Выбери любимый жанр

Воронцов. Перезагрузка. Книга 2 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 31


Изменить размер шрифта:

31

— Жаль, что по паре ложек только каждому хватило, — заметил Прохор, вытирая рот рукавом.

— С картошкой пока проблемы, — кивнул я, — но это временно. Вот увидите, через год-другой у каждого в погребе будет столько картошки, что не съесть. А пока придется довольствоваться тем, что есть.

— Это что ж за картошка такая? — подозрительно спросила Марфа. — Не та ли, что заморская, от которой животы пучит?

— Та самая, бабушка, — засмеялся я. — Только если правильно готовить, никакого пучения не будет. Зато сыты будете всегда, даже когда хлеб не уродится.

Разговоры текли за столом, как река Быстрянка — то бурно, с всплесками смеха, то плавно, с задумчивыми паузами. Мужики обсуждали колесо и лесопилку, женщины делились рецептами и секретами хозяйства, а я наблюдал за всем этим и на душе становилось тепло.

Кто-то затянул песню, кто-то подхватил.

Маша сидела рядом со мной, прижавшись плечом, и я чувствовал тепло ее тела через рубашку. Она смотрела на поющих с таким счастьем в глазах, что я невольно залюбовался ею — моя Маша, моя радость.

Постепенно народ начал расходиться. Первыми ушли семьи с маленькими детьми, потом старики, пожелав нам доброй ночи и еще раз поблагодарив за угощение. Последними задержались Петр с Ильей и Прохором, обсуждая завтрашние работы.

— Так что, Егор Андреевич, — спросил Петр, — с утра на лесопилку?

— С утра, Петя, — кивнул я.

Когда все разошлись, мы с Машкой остались вдвоем во дворе. Маша прильнула ко мне, обвив руками шею.

— Устал, Егорушка?

— Есть немного, — признался я, вдыхая запах ее волос. — День был трудный.

— Пойдем в душ? — предложила она с лукавой улыбкой.

Мы сходили в душ, брызгаясь и радуясь друг другу, как дети. Теплые струи смывали усталость и пыль прошедшего дня, а прикосновения Машиных рук словно возвращали к жизни каждую клеточку моего уставшего тела. Ее кожа блестела от воды, волосы, распущенные и мокрые, прилипали к плечам и спине, а глаза в полумраке казались еще глубже и зеленее.

— Я скучала, — прошептала она, прижимаясь ко мне.

— Прости, солнце, — я поцеловал ее в висок. — Столько еще всего нужно сделать…

— Знаю, — она провела пальцами по моей щеке. — Но сегодня ты только мой. А лесопилка твоя подождет до утра.

За последние дни я действительно так уставал, что едва находил силы раздеться перед сном. Сегодня же усталость словно растворилась в теплой воде и нежных прикосновениях любимой женщины. Машка соскучилась по мне, а я по ней — и это чувствовалось в каждом взгляде, в каждом слове, в каждом движении.

В доме, куда мы перебрались после душа, пахло свежим бельем и полевыми цветами. Лунный свет проникал сквозь ставни, рисуя причудливые узоры на полу и стенах. Мы легли в постель, и все тревоги, все заботы отступили, оставив только нас двоих — двух людей, нашедших друг друга сквозь века. Машины губы были мягкими и теплыми, а руки — такими нежными, что перехватывало дыхание. Ее тело, знакомое до каждой родинки, каждой черточки, все равно казалось новым, неизведанным, как в первый раз.

Уснули только под утро, когда первые петухи уже начали свою перекличку. Маша спала, положив голову мне на плечо, ее дыхание было ровным и спокойным. Я смотрел на ее лицо, такое безмятежное во сне, и думал о том, как много еще предстоит сделать, чтобы жизнь в Уваровке стала такой, какой я ее вижу. Но глядя на неё, я понимал, что уже нашел самое главное сокровище.

Позавтракав, пошли к Быстрянке. День выдался ясный, с лёгким ветерком, который едва шевелил листья на деревьях. Солнце уже поднялось над лесом, золотя его верхушки. Воздух был свежий, пахнущий травами и речной свежестью, которая становилась всё ощутимее, чем ближе мы подходили к реке.

Петька позвал с собой ребятню, человек пять мальчишек разного возраста с деревни, мол, будете белые мягкие камни искать вдоль берега. Лица у ребятишек были серьёзные, как у взрослых, когда им поручают важное дело. И старшего своего взял — Ваську, тому уже лет 8 было, вихрастый, с веснушками на носу, в отца — такой же шустрый и смышлёный. Васька шёл впереди всей ватаги, гордо поглядывая на ребятню, чувствуя свою ответственность.

— Вась, ты за старшего, — говорил Петька, положив руку на плечо сыну. — Смотри, чтоб никто в воду не лез и далеко не разбредались.

— Не боись, тять, — важно кивнул Васька. — Пригляжу за ними. — Сказал он, а мы все дружно рассмеялись.

По дороге Петька их проинструктировал, размахивая руками и поясняя, где лучше искать. А когда пришли к лесопилке, даже показал и дал потрогать кусок известняка — белый, мягкий, крошащийся в руках.

— Вот такой ищите, — пояснил Петька, вертя камень перед носами притихших ребятишек. — Он белый и мягкий. Чтоб собирали именно такой же, никакой другой нам не годится.

Ребятня, получив задание, с гиканьем и свистом разбежалась вдоль берега, только пятки сверкали. Васька, назначенный старшим, строго крикнул им вслед:

— Не разбегайтесь! И к воде близко не подходите! — Гришка только заулыбался.

Затем важно оглянулся на отца, мол, видишь, как я за порядком слежу, и пошёл следом за остальными, степенно, не торопясь, как и подобает назначенному главным.

Мы же с Петькой и Семёном начали обсуждать планы на кузню.

Пока я размышлял да обговаривал с ними, как да где будем делать кузню, где ставить печь и другие мелочи, чертя палкой на земле примерный план, я услышал крик на берегу. Не просто крик — отчаянный, полный ужаса вопль, от которого кровь стынет в жилах. Такой крик не бывает по пустякам.

Выскочили все втроём, кинулись к берегу, перепрыгивая через поваленные деревья и камни. А там, у самой кромки воды, толпа — мужики из деревни, что помогали с лесопилкой, и ребятня, все кричат, размахивают руками. А посреди всего этого какого-то мальчишку из воды достают и видно, что уже в бессознательном состоянии — как куклу поломанную, безвольную. Тело мальчонки обмякло, голова запрокинута, руки-ноги как плети висят, а с волос и одежды вода ручьями стекает.

Петька, присмотревшись, чуть не заголосил — лицо его исказилось, побелело, глаза расширились от ужаса:

— Васька! — И рванул к нему, расталкивая всех на своём пути.

Я за ним следом. В голове стучит только одна мысль: «Только бы живой был, только бы успеть». Сердце колотится, как бешеное, в висках пульсирует.

— Да как же так, как он в Быстрянку-то упал? — кричал Петька, падая на колени рядом с сыном, хватая его за плечи. — Васька, сынок!

Гриша, старший из деревенских парней, запыхавшийся, с мокрыми по локоть руками, сказал:

— Он в ста метрах выше по берегу споткнулся на самом краю и упал, его течение подхватило и понесло. Мы кричали, бежали рядом, да не поспевали — Быстрянка тащила и тащила.

Один из мальчишек, Колька, всхлипывая, добавил:

— Он что-то в воде увидел и потянулся, у самого края воды был. Нога поехала по глине, и Васька — бултых в воду!

— А тут вон Прохор увидел, что я кричу, — продолжал Гриша, показывая на нашего ворчуна, насквозь промокшего, — и потом его и выловил. Нырнул прямо в одёже и достал.

— А пока вылавливали, тот нахлебался воды и вот, не дышит, утоп значит, — мрачно закончил кто-то из толпы.

Мужики стоят, переминаются с ноги на ногу, в глазах обречённость — мол, утоп Васька, ничего уже не сделаешь. Петька побелел как полотно, губы трясутся, глаза дикие, трясёт Ваську за плечи, но тот не реагирует. Лицо у мальчонки белое, с синими губами, ни дыхания, ни движения.

Я же растолкал всех, пробираясь к малому, гаркнув так, что что все шарахнулись от меня:

— Хренли вы стоите⁈ Дорогу! — и упал на колени рядом с Васькой.

Вспомнил всё, чему учили в армии, когда служил. Быстро прекинул тело пацана через колено и тут же часть воды буквально хлынула изо рта. Дальше перевернул мальчонку на спину, запрокинул голову. Стал делать искусственное дыхание, зажимая его нос и вдувая воздух в посиневшие губы, да прямой массаж сердца — резко, сильно, без остановки. Раз, два, три, четыре… Считал вслух, чтобы не сбиться, чтобы не останавливаться.

31
Перейти на страницу:
Мир литературы