить… но допустим, это не розыгрыш. И всё, что вы говорите… все, что мне продемонстрировали — правда. Я…

— Вы встаете на непростой путь, князь, — спокойно закончил за меня Морозов, без нажима, как будто просто подхватил мысль, которую я не успел сформулировать. — Потому что знают про нечисть многие. Но видеть то, что скрыто, могут не все. И в Северске живут те, кто давно отвернулся от настоящего мира. Считают, что всё это… — он указал в окно, — что это все басни, да обычные страшные сказки, которые рассказывают перед сном детишкам. А некоторые и вовсе кричат о бесовщине.

Он выждал паузу, а потом добавил:

— А нечисть… нечисть людей не особо-то жалует. Не за страх. А за равнодушие, за шум, за железо и дороги. Они не против нас, но и не с нами. Им свой мир важен. И никакого прогресса они не примут. Вам придётся жить между двумя мирами: человеками, многие из которых будут ждать изменений, и теми, кто этих изменений боится. Сохранить равновесие — вот ваш путь, князь. И никто, кроме вас, его не пройдёт. Никто другой не осилит.

Он тяжело вздохнул, словно подводя итог, и посмотрел прямо.

— А теперь идёмте. Дружина ждёт. Бойцы готовы принести присягу новому князю.

На непослушных ногах я пошёл за Морозовым и Ладой — двоедушницей, как он её называл. Девушка шла чуть впереди, не оборачиваясь. Я старался держать темп, но мысли вязли в голове, как в тине.

Всё происходящее казалось слишком странным, чтобы принять это сразу. Не укладывалось в голове. Весь мой опыт говорил, что меня пытаются обмануть. Хотелось за что-то зацепиться, найти объяснение, хоть какое-то.

«Это всё розыгрыш,» — упрямо стучало в голове. — «Мастер иллюзий. Представление, чтобы проверить или запугать. Показать силу, сыграть на нервах. Придуманный спектакль…»

— Если бы Лада была ненастоящей, — вдруг сказал Морозов, не сбавляя шага и даже не оборачиваясь, — вы бы почувствовали всплеск силы. Иллюзиям требуется подпитка. А изменение облика — особенно такой точный и устойчивый — оставил бы след. Поверьте, князь, вы бы это заметили.

Я посмотрел ему в спину. Он говорил тем же тоном, что и прежде, будто обсуждал не мистику, а особенности местного климата.

— Здесь есть вещи куда более сложные для понимания, чем балаганные фокусы, — продолжил он. — И, в отличие от иллюзий, они вполне реальны.

— Я пытаюсь… поверить, — сдавленно сказал я.

Мы шли по коридору, и шаги отдавались в стенах глухим эхом. Лампы под потолком светили мягко, желтовато, как будто дом сам не любил резкий свет. Воздух был тёплый, пах старым деревом, сушёными травами и горящими в камине поленьями. Всё это казалось слишком обыденным для разговора о леших и двоедушниках.

Морозов остановился и обернулся ко мне.

— Это будет непросто, — сказал он. — Но мы вам поможем. Да, Лада?

— Поможем, — ответила она просто, почти бесцветно. Но не равнодушно. В голосе слышалась уверенность, как в чём-то давно решённом.

Мы продолжили идти — я, всё ещё пытающийся удержать равновесие между привычным и непонятным, Морозов — ровный, собранный, будто знающий, куда именно ведёт. А между нами шагала Лада. Молчаливая, с выпрямленной спиной, с двумя тенями, одна из которых отставала от другой на полшага.

Мы вышли на террасу. Ночной воздух оказался прохладнее, чем я ожидал. Под ногами поскрипывали доски, и этот звук будто растворялся в напряжённой тишине, повисшей над двором.

Бойцы молча стояли перед террасой. Как только мы вышли из дома, они склонили головы и застыли. Лада без слов сошла по ступеням вниз и заняла своё место в строю, ничем не выделяясь, будто никакого странного разговора в коридоре не было.

Морозов обвёл взглядом стоящих перед ним людей. В этот момент во дворе не было ни звука — даже ветер будто стих.

Воевода выждал пару секунд. А потом заговорил. Голос его звучал спокойно, негромко, но слышался отчётливо:

— Дружина. Мы потеряли князя, которому служили. Того, кто держал порядок и не позволял миру рассыпаться.

Он замолчал на мгновение, и это молчание оказалось гулким. Как будто все ждали, затаив дыхание.

— Когда он ушёл, — продолжил Морозов, — вместе с ним исчезла сила, что держала границу между мирами. Он не был героем из легенды. О нём не будут слагать песни. Но он защищал княжество, пока мог.

Мужчина снова оглядел строй. И от этой тишины, от сдержанных лиц и ровных тел вдруг стало по-настоящему тревожно. Будто каждый из них знал то, что мне пока еще было неведомо.

Морозов поднял взгляд, оглядел всех ещё раз.

— И в наших сердцах, и в сердцах тех, кого он когда-то спас… он останется. И будет всегда.

Я невольно перевёл взгляд в сторону. Чуть поодаль, ближе к границе света, отбрасываемого фонарями, стояли духи. Те самые, полупрозрачные, мерцающие, будто сотканные из тумана. Раньше я видел их мельком, но сейчас… сейчас выходило, что они настоящие, а не иллюзия.

Духи стояли почти неподвижно, как и дружина, только едва покачиваясь, словно от несуществующего ветра. Их очертания дрожали, сливаясь с ночным воздухом, но черты становились различимее. Один был высок и тонок, почти как человек, но с длинными, извивающимися пальцами и лицом, скрытым под дымкой. Другой был приземистым, с короткими лапами и круглой мордой, похожей на барсучью, только с глазами, светящимися изнутри мягким голубым светом. И я вдруг понял: они внимательно слушают воеводу, внимая каждому его слову.

Морозов, не торопясь, повернулся в сторону духов. Он чуть склонил голову, будто приветствуя их. И духи отозвались. Несколько из них придвинулись ближе, другие лишь наклонили головы в ответ.

— Вы пришли стать свидетелями новой клятвы, взамен той, которая больше не держит порядок, — Морозов будто разговаривал с соседями по двору. — Сегодня в наш край явился новый князь. Он прошёл обряд. И кровь показала: он может править.

Я стоял чуть позади и невольно напрягся. Хотел было напомнить, что я — только регент и временщик, пока не найдут нового князя, Но Морозов продолжил мягко и спокойно:

— Он молод. Прозорлив. И умеет слушать. Сердце его открыто и глаза способны видеть. А остальное — приложится.

Духи кивали. Кто-то еле заметно, кто-то глубже, сдвинув полупрозрачные плечи. И в этом движении, лишённом человеческой мимики, почему-то читалось одобрение. Или, по крайней мере, признание факта. Они приняли сказанное.

Я поёжился. От ночного воздуха или от того, что всё это происходило слишком спокойно, без моего участия. Будто решения давно приняты, и меня просто ставят в известность.

Воевода наконец обернулся ко мне. Глаза его показались черными.

Он медленно склонил голову… и не просто кивнул из вежливости, а действительно поклонился. Глубоко, до самого пояса. Жест не был наигранным.

— Благодарим тебя, княже, — сказал он, всё ещё склонившись. — За то, что откликнулся. За то, что принял правление нашими землями. Благодарим, что не отказал и не отвернулся. Благодарим, что остался и поддержал нас.

Я вдохнул, собираясь возразить, что являюсь лишь регентом. Но не успел.

Потому что в ту же секунду вся дружина, стоявшая у подножия террасы, как один человек, выкрикнула:

— Благодарим!