Измена. Право на ошибку (СИ) - Ярина Диана - Страница 3

— Бери и помалкивай, — бросает он Алине, протянув ей деньги.

Домработница прячет купюры в карман, не поднимая глаз. Ее виноватый взгляд говорит сам за себя — она давно на его стороне.

— Ты еще не поняла, Юля, что я здесь хозяин? — муж шагает ко мне, его взгляд давит. — А теперь хватит бездельничать и приготовь нам ужин! Сейчас же.

Он стоит напротив — высокий, широкоплечий, полный дурной силы мужчины.

Перечить ему сейчас — все равно, что пинать скалу.

В доме у него везде свои глаза и уши, значит, кричать и злиться бесполезно.

Я сжимаю зубы, ногти впиваются в ладони. Спорить сейчас — значит проиграть.

— Ужин тебе приготовить, значит? — усмехаюсь, но голос звучит бесцветно.

Муж молчит несколько секунд, оценивающе разглядывает меня, будто сканирует: стану ли я скандалить дальше или нет.

Кажется, решил, что не стану.

— Да, ужин. Целый день пролетел. Я проголодался.

— Есть какие-то предпочтения?

— У тебя отлично получается цыпленок. С каким-нибудь вкусным соусом.

— Хорошо.

Я удаляюсь, слушая, как Евгений дает распоряжение Алине сменить постельное белье в нашей спальне, еще что-то говорит.

Про гостевую комнату, где обычно останавливалась Валерия, когда они с сыном оставались у нас с ночевкой.

Отдельно спали!

Надо же, такую скромницу передо мной разыгрывала! Но все это оказалось лишь ложью!

Я приказываю себе действовать и даже про себя повторяю порядок действий, предметов…

Кухня. Нож. Разделочная доска. Мясо.

Я рублю цыпленка так яростно, будто это голова моего неверного мужа.

***

Позднее Евгений смакует ужин с таким видом, будто ничего не произошло.

Цыпленок под апельсиновым соусом, молодой горошек. Теплый салат с карамелизированной грушей и голубым сыром. Евгений любит вкусно и интересно покушать, и я много времени оттачивала некоторые рецепты до совершенства, чтобы его удивить и порадовать.

Сегодня я готовила все механически, на автомате, но муж доволен: все получилось, как надо.

— Ты ничего не ешь, — замечает он, подхватывая соус кусочком хлеба.

— Аппетита нет, — отвечаю я, отпивая лишь гранатовый сок.

За столом — тишина, только постукивают столовые приборы: Евгений ужинает не спеша и не отпускает меня из-за стола, потребовав, чтобы я составила ему компанию.

Звонок в дверь.

Сердце замирает.

— Кого черт принес? — спрашивает Евгений, откладывая вилку. — Открой и возвращайся за стол.

Когда дверь открывается, на пороге появляется наш сын Саша.

У него встревоженный вид, глаза при виде меня распахиваются от удивления.

— Что у вас случилось? — в его голосе звучит потрясение. — Что с лицом, мама?!

Евгений застывает.

Я чувствую всем телом, что он недоволен: появление взрослого сына не входило в его планы.

Еще бы! Ведь он развлекался с его невестой!

Вот и все в сборе, может быть, сейчас — самый подходящий момент, чтобы рассказать ему все?

Сын проходит в гостиную и садится за стол.

— Что у вас здесь произошло? — интересуется он.

Евгений обхватывает меня за руку и тянет вниз, чтобы я села рядом с ним.

— Твоя мама просто перенервничала, — мгновенно отвечает Евгений, сжимая мою руку крепко.

— У мамы что, голоса нет? — Саша бросает взгляд, полный искр. — Пусть сама ответит.

— Ты меня в чем-то подозреваешь?

Я открываю рот, но слова застревают в горле.

— Мама бледная, с синяком на скуле...

Сын впивается взглядом в мое лицо.

Евгений вскакивает, стул с противным звуком отодвигается назад по полу.

— Намекаешь, что я ее бью, что ли?!

Муж поднимается с грозным видом.

Сын тоже встает, замерев напротив отца.

Они сходятся нос к носу, как два разъяренных быка.

Воздух становится тяжелым и наэлектризованным.

— Я пока ни на что не намекаю, но мама позвонила мне в панике, и ее звонок оборвался. Домработница уходит от ответов, а у мамы на лице… — сын чеканит слова. — Огромный синяк. И ты не даешь ей сказать ни слова. Тебе не кажется, папа, что это все выглядит подозрительно?

— Давай уже, скажи, в чем именно ты меня подозреваешь! — предлагает Евгений. — Или кишка тонка?

Господи, они как два забияки!

Отец и сын.

Стоят друг напротив друга, безумно похожие, но такие разные. Между ними пропасть длиной в двадцать два года.

Саша выглядит как мой муж, когда-то в молодости. Тогда он был задирой, не лез в карман за словом…

Я пытаюсь встать, но мир плывет перед глазами.

Неожиданно накатывает сильная тошнота.

Появляется головокружение.

Я пытаюсь ухватиться пальцами за край стола, но он ускользает от меня в сторону, а в голове звучат лишь злые слова, которыми муж обменивается с сыном, не замечая ничего вокруг.

Чувствую боль удара, и перед глазами разливается чернильная темнота.

***

В себя прихожу от типичного, резкого больничного запаха. Едва открыв глаза, различаю над собой потолок, разделенный на ровные секционные квадраты. Яркий белый свет.

Где-то рядом едва слышно шумит медицинская аппаратура. Я поворачиваю голову и замечаю монитор, на котором отражается пульс, давление...

— Мама? Мама! Наконец, ты пришла в себя.

Слышится топот ног. От двери к моей кровати быстрым шагом подходит сын, Саша.

Он наклоняется надо мной, стискивает руку:

— Ты здорово меня напугала, когда рухнула, как подкошенная. Просто рухнула вниз — и все!

Я с трудом шевелю языком во рту. Слова даются мне с трудом:

— Саша, сынок…

Разглядываю его лицо. Оно уставшее, с тенями под глазами и легкой небритостью.

Но нет ни синяков, ни следов ударов, из чего я могу сделать вывод, что драка так и не состоялась.

Или били не по лицу, следом приходит другая мысль.

— Как ты?

— Неплохо, кажется, — отвечаю едва слышно. — Голова болит. Но…

— Ты все помнишь? Как тебя зовут, сколько лет…

— Прекрати, Саш. У меня нет амнезии.

— Точно?

Я вспоминаю все события. Горечь разливается на языке.

— К сожалению, — добавляю.

Некоторые вещи точно помнить не хочется. Но это правда, горькая и неприглядная правда: после двадцати трех лет брака мужа потянуло на молодую, которая ему в дочери годится!

— Где... он? — шепчу.

Не называю его по имени, но сын и так понимает, о ком речь.

— Ушел.

— Он был… здесь? — спрашиваю я.

— Был, — кивает сын. — Сидел, не отходил от тебя ни на шаг. На него даже врач ругался, что он мешает им работать.

Довольно неожиданно.

Похоже на сильную заботу или просто тревогу, чтобы я не очнулась раньше времени и не сказала ничего лишнего, по его мнению.

— Отец был здесь до недавнего времени. Сказал, что «у него дела», — сын сжимает кулаки.

Я закрываю глаза.

Дела?

Конечно.

Я знаю, какие у него дела.

Между ног молодой шалавы, невесты его родного сына.

Боже, куда катится этот мир?

Может быть, я чего-то не понимаю? Может быть, это мои моральные устои безумно устарели?

— Мама, что происходит? — голос сын дрожит. — Отец так ничего мне и не рассказал, но я же знаю, я чувствую, между вами что-то произошло. Случилось что-то.

Я открываю рот, но дверь палаты распахивается.

Входит врач.

Наш разговор с сыном откладывается.

— Ну-с, Юлия Сергеевна, как ваши дела? — интересуется врач.

Он записывает показатели приборов себе в журнал, потом начинает расспрашивать меня обо всем — дотошно и придирчиво. Будто подозревает, что я могла удариться головой и потерять память. Но это не так, и после череды вопросов врач засиял улыбкой:

— Амнезии нет, это замечательно. Сознание не спутанное, это еще лучше, но…

Делает паузу.

— Я все-таки рекомендую вам постельный режим, вам нужно остаться под наблюдением врачей. Потому что у вас сотрясение, — говорит он. — И кое-что еще…