Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 12

Он развернулся и пошёл по широким ступеням, ведущим в дом. Остальные дружинники расступились без слов, с легкими кивками приветствия.

Я задержался на долю секунды, потом тронулся следом. Поднявшись, я наклонился ближе к Морозову и, убедившись, что рядом никто не слушает, тихо уточнил:

— Неужто сам воевода решил привезти регента в княжество?

Он не сразу ответил. Только шагнул через порог, а потом, не глядя на меня, произнёс серьёзно, даже чуть жёстко:

— Я не мог доверить это никому. Слишком много поставлено на карту.

Я хотел было усмехнуться и пошутить, мол, не такой уж я и ценный груз. Но отчего-то не стал. Просто промолчал.

Мы вошли в холл. Свет здесь был мягким, рассеянным — его давали редкие светильники, закреплённые на стенах и под самым потолком. Они горели ровным, тёплым пламенем.

Помещение оказалось просторным. С высокими потолками и открытыми балками из тёмного дерева, покрытого маслом до глухого, почти чернильного оттенка. Между балками прятались старинные крепления, в которых когда-то, возможно, висели на цепях светильники.

Пол был набран из широких, плотно подогнанных друг к другу дубовых досок. Местами древесина потрескалась, рассохлась, но доски оставались надёжными. Сразу у входа виднелась крутая лестница из тёмного дерева, которая. вела на открытую галерею второго этажа, ограждённую перилами из того же потемневшего дуба.

Я с интересом осмотрелся, разглядывая холл. Первым, что бросилось в глаза, был сложенный из крупного серого камня камин. Он занимал почти всю торцевую стену напротив входа. Портал у него был высокий, почти в человеческий рост, с массивной дубовой полкой наверху. Полка была грубо отёсанной, со следами долота и старых сучков, как будто её не украшали, а просто положили как есть. Над камином висел герб семьи.

У самого камина стояла пара массивных кресел с высокими спинками, с подлокотниками в виде лап. Между ними расположился невысокий резной столик, на котором стояла керамическая лампа с приглушённым светом.

В центре комнаты стоял длинный деревянный стол без скатерти. Тяжёлый, на широких ножках, с застарелыми вмятинами и потёртостями. Вокруг расположилось несколько кресел с прямыми спинками, обитыми грубой, тёплой шерстью. Сиденья были чуть продавлены.

Я машинально вынул из кармана телефон. Посмотрел на экран, повертел аппарат в руке. На дисплее горело предупреждение: «Сети нет». Морозов, стоявший неподалёку, шагнул ближе:

— Представители Синода уже ждут вас в кабинете, — спокойно сообщил он. — Идёмте.

Он повернулся и неторопливо пошёл через гостиную. Я убрал телефон в карман и двинулся следом. Дерево под ногами отзывалось едва заметным скрипом.

Чтобы разрядить паузу, я сказал:

— Красивое поместье.

Морозов не обернулся, но ответил почти сразу:

— Этому дому очень много лет, мастер. С тех пор здесь почти ничего не менялось. Ни планировка, ни фасады, ни внутреннее убранство.

— Почему? — спросил я спокойно.

Морозов не сразу ответил. Только, проходя мимо старинного шкафа с коваными петлями, чуть замедлил шаг:

— Таковы традиции, — сказал он. — Мы следуем им не из упрямства. Это уважение к предкам. К тем, кто основал это княжество. Кто мы без памяти о них?

— Жаль, что связи здесь нет, — пробормотал я, снова вынимая из кармана телефон.

Экран по-прежнему показывал всё ту же картину: ни одной полоски сигнала. Будто я оказался не просто в другом городе, а где-то за пределами привычного цивилизованного мира. Телефон вдруг стал бесполезной пластиковой игрушкой.

— На первом этаже, в кабинете, есть стационарный телефон, — спокойно отозвался Морозов. — А если сильно нужно, на втором связь ловит. Правда, слабовато и только в трех местах. У окна в северной комнате, в хозяйской спальне и на лестничной площадке.

Я удивлённо поднял брови:

— Почему?

Морозов пожал плечами, будто речь шла не о чём-то серьёзном, а о погоде:

— Вышек мало. На всё княжество всего пара штук. Операторы, вроде, пытались ставить магические усилители. Даже привозили оборудование. Но, как ни старались, работают они здесь из рук вон плохо. То сигнал пропадает, то искажается. Говорят, лес мешает. Густой очень. А может, и не лес. Тут ведь… свои особенности. Скоро и сами поймете, Николай Арсентьевич.

Я ничего не ответил. Просто убрал телефон обратно в карман. Было в этом что-то странное и одновременно закономерное. Как будто само место противилось внешней суете и прогрессу.

Мы остановились у одной из дверей с тёмной латунной ручкой с едва заметным узором по краю. Морозов протянул руку, открыл её и, чуть склонив голову, пригласил меня внутрь.

— Прошу, мастер Медведев. Вас уже ждут.

В полутемном кабинете у прямоугольного стола сидели трое мужчин в белых рясах. Немолодые, с чуть сутулыми плечами и усталыми лицами, словно бы они уже долго ждали, пока регент прибудет в поместье. Один из синодников неспешно перелистывал страницы книги, Двое других о чем-то вполголоса переговаривались.

При нашем появлении все трое оживились. Один из жрецов, тот, что сидел посередине, чуть склонил голову и спокойно ответил:

— Мир дому вашему, мастер Медведев.

— Добрый вечер, — ответил я.

На секунду повисла тишина. Морозов жестом пригласил меня пройти в кабинет. Что я и сделал, оставив воеводу у двери. Взглянул на стол, в центре которого стояла широкая металлическая чаша с выгравированными по ободу знаками. Металл поблёскивал в мягком свете стоявшей сбоку лампы, отчего чаша казалась старой, потемневшей от времени. Внутри чаши виднелась налитая до краёв вода.

Я встал напротив жрецов, выпрямившись, как того требовала обстановка.

— Николай Арсентьевич Медведев. Волею закона и крови вы претендуете на право стать регентом Северска. Но только Память рода может подтвердить или отвергнуть ваше притязание, — чуть хриплым голосом произнес один из синодников с зачесанными назад седыми волосами.

Я молчал, не зная, что нужно ответить.

— Подайте руку, мастер, — тихо, но чётко велел жрец.

Я протянул ладонь. Жест получился немного напряжённым, хотя виду я старался не подавать. Я просто не любил, когда ко мне прикасались чужие люди Особенно в ритуальных обстоятельствах.

Жрец взял мою руку, неожиданно сильно сжал ее. Его пальцы были сухими, крепкими, как у плотника или кузнеца, а не как у того, кто проводит дни за молитвами. В руке жреца что-то блеснуло, а затем он резким движением провёл по моей ладони остриём ножа. Я еле заметно поморщился. Боль была терпимой, но резкой, будто холодная вода резко коснулась кожи. Из пореза сразу выступило красное. Я сжал ладонь, и несколько капель скатилось с ладони и упала в чашу, оставив тонкий след.

Вода в чаше дрогнула. Секунду ничего не происходил, но потом жидкость вспыхнула мягким серебром, начала мерцать, как ртуть под солнечным светом, хотя в комнате не было ни солнца, ни окон.

— Опустите руку в чашу, мастер, — продолжил синодник, не поднимая на меня глаз. — Так мы узнаем, кто перед нами. А вы поймете, кем были ваши предки. И кем можете стать вы.

Голос его звучал буднично, как будто речь шла не о судьбе, а о передаче книги по наследству. Я ещё раз взглянул на свою руку, а затем молча кивнул и опустил пальцы в воду. И вдруг мир качнулся.

Воздух в комнате словно бы сгустился, а меня неожиданно подхватил порыв ветра, будто чьи-то невидимые ладони мягко, но уверенно приподняли и унесли вверх. Воздух зашумел в ушах, и в следующее мгновение земля начала удаляться.

Я увидел княжество с высоты. Как будто кто-то развернул передо мной живую магическую карту. Подо мной растянулись массивы густых, тёмно-зелёных лесов, между которыми, блестя, струились голубые ленты рек и зеркальные чаши озёр. А на севере, чернели пятна болот. Там была граница со Скандинавской Империей.

Редкие деревни, как прижатые к земле, укрывались среди деревьев — крохотные пятна скошенных крыш, дымящих печных труб, тонкие нити дорог, теряющихся в чащах. Где-то вдалеке широкая река отсекала Северск от соседних княжеств. Вдоль её берега стояла одинокая избушка, крохотная, словно детская игрушка. А чуть дальше, в лесу, я заметил огромный, раскидистый старый дуб. И мне показалось, что его ветвях на секунду мелькнула большая, смутная тень, почти звериная.