Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 5

— Что же тут браковать⁈ Отличный ребенок, даровитый, пусть миниатюрный! — застонал староста.

— Да где ты это господское слово-то выудил? — поразился фельдмастер. — Умно-то как звучит. А глянешь — два пальца, а то и три, роста не хватает.

— Ну, так что… у вас недобор, а у нас уже третий год недоимки, — староста обвел взглядом примолкших собравшихся. — Я чего, за себя трясусь, что ли? Да, я же не скрываю — в штлаг кому охота? Не спорю. Но я-то туда, а вы все куда, а? В арлаг все и пойдете, в болота, в самую середку. Уж лучше девчонку слегка за ноги потянуть.

Фельдмастер крякнул:

— Чего скрывать, времена непростые. Этой весной у нас с Холмов три деревни переселили. Тяжко в арлаг шли, упряжек-то мало. Но недоимки прощать закона пока не выходило. Так что…

Он снова посмотрел на Анн, потом на мамку:

— Твоя? Статью не вышла, но угадать сходство можно. Что скажешь-то?

Мамка ничего не сказала, только заплакала и бессильно присела на корточки.

Анн вышла из-под проклятой метки, развязала на поясе пращу — отдать нужно, Дед нужное оружье одной рукой плел, старался. По щекам текли слезы, но оно и понятно.

— Ишь ты, — сказал, качая головой, фельдмастер. — И, правда, не дурочка.

Староста вздохнул.

— Ладно, прощайтесь, — махнул рукой фельдмастер. — Чего тянуть, поедем. Путь неблизкий.

…Мамка обнимала, не вставая с корточек. Анн подумалось, что нужно как-то пережить, вон, уже почти одного роста с мамой, когда та сидит. Подковылял Ганз, прижал на миг к себе. Потом Дед крепко обнял, Анн сунула ему пращу:

— Может, младшему, да?

— Передам. Про тебя скажу. Ты это… — Дед шептал едва слышно. — Вспоминай. Пусть редко, но непременно. Так оно хотя и тяжелее будет, но себя не забудешь. Кто себя забывает — тому сгинуть легче, в бою много раз проверено.

Мамка молча кивала. Потом шепнула:

— Бабкино наследство тоже помни. Только не проговорись.

Анн прижалась крепко-крепко, понимая, что в последний раз, но все равно не понимая.

— Это… поехали, — окликнул на редкость мягко фельдмастер, подхватил Анн, опустил за высокую загородку в повозку. Оглянулся на селян:

— В Бец-Канцелярии[8] за девку непременно слово замолвлю. Ведь в Медхеншуле попасть — оно не худшая судьба. Не печальтесь.

Держалась за крепкие жерди Анн, тряслась в повозке, смотрела, как удаляется знакомый лог, становится все меньше каменная пирамидка у дороги. Фельдмастер прошелся пешком, но уже поднялся в седло, его конь неспешно ступал рядом со скрипящей повозкой, седок помалкивал. Наверное, думал о том, кто его-то кровь будет увозить из этой деревни. Хотя, может и не потяжелела мамка — все ж первая ночь полнолуния, она не особо надежная. Но что делать, нужны работники улучшенной крови великому Эстерштайну — сам-то фельдмайстер наполовину дойч, пусть и не городской, не особо высокий пост занимает, но богат и ест досыта. Потому как происхождение. За кровью следить нужно, тут каждая доля важна, это все знают.

…Проснулась Анн сразу и с облегчением. Фургон катился бодро, ничего недоброго с ним в ущелье не стряслось, лошади довольно пофыркивали. Впереди уже показались первые строения Форт Белла. Сон — ненужный и навязчивый — следовало немедля забыть. Этакие сны — которые не сны, а чистое личное воспоминание — тоже часть наследства, причем самая ненужная. Но наследство — пусть и неимущественное — абсолютно незаконно, так что удивляться нечему, раз в нем не только нужные способности, но и ненужные вполне хранятся. Об ином нужно думать.

Анна Драй-Фир была на службе, и неизменно выполняла ее хорошо.

[1] Ругательское проклятье, практически непереводимое.

[2] Фир-дойч — неофициальное обозначение человека, имеющего четверть истинной — дойч крови

[3] Искаженное немецкое «аусвайс». Здесь и дальше употребляется достаточно много слов в местном, неправильном, но устоявшемся произношении.

[4] Предмет культового назначения, трофей. В настоящее время строго запрещен, но тайно сохраняется в отдаленных феакских деревнях.

[5] Собственно, «перзёнлихе Динерин» — и означает «личная прислуга», подразумевается домашний лакей или приближенная к господам служанка.

[6] Расы, проживающие под властью Эстерштайна. Феаки — невысокие, симпатичные жители холмов, относительно спокойны характером, рассудительны, но зло помнят долго. Байджини — приморские жители, смуглы, темпераментны, по преданию, пришли из-за моря. Оба народа и тресго — нечеловеческая раса — обитали на здешних холмах задолго до прихода дойчей.

[7] Ахт-дойч — человек с ⅛ крови дойчей.

[8] Районный, местный отдел Государственной Канцелярии.

Пронзительный фельдфебельский свист вошел прямо в мозг, выдрал из блаженной неги сна, заставил завибрировать и тело, и разум.

— Взвод, подъем! Подняли задницы, нежные самочки!

Верн свалился с койки — нары были трехъярусными, высокими, а он всегда предпочитал близость потолка — почему-то с детства наверху чувствовал себя комфортнее.

Правая рука замедлила падение, повис, ухватившись за стойку, попал почти в сапоги. Нет, обуться с лета еще никому не удавалось, проверено поколениями курсантов.

Казарма кипела в яростном движении: одевалась, напяливая брюки, сапоги, затягивая ремни. Верн, слегка сталкиваясь с друзьями, завершил процесс — на пятачке между коек одеваться уже весьма крепким парням было тесновато. Рядом пустовало помещение второго взвода: за запертыми дверями сорок спальных мест, если бы разрешили, можно было бы разместиться в один ярус, а не только проводить дежурную уборку раз в месяц. Но подобные роскошества не в традиции Ланцмахта. Ибо ничто так не сплачивает, как совместное натягивание штанов, близость товарищеского локтя, ляжки и запаха заспанного пота.

Раздирающий уши свист:

— На зарядку! Пошли вон, господа будущие офицеры!

Курсанты кинулись в дверь. Замыкающий по традиции получает пинок в зад, настоящий и полноценный фельдфебельский пинок, запросто сшибающий с ног. Лететь по полу коридора желающих нет: форменные брюки если и не порвешь, то запачкаешь уж точно.

Тройка друзей не медлит — Вольц работает локтями впереди, пробивая дорогу, широкоплечий Фетте расширяет брешь, замыкающий Верн пресекает попытки сокурсников подставить подножку или толкнуть в спину. Без обид, парни, это четвертый курс, тут важно боевое сколачивание расчетов.

Четвертый курс училища — глупцы и слабаки давно исчезли, сгинули — кто переведен в Инженерный, кто просто растворился, отчисленный и бесславно покинувший эту славную воинскую жизнь. Остался крепкий и спаянный костяк курса, единый как механизм, но состоящий из отдельных монолитных звеньев-деталей. Тройка Вольца не самая крупная деталь курса — есть шестерка Цицо, они сейчас и возглавляют движение. Что ж, «численное превосходство — важнейший фактор победы», как говорит Вольц.

После духоты казармы утренний холод изумляет — кажется, что легкие пытаются втянуть не воздух, а некие кристаллы ледяной океанской глубины.

«Район столицы обладает уникальным климатом. При строительстве Нового Хамбура это обстоятельство учитывалось в первую очередь», значится в учебнике. Толковать формулировку можно по-разному, но рассуждать и подшучивать на эту тему не рекомендуется. Особенно если хочешь получить лейтенантские погоны. Но вообще-то строить здесь столицу было чистым садизмом. Или мазохизмом. Дико холодные ночи, неистовая жара днем, практически непредсказуемые ветра над руслом Ильбы и озером Альстер — хуже места и не придумаешь.

«Они спешили. Переброску имущества и эвакуированных гражданских пришлось вести в первое же относительно подходящее место» — объясняет древние смутные обстоятельства Вольц. Он знает чертовски много — у него допуск в офицерскую библиотеку, порой разрешается взглянуть на старинные издания Университета, еще сплошь бумажные, уникальные. Строго секретная информация, но Вольц не признает преград.