Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 7

Как я не старался, даже тяжкая работа не могла отвлечь меня от мрачных мыслей. Знакомство с Мишей, этим тихим, испуганным парнем с вечным, глубоко въевшимся страхом голода в глазах, здорово выбило меня из колеи. Хорошо рассуждать отвлеченно-стратегически: вот, стану когда-нибудь генсеком или другой важной шишкой, да как начну причинять всем добро! Начну… Может, когда-нибудь и начну, да вот только все это было где-то там, далеко, в туманной дымке светлого будущего. А тут, рядом со мной, на соседней скрипучей койке, сидел живой, настоящий человек, чья душа была искалечена голодом, который уже был. А скоро придет новый, еще более страшный голод. Сколько таких Миш он прибавит? А сколько отправится в ящик? Сколько ненависти появится в украинском национальном самосознании — ведь в этот раз голод ударит главным образом по Украине…

Вот бы как-нибудь решить этот вопрос, здесь и сейчас предотвратить голод тридцатых годов! Потому что все мои будущие реформы, все мои великие планы не будут стоить и ломаного гроша, если они будут выстроены на костях миллионов крестьян.

Наконец проклятый вагон опустел.

— Ну все, шабаш! Получай зарплату, ребята! — раздался голос бригадира.

— Ну что, в Химки? — подошел ко мне Вася, засовывая на ходу в карман пиджака мятый трояк.

— Знаешь, я, наверное, пас. Настроения нет! — мрачно ответил я и, пожав ему руку, пошел к ближайшей остановке трамвая.

Мысли о предстоящем голоде и вообще, разгроме деревни под названием «коллективизация» не отпускали меня.

Можно ли вообще что-то здесь сделать? На первый взгляд — нет. Слишком серьезные силы задействованы в этом процессе, а я — один-одинешенек, без команды, без идей, без плана… Но, с другой стороны, все-таки я — человек из будущего. Возможно, если сесть и хорошенько подумать, мне придут в голову мысли, как решить эту проблему, ну или, хотя бы смягчить ее!

По крайней мере, стоит попытаться.

Оказавшись в нашей тесной комнате в «Демидовке», я взял карандаш, лист бумаги и постарался сосредоточиться. Мне нужно было подумать: ведь, чтобы лечить болезнь, нужно знать ее источник! А для этого, для начала, надо восстановить в памяти все, что я знал из истории о причинах той страшной трагедии.

И постепенно, звено за звеном, передо мной начала выстраиваться неумолимая, дьявольская в своей логике, цепь событий.

Зачем нужна была коллективизация? Затем, что зерно — это валюта. Товарищ Сталин, разгромив «левую оппозицию», перехватил у нее лозунг форсированной индустриализации. Страна, отсталая, аграрная, окруженная враждебным капиталистическим миром, должна была за десять лет пробежать путь, который Европа прошла за столетие. «Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» — что-то такое говорил усатый генсек. И, черт побери, в чем-то он был прав!

Понятное дело, чтобы построить заводы-гиганты — Магнитку, Днепрогэс, тракторные заводы в Сталинграде и Харькове, — нужны были станки. Тысячи станков. Прецизионные, сложные, подавляющее большинство которых в СССР просто не производили. Их можно было только купить. Купить на Западе — в Америке, в Германии, в Англии. За валюту!

Увы, но Запад не хотел продавать станки за рубли, даже за так называемые «твердые червонцы», и уж тем более никто не собирался давать кредиты «красной» России, воспринимаемую всеми как прокаженный. Капиталисты — они ведь прагматики. Они хотели одного — твердой валюты. Ну а откуда ее взять? Золотой запас империи был давно растрачен. Добыча на приисках только-только восстанавливалась и не могла покрыть гигантские потребности индустриализации. И тогда в качестве главного экспортного товара было выбрано то единственное, что страна могла предложить в больших количествах, и то, что всегда было нужно Западу — зерно. Без вариантов: промышленных товаров мы дать не могли. Промышленность у Европы и США была своя, гораздо лучше нашей. Энергоресурсов — нефти, угля — им пока хватало своих, да и мы сами нуждались в них дозарезу. А вот дешевое русское зерно еще пользовалось спросом, и они покупали его, цинично пользуясь отчаянным положением Советского Союза, сбивая цены до минимума.

Я посмотрел на получившуюся у меня схему. Итак, вот она, вся цепочка: Индустриализация требует станков, станки требуют валюты, валюта требует зерна. А зерно нужно было где-то взять, причем задешево или, что еще лучше — бесплатно.

Не секрет, что именно для этого и была затеяна коллективизация. Нет, не для того, чтобы построить «светлую жизнь на селе», а чтобы создать эффективный механизм по выкачиванию хлеба из деревни. Создать колхозы, которые, в отличие от миллионов единоличных хозяйств, можно было легко контролировать, которым можно было навязать грабительские планы хлебосдач, а на вырученную валюту купить американские, английские и немецкие станки. А что будет с самими крестьянами, оставшимися без хлеба, — это уже никого не волновало. Партия готова была на такую жертву.

Я вновь посмотрел на записи, и от холодной, неумолимой логики этой схемы у меня по спине бежали мурашки. Ндааа… Ситуация хреновая, но если успокоиться — что тут можно было бы сделать?

Замедлить индустриализацию? Сказать мол, товарищ Сталин — вы неправы! Нельзя так гнать лошадей; нужно сбавить темпы, отказаться от гигантских строек, развиваться постепенно. Это был самый простой, быстрый и надежный способ оказаться на пресловутых Соловках: меня бы тут же обвинили в «правом уклоне», в саботаже, паникерстве со всеми вытекающими последствиями. Собственно, у Сталина под боком сейчас целый Бухарин, который об этом ему и талдычит. И что? Помогло? Нет. Сталин не отступился от своей идеи фикс, и мне тут ничего не светит.

Что еще? Найти другой источник валюты, то есть — иной товар на экспорт, предложить что-то, что Запад был бы готов покупать вместо зерна. А что? Лес? Пушнина? Этого было бы слишком мало. Сейчас не времена Ивана Грозного, на одной пушнине далеко не уедешь. Придумать что-то еще, что-то совершенно новое, я не мог. Мои знания из будущего не включали в себя карты неведомых месторождений алмазов. Что еще? Нефть? Месторождения Баку и Грозного уже работали, но для масштабного экспорта не хватает инфраструктуры. Для резкого увеличения экспорта требовались годы на строительство новой инфраструктуры — трубопроводов, танкеров. У нас не было этих лет. А главное — нефть и нефтепродукты нам и самим нужны. Индустриализация же! В общем, идея дохлая. И что остается?

А остается самое интересное. Создать свои станки!

Вот это была бы тема! Конечно, это — самый сложный, но при этом — и самый правильный путь. Не покупать, а делать самим! Если у страны появятся свои, отечественные, производительные и точные станки, то отпадет острая необходимость в их массовых закупках за границей. А это означает, можно будет не так сильно давить на деревню, не выкачивать из нее весь хлеб.

В волнении я вскочил на ноги. Вот оно, решение! Дать стране свои, советские, станки — благородная, сложная, но чертовски увлекательная задача; и мне, как я надеюсь, она по плечу. Моя работа в БРКТ в Харькове, мои идеи и успешные опыты в области электросварки и пневмоинструмента — все это внушало надежны на успех. Конечно, все что было прежде — это детские игры по сравнению с масштабом задач. Теперь речь шла о вещах куда более серьезных. Да, какие-нибудь координатно-расточные или фрезерные станки, или технология производства подшипников — это много сложнее чем все, чем я занимался до этого, хай-тек современной индустрии. И, вероятно, не все у нас получится. Но попытаться стоило: на кону стоят миллионы жизней.

Правда, тут есть и другая опасность. Даже если мой план сработает, если мы начнем производить свои станки, Сталин, в своей одержимости темпами, мог решить: «Отлично! Теперь у нас есть и свои станки, и валюта от продажи зерна! Значит, мы можем еще больше ускорить индустриализацию!». И тогда все мои усилия пошли бы прахом.

Нет. Его нужно было постоянно, методично, осторожно предупреждать. В своих будущих письмах, в докладных записках, я должен был, наряду с техническими предложениями, раз за разом возвращаться к одной и той же мысли: «Деревня — не бездонная бочка. Ее ресурсы не бесконечны. Чрезмерное давление на крестьянство приведет к падению производства, к саботажу и, в конечном итоге, к голоду, который подорвет наши планы куда сильнее, чем любые происки врагов».