Воронцов. Перезагрузка. Книга 2 (СИ) - Тарасов Ник - Страница 30

Дождь усиливался, но мы только придвинулись под крышу ангара, чтоб хоть немного укрыться.

— Как момент поймаешь, берёшь длинную железную трубку, конец в массу расплавленную окунаешь и немного набираешь. Потом выдуваешь пузырь, как мальчишки из мыльной воды делают, только осторожно, размеренно. Можно в форму выдувать, можно просто пузырь делать, а потом разрезать и в лист раскатывать, пока не остыло.

Пётр слушал, затаив дыхание. Его лицо выражало смесь восхищения и сомнения — дело казалось сложным, почти волшебным.

— Остывать стекло должно медленно, — добавил я. — Иначе лопнет. Делаем отдельную печь для отжига, туда готовые изделия ставим и даём стыть день-другой, постепенно жар снижая.

Гром громыхнул совсем близко, заставив нас вздрогнуть. Дождь превратился в настоящий ливень, и мы поспешили в ангар, где уже собрались остальные мужики.

— Для цвета, — крикнул я, перекрывая шум дождя, пока мы бежали, — можно добавлять разные вещества! Медная окалина даст зелёный, кобальтовая руда — синий! Марганец — фиолетовый!

Укрывшись в сарае, мы отряхнулись. Пётр, мокрый, но воодушевлённый, смотрел на меня блестящими глазами. Он слушал внимательно и подытожил, что в общем то все можно сделать, только материалы собрать да печь правильную сложить.

— Слушаю я вас, Егор Андреевич — все так ладно получается, и вроде не сложно, а уму не постижимо — вроде простые вещи говорите, все понятно и последовательно, а как представить, чтоб все это воедино собрать — аж голова болеть начинает от сказанного.

— Вот и я о том же, Петя. Глаза боятся, а руки делают. Дело непростое, но и не невозможное. Люди веками стекло делали без современных приспособлений, значит, и мы сможем.

— Егор Андреевич, а инструмент какой нужен будет? — спросил Илья, прислушивающийся к нашему разговору. — Чтоб заранее приготовить.

— Понадобятся длинные железные трубки для выдувания — их у кузнеца заказать надо. Потом ножницы особые для горячего стекла, пинцеты, лопаточки, чтоб массу перемешивать, — я загибал пальцы, перечисляя. — Формы деревянные, а лучше глиняные из той же керамики или металлические, смотря что делать будем. Да и мраморная плита пригодится для раскатки.

— Откуда ж мрамор-то взять? — почесал затылок Прохор.

— Можно и гранитную использовать, — улыбнулся я. — Главное, чтоб гладкая была и выдерживала жар от стекла.

Дождь барабанил по крыше сарая, создавая уютный перестук. Мы сидели в полутьме, обсуждая детали будущих планов. В такие моменты особенно чувствовалось, что мужики готовы горы горы свернуть, лишь бы для дела было полезно.

— Озадачь как высохнет после дождя мальчишек, либо сам пройдись, чтоб не далеко было — нужно глину найти — из нее будем печь делать для выплавки да так, чтоб потом и как горн была, — я повернулся к Петру. — Глина нужна особая, жирная, без камешков. Её обычно у речки берут, в низинах.

— У оврага видел такую, — отозвался Илья. — Там после дождя она наружу выходит, красноватая такая.

— Вот её и возьмём, — кивнул я. — С песком смешаем, соломой укрепим, и будет нам печь на славу.

Дождь постепенно стихал. Сквозь щели в стенах сарая пробивались лучи выглянувшего солнца, рисуя полосы света на земляном полу.

— Петь, а с этой печью мы далеко пойдём, — мечтательно произнёс я. — Не только стекло делать сможем, но и металл плавить. Представляешь?

— Мы и кузню будем делать? — Пётр оживился, в его глазах загорелся азартный огонёк.

— Будем, Петька, обязательно будем, — уверенно ответил я, хлопнув его по плечу. — Сначала стекло освоим, потом и до металла дойдём. Всё у нас получится.

Мужики загудели, обсуждая перспективы. Кто-то уже прикидывал, сколько дров понадобится, кто-то спорил, где лучше печь ставить.

Дождь прекратился окончательно. Мы вышли из сарая, щурясь от яркого солнца. Воздух после грозы был свежим, напоенным озоном и запахом мокрой земли.

Солнце начинало клониться к закату. День выдался насыщенным, но самое главное было сделано — план намечен.

— Ну что, по домам? — предложил я. — Завтра спозаранку начнём.

— По домам, — согласились мужики.

Вернулись в Уваровку уже в сумерках, когда солнце окрасило небо в оранжево-розовые тона. Еще подходя к ней, в нос ударил манящий запах мяса, который доносился с деревни. Запах витал над крышами, смешиваясь с дымком из печных труб, создавая неповторимый аромат деревенского вечера.

— Чую, не зря мы спешили, — заметил Прохор, втягивая носом воздух. — Бабы наши расстарались.

Оказалось, что готовили не только на ужин, но и делали тушенку — тушили мясо в горшках и потом заливали жиром, опуская все это в подпол, чтоб дольше хранилось. Бабы суетились у печей, дети носились с криками между домами, передавая новости о нашем возвращении, а старики важно сидели на лавочках, обсуждая наши успехи с колесом, будто сами там были.

Я заметил, что Петр кивнул, когда узнал про заготовки мяса таким способом, и тихо шепнул ему:

— А вот когда начнем делать стекло — такую тушенку можно будет закатывать в банки, и она будет храниться больше года, и ничего ей не будет.

Тот снова с удивлением посмотрел на меня, в его глазах читалось недоверие.

— Да ну, барин, быть такого не может. Это ж как? Целый год и мясо не испортится?

— Может, Петя, может, — улыбнулся я, похлопав его по плечу. — Еще и не такое будет. Стекло — это только начало.

Дома меня встретила Маша, раскрасневшаяся от хлопот у печи. Ее волосы выбились из-под платка, на щеке была мучная пыль, но глаза сияли таким счастьем, что сердце защемило. Как только я зашел в сени, она бросилась мне на шею, не обращая внимания на усталость и пыль, покрывавшую меня с головы до ног.

— Пойдем скорее, — потянула она меня за руку. — Все уже собираются.

А стол под яблоней у меня во дворе ломился от вкусностей. В центре красовалось жаркое в большом глиняном горшке — мясо с луком, морковью и душистыми травами, томленное до такой нежности, что таяло во рту. Рядом — миски с квашеной капустой. Хрустящие огурчики, малосольные, еще пахнущие укропом и смородиновым листом. Свежая редиска с маслом и зеленым луком, грибы, маринованные по особому рецепту бабки Марфы. Пироги с разными начинками — с капустой, с яйцом и луком, с грибами, — румяные, с хрустящей корочкой. Вареные яйца, порезанные пополам и посыпанные укропом. Творог со сметаной и медом в деревянной плошке. И, конечно, квас — холодный, ядреный, в большом кувшине, запотевшем от прохлады.

Бабка Марфа, увидев такое изобилие, аж чуть слезу не пустила, приговаривая, вытирая уголок глаза краешком фартука:

— Господи, Егор Андреевич, уже и не помню, когда такими кушаньями барин угощал. Кажись, при вашем дедушке, царствие ему небесное, такое в последний раз видала.

В итоге собрались почти всей деревней у меня во дворе — а сколько тут этой деревни? Человек сорок и то еле набиралось, если детишек считать. Мужики, женщины, старики, ребятишки — все пришли, даже те, кто обычно держался особняком. Семён с Ильей принесли еще два сколоченных наспех стола да лавки, приставили их к моему, чтоб все поместились. Дети сидели на краешках, свесив ножки, и с любопытством наблюдали за взрослыми, получая кусочек пирога или ломтик мяса от своих матерей.

— Ну, Егор Андреевич, — начал Илья, когда все устроились, — за лесопилку выпьем? За то, чтоб мельница работала.

— За лесопилку, Илья, и за Уваровку, — поднял я кружку с квасом. — За то, чтобы жили мы не хуже других, и даже лучше.

Мужики загудели одобрительно, женщины заулыбались. Чувствовалось в воздухе что-то особенное — словно не просто мы лесопилку сделали, а целую жизнь заново запустили.

Ужин удался на славу. Больше всего нахваливали жаркое, которое сделала Машка по моему рецепту.

— Машенька, — причмокивала бабка Марфа, — что ж это ты такое приготовила? Словно облачко на языке тает!

— Это не я, — улыбалась Маша, румяная от похвал. — Это все Егор Андреевич научил. Он много чего знает.