Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 106

Увидев его перед собой, она ухмыльнулась ему как помешанная.

– Сначала он, – сказала она Берну, и в ее фиалковых глазах полыхнул огонь безумия, – потом ты. Никуда не уходи.

– Что ты, и пропустить самое главное? – в тон ей ответил Берн, глядя прямо на нее, чтобы неосторожным движением глаз не выдать ей намерения Микли, который уже подбирался к ней со спины. – Ни за что.

Она вскинула руки, словно затем, чтобы показать Берну пару длинных ножей, прикрепленных к внутренним сторонам ее рук остриями назад, но тут же вихрем развернулась к Микли, который вскинул ногу, целя ей в спину.

Его нога напоролась на ее острый нож, но металлическая нить, которой были укреплены кожаные лосины Микли, выдержала. Он попытался нанести ей удар мечом в шею, но она отбила его левой рукой, а правой рубанула по руке, державшей меч, так что запястье Микли оказалось между ее ножом и предплечьем. Толчок левой, вращающее движение правой, и меч выпал из его хватки, но девка тут же поплатилась за свою дерзость: Микли был слишком хорошим бойцом, чтобы хвататься за меч до последнего. Отпустив рукоятку, он въехал ей локтем в голову.

Удар отбросил ее в сторону, но она не стала противиться, а, позволив силе инерции увлечь себя на землю, тут же вытянула вперед обе ноги, подсекла ими лодыжки Микли, и тот потерял равновесие. Падая, он сгруппировался, чтобы кувыркнуться через голову, но сучка, увидев подставленный затылок, тут же по самую рукоятку вогнала нож ему в основание черепа.

Нож вошел с хрустом; кости и сухожилия затрещали, когда клинок повернулся в ране, рассекая Микли хребет.

Он забился на земле, как вытащенная на берег рыба, простонал:

– Нет… нет…

И свет медленно погас в его глазах.

Берн, который наблюдал за схваткой, прислонившись спиной к кирпичной стене, медленно отделился от нее и протянул руку к Косалю.

– Знаешь, малышка, – заговорил он, – я начинаю думать, что ты достаточно хороша для танца со мной.

Вставая, она сунула ножи за пояс и подхватила с земли меч Микли, а потом поддала ногой его мертвое тело:

– Думаю, он согласился бы с тобой, если бы мог. Как и последние мои четверо партнеров там, на барже.

– Пятеро? – протянул Берн, изображая недоверие, хотя кровь в нем уже начинала закипать, сердце ускорило ритм, а жар снова хлынул в пах.

Он аккуратно вынул Косаль за гарду и только потом перехватил за рукоять, отчего меч сразу ожил и завибрировал так, что у Берна заломило зубы и засвербело в костях.

– Пятеро моих парней за один день?

Она смотрела на его оружие с почтением, но без удивления, как будто знала, что он теперь носит этот меч. Потом кивнула на середину моста, где, пыхтя, переводили дух ее преследователи Серые Коты, которые наконец-то настигли ее.

– Хочешь, я сравняю счет? Пусть их будет десять. Или пятнадцать. Или ты готов биться об заклад, что я не поубиваю их всех?

Но Берн помотал головой и поднял руку, делая своим людям знак не вмешиваться.

– Ты ведь уже поняла, что живой тебе отсюда не уйти, – медленно заговорил он сиплым от похоти голосом. – Но я тебя не убью. К этому ты готова, я вижу. Я тебя трахну. Изнасилую прямо тут, посреди моста, у всех на виду. Перегну тебя через перила и буду трахать, а когда кончу, передам другим. – И он кивнул на Котов. – Ну а когда и они с тобой позабавятся, мы, пожалуй, уступим тебя прохожим, если ты, конечно, будешь еще жива. А здесь ведь много кто ходит – мост, знаешь ли, место оживленное. Ну, что скажешь?

Она беззаботно пожала плечами:

– Сначала победи меня.

Он повторил ее жест:

– Что ж, ладно. А кстати, я ведь так и не знаю твоего имени.

– Тебе и незачем, – ответила она. – Все равно ты не успеешь им воспользоваться.

– Ну, давай, – сказал он. – Когда бы…

Она бросилась на него так стремительно, что он едва успел заметить просверк ножа, нацеленного ему в горло. Берн не стал парировать удар, а лишь передвинул Щит, прикрыв то место, где шея переходит в плечо. Заемный меч зазвенел так, словно врезался в железную болванку. Ее глаза расширились от неожиданности.

Берн передвинул Защиту на руку и схватился за клинок девчонки. Она попыталась вырвать его, потом, поднажав, хотела разрезать ему пальцы, но его магически усиленная хватка держала меч так, словно тот врос в камень. Берн захохотал и резанул ее руку Косалем. Она отпустила меч, спасая руку, сделала кувырок назад и снова встала на ноги. Ее фиалковые глаза по-прежнему глядели прямо на него, но безумная отвага постепенно покидала их.

Подбросив ее меч в воздух, Берн ударом Косаля рассек его на две половины, и те, со звоном попадав на мостовую, отлетели в стороны.

– Скажи мне, – обратился к ней Берн самым вкрадчивым, бархатным тоном из своего арсенала, – тебе еще не кажется, что ты совершила большую ошибку?

Мозг Паллас работал в мыслевзоре со стремительным бесстрастием компьютера: подбирал возможные варианты спасения и отбрасывал их один за другим. Уже через несколько секунд она точно знала: в ее распоряжении нет ничего, что помогло бы ей вытащить из этой передряги токали и команду, за которую она теперь тоже была в ответе.

Абсолютно ничего: ни заклятия, ни уловки, ни Силы, которая могла бы их спасти. Но это знание ничуть не огорчило, не напугало и даже не опечалило Паллас: оно произвело совершенно противоположный эффект.

Теперь она видела все так ясно и отчетливо, как перед смертью.

Страх парализовал бы ее, будь у нее один-единственный тяжкий путь к спасению. Боязнь оступиться на этом пути, сделать неверный шаг, который приведет к катастрофе, сковала бы ее. Выбор между двумя возможностями, одинаково эфемерными, был бы еще хуже, ведь ее ошибка стоила бы жизни не только ей, но и тем, кого она поклялась спасти. Зато полное отсутствие шансов давало ей такую же полную, колоссальную свободу действий. Теперь Паллас могла следовать любому своему капризу, не оглядываясь на возможный исход.

В самом деле, если все пути ведут к смерти, то единственный способ выбрать между ними – это положиться на удачу.

Мысленно пожав плечами, Паллас нацелилась на действие, продиктованное наивной, почти детской верой: кошки боятся воды.

Ища способ оттолкнуть баржу подальше от берега, чтобы Котам пришлось пуститься за ней вплавь, Паллас вытянула из своей Оболочки щупальце и окунула его в реку. И сразу почувствовала жизнь; она застучала в ее Оболочку пульсацией множества аур: крошечных и суетливых – у раков, массивных и малоподвижных – у сомов, сверкающих – у гладких, упругих карпов. Но за их пульсом ей почудилось кое-что еще – что-то смутное ускользало от нее, как тень воспоминания, но именно оно объединяло все Оболочки, как если бы оно было лугом, а они вышли на него поиграть.

Паллас потянулась за этой тенью, глубже погрузившись в мыслевзор, для чего ей пришлось войти в свою Оболочку, а не просто смотреть сквозь нее. Недавнее ощущение покидания своего тела, разрыва связи с ним далось ей мгновенно: она просто вышла за свои пределы, став матрицей чистого разума, которой тело придавало форму, никак не ограничивая; эта матрица была настроена на пульс самого Потока.

Все, что она обнаружила под поверхностью реки, и было Потоком.

Поток порождается жизнью; он питает ее энергией и сам питается энергией от нее; а здесь, в реке, все оказалось живым. В своем стремлении приблизиться к тому воспоминанию, найти тот луг, на котором играли все Оболочки, она уходила все глубже, но не вниз, под воду, а как бы сквозь Оболочки раков и рыб, сквозь сумеречную ауру колышущейся подводной травы, все дальше и дальше, не ко дну, а насквозь…

Сквозь мхи и водоросли, сквозь протозоа, бактерии, через еще более примитивные формы жизни она постепенно приближалась к цели своих поисков. Ее сознание расширялось, ища ответы, нащупывая смутные связи…

И она нашла – за Потоком жил другой Поток.

В нем бился другой пульс, не такой суетливый, как тот, что сопровождает борьбу видов. Там, в глубине, неслышимый за столкновением Оболочек карпов и тритонов, неразличимый за беззвучной борьбой водорослей двух видов, упорно сражающихся за один клочок речного дна, тек второй Поток, о существовании которого Паллас никогда и не помышляла. Ощупью она настроила на него свою Оболочку и отдалась его ритму.