Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 2

— Вот как, — сказал он, когда я закончил. — Значит, сам… Иосиф Виссарионович… Это серьезно.

— Да, — скромно кивнул я. — И еще, товарищ Сталин сказал, что, возможно, скоро я понадоблюсь в Москве. Приказал готовиться к переводу!

При этих словах в глазах секретаря появилось неподдельное, почтительное уважение. Перевод в Москву! По личному указанию Генерального Секретаря ЦК! Это в тогдашней партийной иерархии было равносильно взлету в стратосферу.

— Что ж, Брежнев, — сказал он уже совсем другим, почти дружеским тоном. — Это… это большая честь. И большое доверие. Мы гордимся, что наша харьковская организация воспитывает такие кадры.

Он прошелся по кабинету.

— Но раз уж так, — он остановился. — Нужно подумать, кто займет твое место в институте. Должность ответственная. Нам там нужен человек надежный, проверенный. У тебя есть кандидатуры? Кого бы ты мог порекомендовать?

Я был готов к этому вопросу, обдумывая его всю дорогу из Москвы. В сущности, выбор был невелик.

— Есть один человек, товарищ секретарь. Игорь Клевцов, очень активный комсомолец.

— Игорь? — нахмурился секретарь. — Так ему же лишь год учиться осталось. Да и не боец. А сейчас, в условиях обострения внутрипартийной борьбы, нам нужны бойцы.

— Он не боец, это правда, — согласился я. — Но честный и авторитетный комсомолец, и очень грамотный технарь. А нам сейчас, я считаю, в руководстве нужны не столько горлопаны-агитаторы, сколько практики, хозяйственники. Те, кто сможет не только говорить, но и делать. Мы с ним и радиостанцию устраивали, и парашютную вышку строили…

Тут я намеренно сделал упор на «хозяйственную» часть. Это был мой новый конек, моя новая программа.

— Кроме того, — продолжал я, — Игорь пользуется уважением и у «стариков», и у молодежи. И, что немаловажно, он не замечен в симпатиях ни к одной из оппозиционных группировок. Он — верный ленинец, человек центристских, партийных взглядов. Сейчас, когда я «почистил» ячейку от самых оголтелых троцкистов, он сможет удержать ситуацию под контролем.

Секретарь задумался.

— Хм… хозяйственник… центрист… В этом есть резон. Ладно, Брежнев. Я подумаю над твоим предложением. Кандидатура неплохая. А ты… ты пока работай. И будь наготове. Вызов из Москвы может прийти в любой день.

Я вышел из горкома, чувствуя себя гроссмейстером, только что сделавшим удачный ход в сложной, многоходовой партии. Я не только укрепил свой собственный авторитет, но и начал расставлять на ключевые посты своих, проверенных людей. Игорь, при всей своей мягкости, был человеком, которому я мог доверять. И я знал, что он продолжит начатое мной дело. Моя маленькая империя в Харькове, мой плацдарм для будущего взлета, был в надежных руках.

Помимо комсомольских дел, нужно было завершить и заводские.

— Паша, — сказал я на очередной смене своему клепальщику. — Похоже, скоро мне придется с вами распрощаться. Говорят — в Москву переводят!

— В Москву? — присвистнул он. — Ну ты, Ленька, даешь! Жаль, конечно. Толковых ребят нынче поискать! Вон, слышишь, как начальство разоряется?

Мы стояли у стапеля, на котором собирали очередной паровоз. Бригада как раз заканчивала клепку огромного листа котельной стали. Грохот стоял адский. Рабочие, мокрые от пота, с лицами, черными от копоти, действовали, как хорошо отлаженный механизм. А за ним я вдруг увидел небольшую делегацию из руководства нашего цеха, в которой выделялась высокая фигура начальника цеха Николая Сафроновича Веригина. Его резкий, зычный голос прорывался даже сквозь постоянный гром клепальных работ:

— … безответственность… Разорили завод…. на вас нет! — доносились до нас обрывки фраз.

Нам, находившимся шагах в двадцати, разобрать суть дела, конечно же, было невозможно, но было совершенно очевидно: начальство чем-то сильно недовольно.

— А что случилось? — невольно спросил я.

— А, ну ты же в отъезде был, не знаешь! Квартальный план цех завалил: не справляемся со сроками!

— Чего вдруг? Мы вроде последние месяцы ничего не завалили…

— Мы-то что! Сверловка отстает! Молодые рабочие пришли, деревенские. Много сверл наломали, а они, сам знаешь, американские, из быстрорежущей стали. Ну вот, а если нет дырок, то как клепать-то?

— А вот говорил я тебе, Пашка, что клепка скоро уйдет в историю. По-другому надо работать!

— А как иначе? — пожал плечами Павел.

— Сварка, Паша! Электрическая сварка! — перекрывая грохот, крикнул я. — Вот наше будущее!

Разумеется, я-то знал, что будущее за электросваркой. Но до сих пор мои попытки как-то внедрить ее на заводе ни к чему не приводили. Я пытался заводить разговоры об этом с мастерами, со старыми рабочими, но везде натыкался на стену недоверия. Тот же самый товарищ Веригин, начальник цеха, к которому я обращался по этому поводу, даже отказался обсуждать такое радикальное изменение технологии:

— Сварка? — пожал он плечами. — Баловство все это. Годится, чтобы трещину на старом ведре заварить, а не паровозный котел собирать. Нет, сынок, супротив клепки ничего надежнее нет. Проверено! И не приставай с этим ни к кому — засмеют!

И я тогда отступился, до удобного случая. И вот, кажется, тот самый случай, который наглядно показал бы все недостатки старой технологии, именно сейчас мне и представился. Похоже, что вот он — мой час! И в обеденный перерыв я пошел к главному инженеру, товарищу Поплавскому. Он находился в своем кабинете в конторе, что была аккурат напротив кабинета директора. Как обычно, к нему было много посетителей, пришлось подождать.

Наконец, секретарша пропустила меня внутрь.

Ян Казимирович Поплавский, худощавый специалист лет сорока пяти, сидел за необъятным, заваленным бумагами столом. Перед ним стоял стакан чая в серебряном подстаканнике, а пепельница рядом была буквально завалена горой окурков. В отличие от большинства заводского начальства, ходившего в полувоенных френчах, Поплавский был одет в светлый льняной летний костюм, и в целом имел вполне интеллигентный вид. Но все на заводе знали, как обманчива его внешность: при необходимости Поплавский мог «загнуть» не хуже сапожника с сорокалетним стажем.

— Ян Казимирович, я слышал, что наш цех план не выполнил?

— Да, на четырнадцать процентов! — устало кивнул тот. — А что вас, товарищ, в связи с этим интересует? Хотите проработать меня по «комсомольской» линии? Право, я староват для ваших нотаций!

— Нет, не хочу! Ведь виноваты не вы, не начальник цеха, не мастера, а… технология!

— Какая еще технология? — не понял он.

— А та самая, по которой мы работаем! Мы сверлим тысячи дыр, чтобы потом забить их заклепками. Тратим на это уйму времени, сил, дорогого инструмента. А ведь можно обойтись и без этого!

— Это как же, позвольте поинтересоваться? — в его голосе прозвучала ирония.

— А с помощью электросварки, — сказал я. — Соединять листы металла не заклепками, а сварным швом. Это и быстрее, и дешевле, и, если правильно делать, гораздо прочнее. И сверла ломать не придется.

Поплавский снял очки, прикрыл усталые глаза, на какое-то время застыл так, затем вновь взглянул на меня.

— Молодой человек, вы предлагаете авантюру! Сварной шов… Да он же хрупок, как стекло! Вы хотите, чтобы наши паровозные котлы, в которых давление достигает десятков атмосфер, лопались на ходу? Вы хотите пустить под откос не только поезда, но и всю нашу репутацию?

— Никакой авантюры, — спокойно возражал я. — Я предлагаю новую, прогрессивную технологию.

— Новую⁈ — он саркастически рассмеялся. — Да этой вашей «новой» технологии скоро тридцать лет в обед! Еще в девяносто пятом году, если не ошибаюсь, некий господин Бернадос демонстрировал свой «Электрогефест». И что? Где он сейчас, этот ваш «Электрогефест»? Никто в мире не использует его для ответственных конструкций! Только для мелкого ремонта, для латания дыр, для напайки износившихся деталей. Потому что не работает это все! Шов получается слабый, пористый, ненадежный!

«Электрогефест»… Бернадос… Что-то смутно знакомое шевельнулось у меня в памяти. Я понял, что мне не хватает теоретической базы, чтобы разбить это недоверие. Надо почитать, что за «Электрогефест» и что там не получилось у этого Бернадоса!