Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 8

И тут я с новой силой ощутил, какая невероятная удача — мой перевод в Москву, в МВТУ. «Как хорошо, что меня перевели сюда!» — эта мысль билась в голове, как набат. В Харькове, при всем моем авторитете, я был ограничен ресурсами. А здесь, в Бауманке, я оказался в самом сердце советской инженерной мысли, в месте, где были сосредоточены лучшие умы и, что не менее важно, лучшие производственные мощности.

Я вспомнил экскурсию по училищу, которую первокурсникам, устраивали в первые дни. Я тогда увязался с ними и был очень впечатлен, увидев огромные, залитые светом цеха учебно-опытных мастерских, унаследованные от старого Императорского училища. Это был не просто набор классов для практики, а полноценный многопрофильный мини-завод! Тут был и литейный цех с вагранками, и кузнечный цех с паровыми молотами, а главное — механический цех, заставленный рядами самых современных на тот момент станков — токарных, фрезерных, строгальных. Почти все они были импортными — американскими, немецкими, швейцарскими.

Да, при грамотном подходе тут можно такого наворотить — уух! Здесь, на основе этих мастерских, можно было без проблем организовать не один, а несколько опытно-конструкторских бюро: притом студенты могли бы не просто рассчитывать и чертить, а тут же, на месте, воплощать идеи в металле, создавать опытные образцы, а то и запускать мелкосерийное производство. Дело остается за малым — зажечь этой идеей других. Убедить студентов, комсомольцев, преподавателей в перспективности этой затеи.

А значит, надо идти в комсомольскую ячейку.

Будучи новичком, «харьковским», до сих пор в комсомольской организации МВТУ я появлялся лишь для того, чтобы «представиться», отметиться, получить первые поручения. Что же, теперь пришло время заявить о себе! Идее надо придать первоначальный толчок — собрать людей, объяснить им свою идею так, чтобы они «загорелись открывающимися возможностями» и сами, без пинков и приказов, стали моими добровольными помощниками.

Настал вечер, ребята собрались в комнате. И, не отходя от кассы, я решил переговорить с ними.

— Парни, мы вот учимся, чертим, сдаем зачеты. А для чего? Чтобы через пять лет прийти на завод и встать к тому же самому американскому станку «Цинциннати» или немецкому «Лоеве»?

— А к какому же еще? — удивился Василий. — Своих-то почти нет.

— Вот именно! — подхватывал я. — Нет! И не будет, если мы сами их не сделаем! Почему мы, студенты лучшего технического вуза страны, должны только изучать чужое? Почему мы не можем создать свое? У нас есть все для этого: светлые головы наших профессоров, наши с вами молодые, энергичные руки, и великолепные мастерские, которые стоят полупустыми по вечерам! Техническая зависимость от Запада унизительна! Пора уже создать свою, советскую, инженерную станкостроительную школу!

Мы проговорили до полуночи. Я рисовал им картины будущего: новые, мощные, точные станки с гордой надписью «Сделано в МВТУ», которые будут работать на всех заводах страны, и видел, как в их глазах загорается интерес.

— Представляете, — говорил я, и мой голос звенел от собственного энтузиазма, — мы не просто будем учиться, но одновременно — творить! Создавать то, чего еще не было! И это будет не просто курсовой проект, не просто диплом. Это — реальный вклад в индустриализацию, в укрепление мощи нашей советской Родины!

Слух о моих разговорах, о моих идеях быстро разнесся по училищу. Когда на следующий день я отправился к секретарю нашей факультетской ячейки, он уже был в курсе дела.

— Слышал я, Брежнев, ты народ будоражишь, — с усмешкой сказал он. — Про станки советские агитируешь!

— Агитирую, — кивнул я. — Дело-то нужное!

— Что ж, идея правильная, по-большевистски. Только разговорами делу не поможешь. Нужна организация.

— Вот я и хочу предложить, — сказал я, — на ближайшем комсомольском собрании вынести на обсуждение вопрос о создании при нашей ячейке… скажем, «Бюро Малой Механизации». Или «Опытно-конструкторского бюро пролетарского студенчества».

Секретарь задумался.

— Звучит, — сказал он. — Звучит громко. А главное — правильно. Ладно. Готовь доклад. Выступишь на собрании. Посмотрим, что из этого выйдет. Только давай где-то через недельку: пока тут у нас начало занятий, пока то, пока се… В общем не до собраний нам сейчас. Хорошо!

Действительно, наступило первое сентября и в училище начались занятия.

Нас, студентов второго курса, разбили на бригады. Система была проста: пять-шесть человек объединялись в один маленький коллектив, который должен был вместе выполнять все учебные задания в течение семестра.

Меня, как старосту группы и уже известного активиста, без лишних разговоров назначили бригадиром. В мою бригаду вошли: Андрей, мой сосед по комнате, основательный и надежный парень; еще двое ребят-рабочих, пришедших с рабфака, — молчаливый Петр и вертлявый, языкастый Сенька; и одна девушка, Шура, невысокая полноватая блондинка, застенчивая и тихая.

В сущности, в бригадной системе обучения для меня ничего нового не было: в ХТИ нас учили точно также. В ней, в общем то, есть свои преимущества, но раскрываются они только при грамотной организации. И я решил подойти к организации учебного процесса так же, как и к любому другому делу, — системно.

— Значит так, товарищи, — сказал я, собрав свою бригаду в первый же вечер в нашей комнате. — Учиться будем по-научному. Никакой анархии и самодеятельности. А для этого надо распределить обязанности. Андрей, ты у нас самый усидчивый. Отныне твоя задача — библиотека. Ищешь всю необходимую литературу по нашему заданию, составляешь конспекты. Петр, ты ходишь на лекции. У тебя почерк хороший, так что пиши подробный конспект, чтобы ни одно слово профессора зря не пропало. Сенька, ты у нас парень бойкий, с языком. Твоя задача — добывать информацию. Узнавать у старшекурсников, какие вопросы будут на зачете, какие темы самые сложные. Плюс — подменяешь Петра. А ты, Шура, ты будешь сводить все наши материалы воедино, оформлять чертежи. Я же, как бригадир, беру на себя общее руководство и решение самых сложных задач!

Поначалу все шло гладко. Но уже через неделю стало ясно, что наша бригада, как и любой другой коллектив, состоит не только из «локомотивов», но и из «попутчиков» и «тормозных вагонов».

Первой проблемой стала Шура. Она была очень старательной, но материал давался ей с огромным трудом. Она часами сидела над учебниками, ее губы беззвучно шевелились, но я видел в ее глазах панику и отчаяние. Она просто не понимала всех этих формул, всех этих законов термодинамики. Ее чертежи были полны ошибок, а в расчетах она путалась. Пришлось серьезно поговорить! Впрочем, девушка и сама знала про свои косяки:

— Я… я не могу, Леня, — говорила она мне со слезами на глазах. — Я глупая, наверное.

— Не глупая, — успокаивал я ее. — Просто тебе нужно больше времени. Давай так: мы с Андреем попеременно будем с тобой заниматься по вечерам, объяснять, что непонятно.

Второй проблемой оказался Петр. Он почти не появлялся в училище.

— Я работаю, Леня, — оправдывался он, когда я ловил его в общежитии. — На стипендию не прожить, а мне семью кормить надо. У меня в деревне мать и трое сестер!

Я понимал его, но и мириться с тем, что он совсем не участвует в работе бригады, не мог.

Но самой большой головной болью был Сенька. Этот вертлявый, языкастый парень, пришедший с рабфака, откровенно филонил. Он сбегал с лекций, не выполнял никаких поручений, а вечерами пропадал где-то в нэпманских пивных.

— Сенька, где конспект по теории механизмов? — спрашивал я его.

— Ой, Ленька, замотался, забыл, — врал он, не краснея. — Завтра принесу.

Но ни завтра, ни послезавтра он ничего не приносил. В общем, парень оказался классическим «вагоном», халявщиком, что надеялся выехать за счет остальных.

Я понял, что если я не приму жестких мер, наша бригада развалится. Нужно было что-то делать. И делать немедленно. Я собрал бригаду снова. Шура и Петро сидели, понурив головы. А Сенька смотрел на меня с наглой, вызывающей усмешкой.